Английский и африкаанс в ВС ЮАР - еще одна точка зрения
Небольшая статья Филиппа Вьетри (Phillip Vietri) "The English-Afrikaans thing in the SADF - another view" специально для сайта http://blogs.warinangola.com, 18 января 2011 года.
Ранее мы уже изучали родезийский язык. Теперь обратимся к аналогичной лингвистике самых южных соседей Родезии
Сразу оговорюсь, что это блог, а не научная монография. Я надеюсь, что название заметки не введет никого в заблуждение. Я написал воспоминания, а не "сбалансированную" статью со всеми "за" и "против" и умными выводами в конце. Но будучи южноафриканцем итальянского происхождения, рожденным в середине 50-х и формировавшимся в течение последующих 20 лет, я могу смело сказать, что мой опыт коммуникации в среде английского и африкаанс языков настолько отличается от опыта других людей, что я не могу им не поделиться - в качестве некоего корректирующего взгляда на проблему. Во мне нет ни капли африканерской или английской крови - и соответственно, я не принимаю ничью сторону. Я просто рассказываю историю моих отношений с этими этническими группами.
Но я обязан объяснить свои мотивы. Я считаю себя африкаанс-говорящим южноафриканцем. Я пришел к такой самоидентификации во время своей службы в армии - и это было прямым следствием прожитых ранее лет. Мне как-то сказали, что я настроен "проафриканерски" - как будто в этом есть что-то плохое. Просто существует такая странная точка зрения, что "проанглийский" настрой - это значит нечто "объективное", а вот "проафриканерский" настрой - это изначально нечто "субъективное" и "предвзятое". Это в равной степени лживое и несостоятельное утверждение. В свое время я сделал выбор в пользу африкаанс в качестве основного языка общения. С точки зрения "общественных" предрассудков я сделал ошибочный выбор. Но все эти "про" и "контра" в плане моего выбора не имеют к делу никакого отношения, поскольку большая часть моего жизненного опыта была мной обретена задолго до этого сознательного выбора. Иначе говоря, выбор был осознанным и основывался на том, что я пережил - а не наоборот. ОК, мотивы я пояснил, посему вот моя история.
Раннее детство
Я родился в Кейптауне 4 июля 1955 года, в семье итальянских иммигрантов. Мой отец был профессиональным парикмахером, владельцем парикмахерской Ritz Barber Shop & Hairdressers, расположенной в старом отеле "Ритц" в Си-Пойнте. Мои ранние годы прошли в именно этом итало-еврейском районе, спокойном и беззаботном. С самых первых дней моей жизни, отец прививал мне определенные жизненные ценности - которые я жадно впитывал. Во время Второй Мировой войны мой дед, который тогда владел парикмахерской, был интернирован в лагерь под Коффифонтейном - хотя он был анархистом, а никак не фашистом. В результате этого, мой отец был вынужден бросить школу за месяц до выпускных экзаменов, чтобы заново открыть парикмахерскую. В тот период, когда парикмахерская не работала и мой отец ходил в школу, зачастую весь его завтрак состоял из единственной чашки крепкого кофе без сахара. Но мой отец не был человеком мстительным или предвзятым. Он хотел, чтобы его дети не росли в той же бедности, в которой рос он, и еще меньше желал, чтобы к его детям относились как к иностранцам: в конце концов, он-то уже родился в Южной Африке. Когда мы с сестрой были маленькими, то отец редко говорил с нами по-итальянски - не хотел. Он хотел, чтобы мы выросли южноафриканцами и одинаково хорошо владели двумя языками. Он особо тщательно учил нас африкаанс. К тому моменту, когда мы вошли в отроческий возраст, мы уже неплохо говорили на африкаанс - он стал нашим вторым языком.
Дурбан
Когда мне исполнилось пять лет, родители решили переехать в Дурбан. Мама была счастлива - поскольку ее единственным языком был английский. То же самое относилось и к моей сестре, унаследовавшей от матери светлую кожу, длинные прямые каштановые волосы и зеленые глаза - она легко влилась в среду светловолосых голубоглазых дурбанских подростков-англичан. А вот для меня, смуглого ребенка, с темно-карими, почти чёрными глазами и копной черных вьющихся волос - ну, точная копия моего дедушки-неаполитанца - решение о переезде в Дурбан обернулось сущим кошмаром.
В то время Дурбан был форменной цитаделью англоговорящего либерализма. Африканеров там называли не иначе как "голландцы" (Dutchman), "волосатые спины" (hairyback), "скальные пауки" (rockspider), "шоколадные батончики" (Crunchie), "смотрики" (Kydaar - от kyk daar!, "смотри-ка!") и т.д. Одна из самых распространенных шуток того времени: "Если маленьких англичан отдают детский сад, то куда отдают маленьких африканеров? Ответ - в сад камней" (игра слов - nursery, детский сад и rockery, альпинарий, сад камней. Одна из кличек буров была rock-spiders, скальные пауки. У этих пауков толстые ноги, густо покрытые волосками. Изначально "скальными пауками" англичане называли фермеров-буров, за определенное сходство: толстые руки и ноги, поросшие волосом. Позже эта презрительная кличка распространилась на всех буров, и послужила исходной темой для шуток, отсылающих к понятию rock, камень, скала).
Родители моих друзей постоянно говорили о старой доброй Англии - явно предпочитая ее Южной Африке, стране, где они родились и жили в нескольких поколениях. Они искренне считали, что к таким вещам как расизм, дискриминация или апартеид они не имеют никакого отношения и не несут - и тем более не могут разделять - никакой ответственности за это. Правда, реальность была, если деликатно выражаться, изрядно иной.
Значительная часть родителей моих одноклассников поддерживала прогрессистов, другие голосовали за Объединенную партию. И вот как я познакомился и испытал на себе их либерализм и терпимость к другим расам и национальностям.
Говоря обо мне, они использовали термин "touch of the tar brush" - "испачканный дегтярной кистью". Много-много позже я узнал еще один смысл этого выражения - "с долей темной (т.е. негритянской) крови", и осознал, что эта фраза, прежде всего, ставит под сомнение добродетель моей матери. Вероятнее всего после начальной школы я бы попал в Мэнсфилдскую старшую школу, где большую часть учеников составляли "чернявые", типа греков, ливанцев, португальцев и прочих, чьё расовое происхождение было достаточно сомнительным (т.е. официально попадавших в графу "белые", но у которых, по всей видимости, были "цветные" предки). Мои одноклассники редко звали меня на свои дни рождения, хотя пару раз бывало, что приглашали зайти в гости после школы. В основном же, сразу после уроков я шел домой.
Мои одноклассники тут же наградили меня кличкой "ниггер" - я не шучу! "Не бери его карандаши, они воняют!", "не обменивайся с ним завтраком - его мать кладет навоз в бутерброды" и т.д. - вот что мои одноклассники говорили как в лицо, так и за моей спиной. Что, эти дети (я веду речь о начальных классах, с 1-й по 4-й) сами додумались до таких шуточек? Очень сомневаюсь.
Я помню, как на уроке английского мы как-то должны были написать сочинение: описать кого-то из одноклассников, а потом класс по этому сочинению должен был опознать, кого описали. Эшли Форрест написала следующее: "он выглядит как ниггер, ест как ниггер и от него воняет как от ниггера..." - при этих словах класс дружно засмеялся и тут же показал на меня пальцами. Что сказала учительница? "Эшли, дорогуша, ну это как-то не очень правильно вот так говорить о человеке". И всё. И это в либеральной английской школе.
Я думаю, что если бы я был официально причислен к "цветным", то они, вполне возможно, относились бы ко мне куда добрее. Но смуглый парень, официально считавшийся "белым", для этого сообщества был явной персоной нон-грата - внутренний дискомфорт, я так думаю. В общем, одно это уже описывает истинное отношение англичан к другим расам и национальностям.
Я так подробно это описываю не для того, чтобы выплеснуть ненависть в отношении тех, кто так со мной обходился, но для того, чтобы показать, как себя вели англо-говорящие либералы из Наталя по отношению к людям иных национальностей - с которыми они жили бок о бок. Были и иные формы выражения своих настроений, уклончивые и иносказательные. Например: "Мы не нуждаемся в Законе о расселении расовых групп. Они и так не смогут позволить себе жить тут". Понятно, какие такие "они" имелись в виду. Это был мой первый опыт столкновения с либерализмом англо-говорящей общины Наталя - я находился в числе тех, против кого этот либерализм был направлен. Я никогда не сталкивался ранее с таким откровенным расизмом - и меня это потрясло до глубины души, хотя мне было от роду всего ничего.
В то же самое время я постоянно слышал о тупости, об умственной неполноценности этих (verkrampte, ограниченных) "голландцах" и их яростных расовых предрассудках по отношению к черным. Еще одна "шуточка": "Если у англичанина отрезать половину мозгов, что получится? - Дебил. - А если вырезать все мозги? - Африканер". Попробуйте представить себе ребенка, на полном серьезе принимающего это за чистую монету. В общем, этот детский опыт заложил основу для моего последующего существования в двух языковых средах и отношения к ним. Первое, что я испытал на себе среди англо-говорящих натальцев - это либеральная политика на словах и практический расизм на деле. Но пока что я еще не повстречал в своей жизни ни одного-единственного настоящего африканера - и как я понимаю, ни мои одноклассники, а также их родители, равно с ними не сталкивались.
Средняя школа
Первые два года средней школы я провел в Кирсни-колледже, типичнейшем английском интернате, расположенном в Ботас-Хилл. В Кирсни я впервые повстречал африкаанс-говорящих учителей, которыке учили меня… ну, собственно, языку африкаанс. Это были Заайман, Янни Сторм и Геррит Бюргер. Они оказались вполне себе нормальными - как и большинство других учителей. Никаких явно выраженных предрассудков или предвзятости, все они были очень образованными и интересными людьми. Янни Сторм заведовал нашим интернатом, а поскольку я был проказником, то мне частенько от него доставалось. Но доставалось именно что за дело - а вовсе не потому, что он был африканером.
Затем мои родители переехали в Пайнтаун и решили, что мне лучше жить с ними. Меня записали в Пайнтаунскую среднюю школу, это было крупное государственное учебное заведение, где преподавание велось на двух языках. Но, как и в Натале, это преподавание было параллельным, а не совместным, т.е. английские и африкаанс классы и ученики были разделены - а не объединены, как это было, скажем, в школах Капской провинции. Именно в Пайнтауне я впервые начал ежедневно общаться с африканерами. Что касается моих английских одноклассников в этой школе, то их расовая предвзятость была ровно такой же как и у их сверстников в Натале, а вот африканерские ребята, на мой взгляд, были самыми обычными. Англо-говорящие школьники тихо ненавидели своих буров-одноклассников - но, на мой взгляд, абсолютно безосновательно. Учителя-африканеры были ровно такими же, как и учителя-англичане - ну, разве что, может быть более строгими и прямолинейными. Но меня это более чем устраивало, более того у них-то как раз я лучше всего и учился. Один из учителей г-н Стеммет прохаживался указкой по нашим спинам и рукам, пожалуй, чаще, чем требовалось - но точно также вели себя и один-два английских учителя. Вообще я был маленьким ленивым разгильдяем, но мой учитель в 8 классе, г-н Фентер, помимо всего прочего, сумел вытащить меня с 20 места в классе, в тройку лучших учеников - с помощью своей строгой дисциплины, своих отличных навыков преподавателя, ну и с помощью указки, конечно. Я так полагаю, что он был первым, кто дал мне прочувствовать что такое vasbyt (обычно переводится как "упорство", "настойчивость", "сила воли" но, на самом деле, это довольно многозначное понятие. В глагольной форме vasbyt переводится как "держись!", "стиснуть зубы и идти вперед", "не хныкать" и т.д.)
Еще одно воспоминание также относится к 8 классу. Одним из 15 старост на потоке был ученик из африканерского класса, такой здоровый, сильный парень по имени Андрэ Нел (по иронии судьбы, точно также звали позже моего армейского приятеля, с разницей в одну букву "л" в фамилии). Мои одноклассники-англичане презрительно считали, что он стал старостой исключительно потому, что играл в сборной по регби. Как-то раз, во время перемены, я шел по направлению к стадиону. Мимо меня прошла группа парней и начала кривляться, посылая в мою сторону воздушные поцелуи. Внезапно я ощутил, как меня кто-то (это был один из старшеклассников) сильно пнул. Меня окружили. Мягко скажем, я был ошарашен, поскольку не понимал в чем дело.
Неожиданно толпа расступилась. Громкий голос рявкнул: - Los hom uit! ("Оставьте его в покое!"). Это был Андрэ Нел. Он подошел ко мне и снял с моей спины плакатик с надписью "Поцелуй меня или пни меня". - Is jy oukei, boet? ("Ты в порядке, приятель?") - спросил он. Когда я кивнул, он повернулся к остальным и, повысив голос, повторил: - Julle los hom uit! ("Отцепились от него!") - после чего пошел дальше по своим делам. Парни разошлись, цедя в мой адрес сквозь зубы ремарки типа: "Подлиза африканерская!". Это-то меня не цепляло нисколько, я в восхищении уставился на Андрэ, который стоял с группой своих друзей-старшеклассников. Он заметил мой взгляд и подмигнул. Я отвернулся, поскольку мне стало неловко.
С того дня я чуть ли не боготворил его. Время от времени мне даже удавалось с ним поболтать о каких-то пустяках. Он всегда был вежлив и общался со мной на безукоризненном английском. Тогда я еще не осознавал, что мои попытки общаться на африкаанс с ним были вызваны именно что его вежливостью и добротой ко мне. Если мои остальные одноклассники замечали, как я с ним беседую, то позже в классе я получал свою долю насмешек.
На этом мой опыт жизни в двуязычии закончился - пока. Школа заканчивалась, я готовился к выпускным экзаменам, меня ожидал призыв и военная служба.
5-й пехотный батальон, Ледисмит
По настоящему серьезный опыт двуязычия и жизни в культурной африкаанс-говорящей среде случился уже в армии, в отдельном 5-м Пехотном батальоне в Ледисмите. В отличие от товарищей по школе, мои сослуживцы-африканеры не были такими... нейтральными фоновыми персонажами. Африканеры приняли меня как своего и были рядом со мной в первые дни моей службы, помогая мне, изрядному слабаку, преодолеть кошмары (как я тогда считал) армейской физподготовки.
В который раз я был ошарашен тем, что англо-говорящие призывники из Дурбана относились к африканерам невероятно предвзято. Нигде в стране больше не было такой социальной группы, настроенной максимально враждебно по отношению к африканерам и языку африкаанс. Они ненавидели даже то, как звучат слова на этом языке. Африкаанс они именовали не иначе как "вбитый нам в глотку". Большинство из них, вне всякого сомнения, никогда не слышали о том, как в свое время английский язык вбивали в глотку бурским детям.
Пример, который показывает типичное отношение натальцев к африканерству. Некий американский ученый, находящийся в ЮАР, как-то был приглашен в один богатый дом в Клуфе. За ужином, желая сделать комплимент хозяевам, он произнес пару фраз на своем ломаном африкаанс с сильным акцентом. В наступившей тишине хозяйка дома произнесла: - Профессор, Вам это простительно, поскольку Вы гость, и не понимаете многих вещей. Но на будущее прошу Вас, пожалуйста, никогда больше в этом доме не говорите на этом варварском наречии.
Пара случаев, которые я раньше уже публиковал в своем блоге - записки о своей службе. Приведу пару примеров (в сокращении). На медкомиссии мне присвоили категорию G5, но я умолил медиков исправить ее на G1K1. В вооруженных силах ЮАР того времени была принята следующая классификация по степени годности к службе по здоровью:
1. G1K1 - годен без ограничений, настоящее пушечное мясо.
2. G2K1 - здоров, правда есть небольшие изъяны, типа слабой близорукости или небольшой потери слуха, но в целом, все то же здоровое пушечное мясо.
3. G2K2 - почти то же самое, что и G2K1, но есть какие-то еще проблемы со здоровьем.
4. G3K3 - в эту категорию попадали призывники, имеющие астму или т.п. болезни.
5. G4K4 - серьезные проблемы со здоровьем, годен к нестроевой, как правило таких назначали на должности писарей или кладовщиков.
6. GT. Негоден к службе по медицинским показаниям.
7. G5/GP. Ходячий труп и сборище всех возможных болячек. На службу не призывается ни при каких условиях. [Была еще классификация по типу W - переносимость высоких температур, но ее, как правило, игнорировали]).
Я возвращаюсь обратно в кубрик, капрал смотрит на записи в моем военном билете (groenboekie - солдатская книжка, выдававшаяся призывнику - заполнялась по мере прохождения им комиссий и т.д. Постоянные данные (имя, рост и т.п.) вносились чернилами, переменные (результаты предварительных комиссий) - карандашом), присвистывает от удивления и качает головой. Но он достаточно воспитан и говорит мне: - Mooi so, troep! Welkom terug! Gaan neem weer jou ou plek in! (Ё-мое... ну, что, добро пожаловать обратно. Иди на свою койку)
Остальные смотрят на меня в изумлении: - Что ты тут делаешь? Мы думали ты уже домой едешь!
- Ну я уже почти уехал, но они передумали.
- Тебе что, дали G4K3?
- G1K1.
- Ты хочешь сказать, что уговорил их передумать и добился для себя категории G1K1? Да ты ебанулся! - это Ритчи-Робинсон, парень из Дурбана, получивший категорию G2K2 - по нему ясно видно, что он-то уж очень хотел бы покинуть армию. - Ты что, из этих, тупоголовая спина волосатая?
- Boet (Эй, приятель), - высоченный спокойный африканер с вежливым голосом зовет меня из угла, где сидит с друзьями. - Kom sit by ons. E'k’s bly jy’s terug. Ek dink jy’s baie dapper. (Садись к нам. Я рад что ты вернулся. Я думаю, что ты очень храбрый парень).
Просто и откровенно - и очень по-дружески. Он встает, идет через комнату, и пожимает мне руку. Я два достаю ему до груди - в нем росту, по крайней мере, 190 см.
- Ek’s Jaarsie. Jaarsie van Jaarsveld (Я - Ярси. Ярси фан Ярсфельд).
- Ek’s Phillip Vietri (Я - Филлип Вьетри), - отвечаю ему на африкаанс с сильным акцентом. - Julle ouens sal moet my hulp Afrikaans leer om te goed kan praat (Ребята, поможете мне научиться нормально говорить на африкаанс?). - Все это произносится с чудовищными ошибками.
Парни смеются: - Toe maar, boet, hier sal jy baie gou leer. Dis mos die army, die (Ты быстро научишься, парень - это ж армия).
В общем, комментарии тут излишни, я полагаю. Еще один случай - мой первый день на физподготовке, 05:00 утра. Я тогда был 56-килограммовым доходягой.
Я продержался 35 из 45 минут. После этого я обессилел, споткнулся и рухнул на землю, мои легкие горят, я чудовищно задыхаюсь. Инструктор по физо приказывает взводу "Стой!"
- En jy, jou miserabele klein fokken bliksem (Ну и в чем дело, ты, жалкий маленький засранец)? - спрашивает он. - Staan op, troep! Staan op, se ek! (Встать, солдат! Встать, я сказал!). - Он подходит ко мне, ставит свой ботинок мне на поясницу и пинает. Я растекаюсь по земле. В следующее мгновение Ярси выходит из строя, подходит к инструктору и принимает строевую стойку.
- Korporaal, gee hierdie man asseblief ’n blaaskans. Hy was gister nog G5 (Капрал, разрешите ему передохнуть. У него фактически "белый билет").
- Troep, dis hy' wat gevra het om G1 te word. Nou moet hy homself soos een gedra. Gaan terug en staan op jou fokken plek... (Солдат, он сам попросил перевести его в категорию G1. Так пусть ей и соответствует. Марш обратно в строй). Так, ты, - он обращается уже ко мне. - Jy. Gaan sit ’n rukkie langs die veld. Sodra ek met hierdie ander klaar is, gaan ek vir jou ’n opfok gee. (Иди сядь туда. Когда закончу с остальными, будет тебе "ебля").
(Opfok - жаргонное словечко, обозначавшее в ВС ЮАР дополнительное время/дополнительные упражнения по физподготовке, как правило, прописываемые в качестве наказания. В буквальном смысле opfok переводится как fuck up, «заебать», что довольно точно отражало смысл: «заебать» солдата через физические упражнения - сломать вчерашнего гражданского призывника, чтобы потом вылепить из него настоящего солдата).
Спустя 10 минут занятия по физо закончены. Инструктор приказывает им сесть повзводно на краю поля.
- Troep, kom hier! (Солдат, ко мне!) - зовет меня капрал. Я встаю и дистрофично-вялой рысцой подбегаю к нему. Я знаю, что "еблю" мне не пережить, это точно. Внезапно я понимаю, что не я один стою перед капралом - все мои восемь приятелей стоят позади меня.
- Капрал, - говорит один из них, - as u hierdie man nou ’n opfok gee, wil ons dit saam met hom doen. Hy’s ons maat, en ons wil hom ondersteun. (Если вы собираетесь его "заебать", то и нас также. Это наш друг, мы его не бросим).
Инструктор на секунду задумывается.
- Okei. As julle regtig so fokken mal is. Val in! (Хорошо. Коли вы такие чокнутые, то... Стройся!)
Поскольку это наш первый день на КМБ, то "ебля" длится не более получаса. Как я сумел ее пережить, я не знаю до сих пор - я только знаю, что вместе со мной дополнительной физо занимаются семь человек, которые подбадривают и поддерживают меня. Мы наматываем круги, скандируя речевки: "Хрен мы больше побежим! - ХРЕН МЫ БОЛЬШЕ ПРОБЕЖИИИИМ!"
Мои руки лежат на плечах двоих парней, которые бегут вместе со мной. Господи, Боже ты мой, как же классно вернуться обратно в кубрик! И в душе есть горячая вода! И я сумел пережить свою первую "еблю"!
Еще один эпизод - когда я узнал, как мои друзья-африканеры ко мне относятся. Это был самый волнующий момент за все эти адовы шесть недель курса молодого бойца.
Пятница вечер первой недели на КМБ. Ад (т.е. постоянная физо) продолжается. Как обычно, я вишу между двумя своими друзьями. Один из солдат-англичан кричит: - Чего вы с ним возитесь? Он же доходяга!
- Ну да, он хиляк, - отвечает один из тех, кто помогает мне (это Ярси). - Но он не слабак, а правильный пацан - не скулит и не сдается.
Вот всего лишь три примера (рассказ о моей службе - это долгая и отдельная история) - но они достаточно показательны. Анти-африканерские настроения со стороны англичан продолжались и далее. Но во время КМБ я в полной мере ощутил, что африканеры - это не просто лица в толпе. Буры явили реальный пример товарищества и самопожертвования - вплоть до того, чтобы участвовать со мной в доп-физо и поддержать меня, притом, что их это формально не касалось.
Они могли устраниться и отстраниться от меня на абсолютно законных основаниях. Я был полной противоположностью их миру: я был слабак, англо-говорящий и католик. Но они приняли меня. В них была природная доброта. Почему? Я так полагаю, это было что-то, изначально им присущее. Ну и возможно тот факт, что я попросил не освобождать меня от службы, добился себе категории G1K1, а также искренне любил Южную Африку и разделял их чувства по отношению к стране, показал им, что во мне есть упомянутый выше vasbyt.
Я никогда не поддерживал Национальную партию, но я искренне любил ЮАР и относился к своей службе как почетной возможности внести свой вклад в развитие страны. И спасибо моему отцу, к тому времени два года как скончавшемуся, и его ценностям, которые он мне передал - я относился к бурам и их культуре непредвзято. Эти семеро фермерских ребят были лучшими парнями, которых я встретил в армии и вместе с ними я провел 12 лучших (пусть даже в чем-то и кошмарных) недель моей жизни.
В армии хватало инструкторов-африканеров, которые устраивали нам небо в алмазах - изрядная их часть была как раз инструкторами по физподготовке. Они старались любой ценой "разрушить" призывника - и это было критично, потому что только разломав свою гражданскую сущность, ты в дальнейшем преображался, выживал и становился солдатом. И оскорбления инструкторов в адрес молодых солдат были осознанной частью этого процесса. Да, это вещь болезненная для восприятия, порой просто унизительная, но если ты находил в себе силы пройти через это, то в итоге это оборачивалось только на пользу. Vetseun Engelsman, Rooinek, Soutie/Soutpiel, Engelse hondekak ("жирный англичанин", "красношеий", "хер соленый" - потому что англичанин одной ногой в Лондоне, другой в Кейптауне, а хер в Атлантике болтается, "дерьмо собачье") - звучало ничуть не обиднее, чем то, что мой инструктор по ФП изрыгал в мой адрес: G5G1, jy gaan bloed pis!; Fokken Italiaanse hondekak; Mammie se klein G-eentjie; Onnosele klein fokkertjie (Ты у меня кровью ссать будешь; гребаное итальянское собачье дерьмо; чмошник позорный; глупый маленький засранец). И это еще не самые серьезное, что мне довелось услышать - будучи дохлым очкариком, добровольно отказавшимся от "белого билета", я хлебнул этих "удовольствий" едва ли не больше, чем другие.
Некоторые солдаты-англичане тешили себя мыслью, что чем больше они сопротивляются инструкторам (и делают это вызывающе), тем они круче. Неправда. На самом деле, этим они себе только вредили. Инструктор пытается тебя сломать, чтобы потом вылепить из тебя солдата, и это чертовски сложная и тяжелая работа - и ты вынужден для своей же пользы с ним взаимодействовать и как ни странно помогать ему в этом. Ты должен быть силен - в психологическом плане - чтобы принять жесткую систему подготовки и пройти её. Если ты смог дойти до конца, то на выходе получался исключительно здоровый и крутой парень. Если же ты сопротивлялся этому всеми силами, то как правило ты ломался - в том смысле, что из обломков потом ничего нельзя было собрать.
КМБ, безусловно, закалил меня и вылепил из меня солдата. "Мой" инструктор по ФП был сущим негодяем, который безжалостно гонял меня первые шесть недель, не давая роздыха. Однако под конец КМБ, я умудрялся пробегать 8 км, имея в запасе три минуты от границы норматива. Я помню, когда в первый раз у меня это получилось, когда я бежал, полностью опустошенный, и наконец, добрался до финиша, и увидел как «мой» инструктор показал мне большие пальцы. Именно его придирки и жестокость превратили меня в человека, который смог одолеть эту дистанцию.
Я не помню какого-то особого отношения к себе (в негативном смысле) только потому, что я был "англичанином" (с языковой точки зрения) или итальянцем (этнически). Армию это не волновало - у нее была задача: взять пухленького маленького "даго" и сделать из него умелого и подготовленного южноафриканского солдата. Естественно, что там попадались и садисты, которым нравилось издеваться просто по факту, а не применять мотивированную жестокость. Но они были именно что садистами, и национальность к этому никакого отношения не имела: хватало таких, что среди буров, что среди англичан. Кстати сказать, самым лютым садистом в 3-й роте был летёха по имени Хитчингс - вот это был говнюк! Но он был таким по своей натуре, а не потому что англичанин.
И что дальше?
Что можно сказать о таком резко отличном от других опыте? Почему я, человек, который первые 18 лет своей жизни провел в англо-говорящей среде и жил почти так же, как и мои ровесники-англичане, в итоге пришел к диаметрально противоположному подходу в отношении африканеров? Я могу говорить только о дурбанцах. Я возвращаюсь к этим вопросам снова и снова - и до сих пор не могу найти ответ.
Я часто спрашивал англо-говорящих дурбанцев, почему они не учат африкаанс и не стремятся на нем говорить. Как правило, мне отвечали, что африкаанс не является "международным языком", типа английского. Но в то время он был одним из двух государственных обязательных языков, и даже сегодня - один из самых распространенных 11 официальных языков ЮАР. Итальянцы, венгры, финны, румыны почему-то не отказываются говорить на своих языках из-за того, что их языки к международным не относятся. При чем тут "международность", хотел бы я знать...
Еще один ответ, который я слышал - это то, что куда как практичнее учить какой-нибудь "африканский язык". Сколько раз мне говорили что-то вроде "я бы скорее зулусский выучил, чем африкаанс". Сегодня, когда в школах КваЗулу-Наталя можно спокойно учить зулусский язык, люди почему-то отдают предпочтение африкаанс - хотя и его-то толком не учат. Англо-говорящие натальцы продолжают оставаться такими же одноязычными. Для сравнения - я, друг "голландцев" и "волосатых спин", говорю на английском, африкаанс и зулусском, как и большинство натальских африканеров. Кое-кто из натальских англичан говорит по-зулусски - хотя таких мало. Но самое интересное заключается в том, что африкаанс - это такой же"африканский язык", как зулу, коса и сото. Малайские рабы на Кейпе говорили на африкаанс за сотню лет до того, как белые африканеры официально посчитали его своим языком.
И раз уж мы коснулись темы рабов, то есть еще одна "причина" для того, чтобы не говорить на африкаанс: дескать, это "язык угнетателей". Ну, в принципе, определенные основания так говорить есть - все-таки Национальная партия была у власти 45 лет. Но давайте для начала вспомним, что английский был обязательным языком империи целых три столетия. Язык нации, которая помимо всего прочего, виновна в жестоком угнетении индейцев, индусов, австралийских аборигенов, маори, кикуйю, не говоря уж о жителях бурских республик. Если уж сравнивать эти языки на предмет, кто из них более "угнетательский", то английский безоговорочно занимает первое место.
Но, по сути, это вообще не аргумент - большинство языков на протяжении истории когда-то и где-то, так или иначе, были языками угнетателей - включая и африканские языки. Не стоит так уж особо выделять какой-то один язык и обвинять его в этом.
Кстати, упомяну и еще об одном аргументе, который звучит довольно часто - что африкаанс это "умирающий язык" и посему учить его не стоит. Это не что иное, как выдача желаемого за действительное - основанное на убеждении, что в новой и демократической Южной Африке "язык угнетателей" будет с маху отторгнут навсегда, и вместо него восторжествует повсеместно английский. Ой ли? Когда после 1994 года из африкаанс ушла политизированная составляющая, то он именно что расцвёл пышным цветом. Когда я переехал в Аудшорн в 1992 году, то самой популярной газетой среди местных африканеров была англоязычная Cape Times. Когда я уезжал оттуда в 2002 году, она пачками пылилась в кафе и ее никто не брал - все предпочитали Die Burger.
Все крупнейшие фестивали африкаанс-культуры - это феномен эпохи пост-апартеида. На африкаанс пишут самые разные авторы, включая, например, Мэттьюса Фосу, члена АНК и бывшего главу провинции Мпуламанга (быв. Восточный Трансвааль), читавшего свои стихи на Национальном фестивале искусств Малого Кару (Klein Karoo Nasionale Kunstefees). Африкаанс освободился от своей идеологической смирительной рубашки и стал языком южноафриканского культурного пространства: на нем говорят белые, черные, цветные, христиане, мусульмане и даже буддисты (например, Брайтен Брайтенбах). В фильме "Цоци" герои разговаривают на flaaitaal - характерном для Соуэто диалекте африкаанс. Такие писатели как Деон Майер превратили африкаанс в язык отличных приключенческих романов, действие которых происходит в новой Южной Африке. Умирающий язык? Если что и происходит с этим языком, то как раз возрождение, новый "Африканский Ренессанс".
Итак, что можно сказать об этом противостоянии "английский - африкаанс"? Я до сих пор не очень понимаю смысл этого противостояния - как не понимал и тогда. Я читал много воспоминаний о службе в ВС ЮАР в 1970- 1980-х - африканеры часто писали, что англичане относились к ним враждебно. Еще чаще о враждебности в свой адрес со стороны африканеров писали англичане. И очень редко мне попадались воспоминания, в которых говорилось, что служба в ВС сплотила эти группы настолько, что языковые и культурные различия стали бессмысленны. Я в этом плане пример нехарактерный - поскольку испытал на себе сильную неприязнь англичан и не видел ничего кроме доброты и открытости со стороны африканеров. Но то что я испытал, в дальнейшем очень сильно повлияло на мою жизнь. Это стало возможным, как я полагаю, только благодаря урокам моего отца, двуязычию и чувству патриотизма.
Сегодня предвзятость по отношению к африкаанс все еще существует - но в куда меньших объемах. По счастью это перешло в разряд маргинальных странностей. Потому что большинство из нас выросли и переросли все это. Либо просто уехали
Ранее мы уже изучали родезийский язык. Теперь обратимся к аналогичной лингвистике самых южных соседей Родезии
Сразу оговорюсь, что это блог, а не научная монография. Я надеюсь, что название заметки не введет никого в заблуждение. Я написал воспоминания, а не "сбалансированную" статью со всеми "за" и "против" и умными выводами в конце. Но будучи южноафриканцем итальянского происхождения, рожденным в середине 50-х и формировавшимся в течение последующих 20 лет, я могу смело сказать, что мой опыт коммуникации в среде английского и африкаанс языков настолько отличается от опыта других людей, что я не могу им не поделиться - в качестве некоего корректирующего взгляда на проблему. Во мне нет ни капли африканерской или английской крови - и соответственно, я не принимаю ничью сторону. Я просто рассказываю историю моих отношений с этими этническими группами.
Но я обязан объяснить свои мотивы. Я считаю себя африкаанс-говорящим южноафриканцем. Я пришел к такой самоидентификации во время своей службы в армии - и это было прямым следствием прожитых ранее лет. Мне как-то сказали, что я настроен "проафриканерски" - как будто в этом есть что-то плохое. Просто существует такая странная точка зрения, что "проанглийский" настрой - это значит нечто "объективное", а вот "проафриканерский" настрой - это изначально нечто "субъективное" и "предвзятое". Это в равной степени лживое и несостоятельное утверждение. В свое время я сделал выбор в пользу африкаанс в качестве основного языка общения. С точки зрения "общественных" предрассудков я сделал ошибочный выбор. Но все эти "про" и "контра" в плане моего выбора не имеют к делу никакого отношения, поскольку большая часть моего жизненного опыта была мной обретена задолго до этого сознательного выбора. Иначе говоря, выбор был осознанным и основывался на том, что я пережил - а не наоборот. ОК, мотивы я пояснил, посему вот моя история.
Раннее детство
Я родился в Кейптауне 4 июля 1955 года, в семье итальянских иммигрантов. Мой отец был профессиональным парикмахером, владельцем парикмахерской Ritz Barber Shop & Hairdressers, расположенной в старом отеле "Ритц" в Си-Пойнте. Мои ранние годы прошли в именно этом итало-еврейском районе, спокойном и беззаботном. С самых первых дней моей жизни, отец прививал мне определенные жизненные ценности - которые я жадно впитывал. Во время Второй Мировой войны мой дед, который тогда владел парикмахерской, был интернирован в лагерь под Коффифонтейном - хотя он был анархистом, а никак не фашистом. В результате этого, мой отец был вынужден бросить школу за месяц до выпускных экзаменов, чтобы заново открыть парикмахерскую. В тот период, когда парикмахерская не работала и мой отец ходил в школу, зачастую весь его завтрак состоял из единственной чашки крепкого кофе без сахара. Но мой отец не был человеком мстительным или предвзятым. Он хотел, чтобы его дети не росли в той же бедности, в которой рос он, и еще меньше желал, чтобы к его детям относились как к иностранцам: в конце концов, он-то уже родился в Южной Африке. Когда мы с сестрой были маленькими, то отец редко говорил с нами по-итальянски - не хотел. Он хотел, чтобы мы выросли южноафриканцами и одинаково хорошо владели двумя языками. Он особо тщательно учил нас африкаанс. К тому моменту, когда мы вошли в отроческий возраст, мы уже неплохо говорили на африкаанс - он стал нашим вторым языком.
Дурбан
Когда мне исполнилось пять лет, родители решили переехать в Дурбан. Мама была счастлива - поскольку ее единственным языком был английский. То же самое относилось и к моей сестре, унаследовавшей от матери светлую кожу, длинные прямые каштановые волосы и зеленые глаза - она легко влилась в среду светловолосых голубоглазых дурбанских подростков-англичан. А вот для меня, смуглого ребенка, с темно-карими, почти чёрными глазами и копной черных вьющихся волос - ну, точная копия моего дедушки-неаполитанца - решение о переезде в Дурбан обернулось сущим кошмаром.
В то время Дурбан был форменной цитаделью англоговорящего либерализма. Африканеров там называли не иначе как "голландцы" (Dutchman), "волосатые спины" (hairyback), "скальные пауки" (rockspider), "шоколадные батончики" (Crunchie), "смотрики" (Kydaar - от kyk daar!, "смотри-ка!") и т.д. Одна из самых распространенных шуток того времени: "Если маленьких англичан отдают детский сад, то куда отдают маленьких африканеров? Ответ - в сад камней" (игра слов - nursery, детский сад и rockery, альпинарий, сад камней. Одна из кличек буров была rock-spiders, скальные пауки. У этих пауков толстые ноги, густо покрытые волосками. Изначально "скальными пауками" англичане называли фермеров-буров, за определенное сходство: толстые руки и ноги, поросшие волосом. Позже эта презрительная кличка распространилась на всех буров, и послужила исходной темой для шуток, отсылающих к понятию rock, камень, скала).
Родители моих друзей постоянно говорили о старой доброй Англии - явно предпочитая ее Южной Африке, стране, где они родились и жили в нескольких поколениях. Они искренне считали, что к таким вещам как расизм, дискриминация или апартеид они не имеют никакого отношения и не несут - и тем более не могут разделять - никакой ответственности за это. Правда, реальность была, если деликатно выражаться, изрядно иной.
Значительная часть родителей моих одноклассников поддерживала прогрессистов, другие голосовали за Объединенную партию. И вот как я познакомился и испытал на себе их либерализм и терпимость к другим расам и национальностям.
Говоря обо мне, они использовали термин "touch of the tar brush" - "испачканный дегтярной кистью". Много-много позже я узнал еще один смысл этого выражения - "с долей темной (т.е. негритянской) крови", и осознал, что эта фраза, прежде всего, ставит под сомнение добродетель моей матери. Вероятнее всего после начальной школы я бы попал в Мэнсфилдскую старшую школу, где большую часть учеников составляли "чернявые", типа греков, ливанцев, португальцев и прочих, чьё расовое происхождение было достаточно сомнительным (т.е. официально попадавших в графу "белые", но у которых, по всей видимости, были "цветные" предки). Мои одноклассники редко звали меня на свои дни рождения, хотя пару раз бывало, что приглашали зайти в гости после школы. В основном же, сразу после уроков я шел домой.
Мои одноклассники тут же наградили меня кличкой "ниггер" - я не шучу! "Не бери его карандаши, они воняют!", "не обменивайся с ним завтраком - его мать кладет навоз в бутерброды" и т.д. - вот что мои одноклассники говорили как в лицо, так и за моей спиной. Что, эти дети (я веду речь о начальных классах, с 1-й по 4-й) сами додумались до таких шуточек? Очень сомневаюсь.
Я помню, как на уроке английского мы как-то должны были написать сочинение: описать кого-то из одноклассников, а потом класс по этому сочинению должен был опознать, кого описали. Эшли Форрест написала следующее: "он выглядит как ниггер, ест как ниггер и от него воняет как от ниггера..." - при этих словах класс дружно засмеялся и тут же показал на меня пальцами. Что сказала учительница? "Эшли, дорогуша, ну это как-то не очень правильно вот так говорить о человеке". И всё. И это в либеральной английской школе.
Я думаю, что если бы я был официально причислен к "цветным", то они, вполне возможно, относились бы ко мне куда добрее. Но смуглый парень, официально считавшийся "белым", для этого сообщества был явной персоной нон-грата - внутренний дискомфорт, я так думаю. В общем, одно это уже описывает истинное отношение англичан к другим расам и национальностям.
Я так подробно это описываю не для того, чтобы выплеснуть ненависть в отношении тех, кто так со мной обходился, но для того, чтобы показать, как себя вели англо-говорящие либералы из Наталя по отношению к людям иных национальностей - с которыми они жили бок о бок. Были и иные формы выражения своих настроений, уклончивые и иносказательные. Например: "Мы не нуждаемся в Законе о расселении расовых групп. Они и так не смогут позволить себе жить тут". Понятно, какие такие "они" имелись в виду. Это был мой первый опыт столкновения с либерализмом англо-говорящей общины Наталя - я находился в числе тех, против кого этот либерализм был направлен. Я никогда не сталкивался ранее с таким откровенным расизмом - и меня это потрясло до глубины души, хотя мне было от роду всего ничего.
В то же самое время я постоянно слышал о тупости, об умственной неполноценности этих (verkrampte, ограниченных) "голландцах" и их яростных расовых предрассудках по отношению к черным. Еще одна "шуточка": "Если у англичанина отрезать половину мозгов, что получится? - Дебил. - А если вырезать все мозги? - Африканер". Попробуйте представить себе ребенка, на полном серьезе принимающего это за чистую монету. В общем, этот детский опыт заложил основу для моего последующего существования в двух языковых средах и отношения к ним. Первое, что я испытал на себе среди англо-говорящих натальцев - это либеральная политика на словах и практический расизм на деле. Но пока что я еще не повстречал в своей жизни ни одного-единственного настоящего африканера - и как я понимаю, ни мои одноклассники, а также их родители, равно с ними не сталкивались.
Средняя школа
Первые два года средней школы я провел в Кирсни-колледже, типичнейшем английском интернате, расположенном в Ботас-Хилл. В Кирсни я впервые повстречал африкаанс-говорящих учителей, которыке учили меня… ну, собственно, языку африкаанс. Это были Заайман, Янни Сторм и Геррит Бюргер. Они оказались вполне себе нормальными - как и большинство других учителей. Никаких явно выраженных предрассудков или предвзятости, все они были очень образованными и интересными людьми. Янни Сторм заведовал нашим интернатом, а поскольку я был проказником, то мне частенько от него доставалось. Но доставалось именно что за дело - а вовсе не потому, что он был африканером.
Затем мои родители переехали в Пайнтаун и решили, что мне лучше жить с ними. Меня записали в Пайнтаунскую среднюю школу, это было крупное государственное учебное заведение, где преподавание велось на двух языках. Но, как и в Натале, это преподавание было параллельным, а не совместным, т.е. английские и африкаанс классы и ученики были разделены - а не объединены, как это было, скажем, в школах Капской провинции. Именно в Пайнтауне я впервые начал ежедневно общаться с африканерами. Что касается моих английских одноклассников в этой школе, то их расовая предвзятость была ровно такой же как и у их сверстников в Натале, а вот африканерские ребята, на мой взгляд, были самыми обычными. Англо-говорящие школьники тихо ненавидели своих буров-одноклассников - но, на мой взгляд, абсолютно безосновательно. Учителя-африканеры были ровно такими же, как и учителя-англичане - ну, разве что, может быть более строгими и прямолинейными. Но меня это более чем устраивало, более того у них-то как раз я лучше всего и учился. Один из учителей г-н Стеммет прохаживался указкой по нашим спинам и рукам, пожалуй, чаще, чем требовалось - но точно также вели себя и один-два английских учителя. Вообще я был маленьким ленивым разгильдяем, но мой учитель в 8 классе, г-н Фентер, помимо всего прочего, сумел вытащить меня с 20 места в классе, в тройку лучших учеников - с помощью своей строгой дисциплины, своих отличных навыков преподавателя, ну и с помощью указки, конечно. Я так полагаю, что он был первым, кто дал мне прочувствовать что такое vasbyt (обычно переводится как "упорство", "настойчивость", "сила воли" но, на самом деле, это довольно многозначное понятие. В глагольной форме vasbyt переводится как "держись!", "стиснуть зубы и идти вперед", "не хныкать" и т.д.)
Еще одно воспоминание также относится к 8 классу. Одним из 15 старост на потоке был ученик из африканерского класса, такой здоровый, сильный парень по имени Андрэ Нел (по иронии судьбы, точно также звали позже моего армейского приятеля, с разницей в одну букву "л" в фамилии). Мои одноклассники-англичане презрительно считали, что он стал старостой исключительно потому, что играл в сборной по регби. Как-то раз, во время перемены, я шел по направлению к стадиону. Мимо меня прошла группа парней и начала кривляться, посылая в мою сторону воздушные поцелуи. Внезапно я ощутил, как меня кто-то (это был один из старшеклассников) сильно пнул. Меня окружили. Мягко скажем, я был ошарашен, поскольку не понимал в чем дело.
Неожиданно толпа расступилась. Громкий голос рявкнул: - Los hom uit! ("Оставьте его в покое!"). Это был Андрэ Нел. Он подошел ко мне и снял с моей спины плакатик с надписью "Поцелуй меня или пни меня". - Is jy oukei, boet? ("Ты в порядке, приятель?") - спросил он. Когда я кивнул, он повернулся к остальным и, повысив голос, повторил: - Julle los hom uit! ("Отцепились от него!") - после чего пошел дальше по своим делам. Парни разошлись, цедя в мой адрес сквозь зубы ремарки типа: "Подлиза африканерская!". Это-то меня не цепляло нисколько, я в восхищении уставился на Андрэ, который стоял с группой своих друзей-старшеклассников. Он заметил мой взгляд и подмигнул. Я отвернулся, поскольку мне стало неловко.
С того дня я чуть ли не боготворил его. Время от времени мне даже удавалось с ним поболтать о каких-то пустяках. Он всегда был вежлив и общался со мной на безукоризненном английском. Тогда я еще не осознавал, что мои попытки общаться на африкаанс с ним были вызваны именно что его вежливостью и добротой ко мне. Если мои остальные одноклассники замечали, как я с ним беседую, то позже в классе я получал свою долю насмешек.
На этом мой опыт жизни в двуязычии закончился - пока. Школа заканчивалась, я готовился к выпускным экзаменам, меня ожидал призыв и военная служба.
5-й пехотный батальон, Ледисмит
По настоящему серьезный опыт двуязычия и жизни в культурной африкаанс-говорящей среде случился уже в армии, в отдельном 5-м Пехотном батальоне в Ледисмите. В отличие от товарищей по школе, мои сослуживцы-африканеры не были такими... нейтральными фоновыми персонажами. Африканеры приняли меня как своего и были рядом со мной в первые дни моей службы, помогая мне, изрядному слабаку, преодолеть кошмары (как я тогда считал) армейской физподготовки.
В который раз я был ошарашен тем, что англо-говорящие призывники из Дурбана относились к африканерам невероятно предвзято. Нигде в стране больше не было такой социальной группы, настроенной максимально враждебно по отношению к африканерам и языку африкаанс. Они ненавидели даже то, как звучат слова на этом языке. Африкаанс они именовали не иначе как "вбитый нам в глотку". Большинство из них, вне всякого сомнения, никогда не слышали о том, как в свое время английский язык вбивали в глотку бурским детям.
Пример, который показывает типичное отношение натальцев к африканерству. Некий американский ученый, находящийся в ЮАР, как-то был приглашен в один богатый дом в Клуфе. За ужином, желая сделать комплимент хозяевам, он произнес пару фраз на своем ломаном африкаанс с сильным акцентом. В наступившей тишине хозяйка дома произнесла: - Профессор, Вам это простительно, поскольку Вы гость, и не понимаете многих вещей. Но на будущее прошу Вас, пожалуйста, никогда больше в этом доме не говорите на этом варварском наречии.
Пара случаев, которые я раньше уже публиковал в своем блоге - записки о своей службе. Приведу пару примеров (в сокращении). На медкомиссии мне присвоили категорию G5, но я умолил медиков исправить ее на G1K1. В вооруженных силах ЮАР того времени была принята следующая классификация по степени годности к службе по здоровью:
1. G1K1 - годен без ограничений, настоящее пушечное мясо.
2. G2K1 - здоров, правда есть небольшие изъяны, типа слабой близорукости или небольшой потери слуха, но в целом, все то же здоровое пушечное мясо.
3. G2K2 - почти то же самое, что и G2K1, но есть какие-то еще проблемы со здоровьем.
4. G3K3 - в эту категорию попадали призывники, имеющие астму или т.п. болезни.
5. G4K4 - серьезные проблемы со здоровьем, годен к нестроевой, как правило таких назначали на должности писарей или кладовщиков.
6. GT. Негоден к службе по медицинским показаниям.
7. G5/GP. Ходячий труп и сборище всех возможных болячек. На службу не призывается ни при каких условиях. [Была еще классификация по типу W - переносимость высоких температур, но ее, как правило, игнорировали]).
Я возвращаюсь обратно в кубрик, капрал смотрит на записи в моем военном билете (groenboekie - солдатская книжка, выдававшаяся призывнику - заполнялась по мере прохождения им комиссий и т.д. Постоянные данные (имя, рост и т.п.) вносились чернилами, переменные (результаты предварительных комиссий) - карандашом), присвистывает от удивления и качает головой. Но он достаточно воспитан и говорит мне: - Mooi so, troep! Welkom terug! Gaan neem weer jou ou plek in! (Ё-мое... ну, что, добро пожаловать обратно. Иди на свою койку)
Остальные смотрят на меня в изумлении: - Что ты тут делаешь? Мы думали ты уже домой едешь!
- Ну я уже почти уехал, но они передумали.
- Тебе что, дали G4K3?
- G1K1.
- Ты хочешь сказать, что уговорил их передумать и добился для себя категории G1K1? Да ты ебанулся! - это Ритчи-Робинсон, парень из Дурбана, получивший категорию G2K2 - по нему ясно видно, что он-то уж очень хотел бы покинуть армию. - Ты что, из этих, тупоголовая спина волосатая?
- Boet (Эй, приятель), - высоченный спокойный африканер с вежливым голосом зовет меня из угла, где сидит с друзьями. - Kom sit by ons. E'k’s bly jy’s terug. Ek dink jy’s baie dapper. (Садись к нам. Я рад что ты вернулся. Я думаю, что ты очень храбрый парень).
Просто и откровенно - и очень по-дружески. Он встает, идет через комнату, и пожимает мне руку. Я два достаю ему до груди - в нем росту, по крайней мере, 190 см.
- Ek’s Jaarsie. Jaarsie van Jaarsveld (Я - Ярси. Ярси фан Ярсфельд).
- Ek’s Phillip Vietri (Я - Филлип Вьетри), - отвечаю ему на африкаанс с сильным акцентом. - Julle ouens sal moet my hulp Afrikaans leer om te goed kan praat (Ребята, поможете мне научиться нормально говорить на африкаанс?). - Все это произносится с чудовищными ошибками.
Парни смеются: - Toe maar, boet, hier sal jy baie gou leer. Dis mos die army, die (Ты быстро научишься, парень - это ж армия).
В общем, комментарии тут излишни, я полагаю. Еще один случай - мой первый день на физподготовке, 05:00 утра. Я тогда был 56-килограммовым доходягой.
Я продержался 35 из 45 минут. После этого я обессилел, споткнулся и рухнул на землю, мои легкие горят, я чудовищно задыхаюсь. Инструктор по физо приказывает взводу "Стой!"
- En jy, jou miserabele klein fokken bliksem (Ну и в чем дело, ты, жалкий маленький засранец)? - спрашивает он. - Staan op, troep! Staan op, se ek! (Встать, солдат! Встать, я сказал!). - Он подходит ко мне, ставит свой ботинок мне на поясницу и пинает. Я растекаюсь по земле. В следующее мгновение Ярси выходит из строя, подходит к инструктору и принимает строевую стойку.
- Korporaal, gee hierdie man asseblief ’n blaaskans. Hy was gister nog G5 (Капрал, разрешите ему передохнуть. У него фактически "белый билет").
- Troep, dis hy' wat gevra het om G1 te word. Nou moet hy homself soos een gedra. Gaan terug en staan op jou fokken plek... (Солдат, он сам попросил перевести его в категорию G1. Так пусть ей и соответствует. Марш обратно в строй). Так, ты, - он обращается уже ко мне. - Jy. Gaan sit ’n rukkie langs die veld. Sodra ek met hierdie ander klaar is, gaan ek vir jou ’n opfok gee. (Иди сядь туда. Когда закончу с остальными, будет тебе "ебля").
(Opfok - жаргонное словечко, обозначавшее в ВС ЮАР дополнительное время/дополнительные упражнения по физподготовке, как правило, прописываемые в качестве наказания. В буквальном смысле opfok переводится как fuck up, «заебать», что довольно точно отражало смысл: «заебать» солдата через физические упражнения - сломать вчерашнего гражданского призывника, чтобы потом вылепить из него настоящего солдата).
Спустя 10 минут занятия по физо закончены. Инструктор приказывает им сесть повзводно на краю поля.
- Troep, kom hier! (Солдат, ко мне!) - зовет меня капрал. Я встаю и дистрофично-вялой рысцой подбегаю к нему. Я знаю, что "еблю" мне не пережить, это точно. Внезапно я понимаю, что не я один стою перед капралом - все мои восемь приятелей стоят позади меня.
- Капрал, - говорит один из них, - as u hierdie man nou ’n opfok gee, wil ons dit saam met hom doen. Hy’s ons maat, en ons wil hom ondersteun. (Если вы собираетесь его "заебать", то и нас также. Это наш друг, мы его не бросим).
Инструктор на секунду задумывается.
- Okei. As julle regtig so fokken mal is. Val in! (Хорошо. Коли вы такие чокнутые, то... Стройся!)
Поскольку это наш первый день на КМБ, то "ебля" длится не более получаса. Как я сумел ее пережить, я не знаю до сих пор - я только знаю, что вместе со мной дополнительной физо занимаются семь человек, которые подбадривают и поддерживают меня. Мы наматываем круги, скандируя речевки: "Хрен мы больше побежим! - ХРЕН МЫ БОЛЬШЕ ПРОБЕЖИИИИМ!"
Мои руки лежат на плечах двоих парней, которые бегут вместе со мной. Господи, Боже ты мой, как же классно вернуться обратно в кубрик! И в душе есть горячая вода! И я сумел пережить свою первую "еблю"!
Еще один эпизод - когда я узнал, как мои друзья-африканеры ко мне относятся. Это был самый волнующий момент за все эти адовы шесть недель курса молодого бойца.
Пятница вечер первой недели на КМБ. Ад (т.е. постоянная физо) продолжается. Как обычно, я вишу между двумя своими друзьями. Один из солдат-англичан кричит: - Чего вы с ним возитесь? Он же доходяга!
- Ну да, он хиляк, - отвечает один из тех, кто помогает мне (это Ярси). - Но он не слабак, а правильный пацан - не скулит и не сдается.
Вот всего лишь три примера (рассказ о моей службе - это долгая и отдельная история) - но они достаточно показательны. Анти-африканерские настроения со стороны англичан продолжались и далее. Но во время КМБ я в полной мере ощутил, что африканеры - это не просто лица в толпе. Буры явили реальный пример товарищества и самопожертвования - вплоть до того, чтобы участвовать со мной в доп-физо и поддержать меня, притом, что их это формально не касалось.
Они могли устраниться и отстраниться от меня на абсолютно законных основаниях. Я был полной противоположностью их миру: я был слабак, англо-говорящий и католик. Но они приняли меня. В них была природная доброта. Почему? Я так полагаю, это было что-то, изначально им присущее. Ну и возможно тот факт, что я попросил не освобождать меня от службы, добился себе категории G1K1, а также искренне любил Южную Африку и разделял их чувства по отношению к стране, показал им, что во мне есть упомянутый выше vasbyt.
Я никогда не поддерживал Национальную партию, но я искренне любил ЮАР и относился к своей службе как почетной возможности внести свой вклад в развитие страны. И спасибо моему отцу, к тому времени два года как скончавшемуся, и его ценностям, которые он мне передал - я относился к бурам и их культуре непредвзято. Эти семеро фермерских ребят были лучшими парнями, которых я встретил в армии и вместе с ними я провел 12 лучших (пусть даже в чем-то и кошмарных) недель моей жизни.
В армии хватало инструкторов-африканеров, которые устраивали нам небо в алмазах - изрядная их часть была как раз инструкторами по физподготовке. Они старались любой ценой "разрушить" призывника - и это было критично, потому что только разломав свою гражданскую сущность, ты в дальнейшем преображался, выживал и становился солдатом. И оскорбления инструкторов в адрес молодых солдат были осознанной частью этого процесса. Да, это вещь болезненная для восприятия, порой просто унизительная, но если ты находил в себе силы пройти через это, то в итоге это оборачивалось только на пользу. Vetseun Engelsman, Rooinek, Soutie/Soutpiel, Engelse hondekak ("жирный англичанин", "красношеий", "хер соленый" - потому что англичанин одной ногой в Лондоне, другой в Кейптауне, а хер в Атлантике болтается, "дерьмо собачье") - звучало ничуть не обиднее, чем то, что мой инструктор по ФП изрыгал в мой адрес: G5G1, jy gaan bloed pis!; Fokken Italiaanse hondekak; Mammie se klein G-eentjie; Onnosele klein fokkertjie (Ты у меня кровью ссать будешь; гребаное итальянское собачье дерьмо; чмошник позорный; глупый маленький засранец). И это еще не самые серьезное, что мне довелось услышать - будучи дохлым очкариком, добровольно отказавшимся от "белого билета", я хлебнул этих "удовольствий" едва ли не больше, чем другие.
Некоторые солдаты-англичане тешили себя мыслью, что чем больше они сопротивляются инструкторам (и делают это вызывающе), тем они круче. Неправда. На самом деле, этим они себе только вредили. Инструктор пытается тебя сломать, чтобы потом вылепить из тебя солдата, и это чертовски сложная и тяжелая работа - и ты вынужден для своей же пользы с ним взаимодействовать и как ни странно помогать ему в этом. Ты должен быть силен - в психологическом плане - чтобы принять жесткую систему подготовки и пройти её. Если ты смог дойти до конца, то на выходе получался исключительно здоровый и крутой парень. Если же ты сопротивлялся этому всеми силами, то как правило ты ломался - в том смысле, что из обломков потом ничего нельзя было собрать.
КМБ, безусловно, закалил меня и вылепил из меня солдата. "Мой" инструктор по ФП был сущим негодяем, который безжалостно гонял меня первые шесть недель, не давая роздыха. Однако под конец КМБ, я умудрялся пробегать 8 км, имея в запасе три минуты от границы норматива. Я помню, когда в первый раз у меня это получилось, когда я бежал, полностью опустошенный, и наконец, добрался до финиша, и увидел как «мой» инструктор показал мне большие пальцы. Именно его придирки и жестокость превратили меня в человека, который смог одолеть эту дистанцию.
Я не помню какого-то особого отношения к себе (в негативном смысле) только потому, что я был "англичанином" (с языковой точки зрения) или итальянцем (этнически). Армию это не волновало - у нее была задача: взять пухленького маленького "даго" и сделать из него умелого и подготовленного южноафриканского солдата. Естественно, что там попадались и садисты, которым нравилось издеваться просто по факту, а не применять мотивированную жестокость. Но они были именно что садистами, и национальность к этому никакого отношения не имела: хватало таких, что среди буров, что среди англичан. Кстати сказать, самым лютым садистом в 3-й роте был летёха по имени Хитчингс - вот это был говнюк! Но он был таким по своей натуре, а не потому что англичанин.
И что дальше?
Что можно сказать о таком резко отличном от других опыте? Почему я, человек, который первые 18 лет своей жизни провел в англо-говорящей среде и жил почти так же, как и мои ровесники-англичане, в итоге пришел к диаметрально противоположному подходу в отношении африканеров? Я могу говорить только о дурбанцах. Я возвращаюсь к этим вопросам снова и снова - и до сих пор не могу найти ответ.
Я часто спрашивал англо-говорящих дурбанцев, почему они не учат африкаанс и не стремятся на нем говорить. Как правило, мне отвечали, что африкаанс не является "международным языком", типа английского. Но в то время он был одним из двух государственных обязательных языков, и даже сегодня - один из самых распространенных 11 официальных языков ЮАР. Итальянцы, венгры, финны, румыны почему-то не отказываются говорить на своих языках из-за того, что их языки к международным не относятся. При чем тут "международность", хотел бы я знать...
Еще один ответ, который я слышал - это то, что куда как практичнее учить какой-нибудь "африканский язык". Сколько раз мне говорили что-то вроде "я бы скорее зулусский выучил, чем африкаанс". Сегодня, когда в школах КваЗулу-Наталя можно спокойно учить зулусский язык, люди почему-то отдают предпочтение африкаанс - хотя и его-то толком не учат. Англо-говорящие натальцы продолжают оставаться такими же одноязычными. Для сравнения - я, друг "голландцев" и "волосатых спин", говорю на английском, африкаанс и зулусском, как и большинство натальских африканеров. Кое-кто из натальских англичан говорит по-зулусски - хотя таких мало. Но самое интересное заключается в том, что африкаанс - это такой же"африканский язык", как зулу, коса и сото. Малайские рабы на Кейпе говорили на африкаанс за сотню лет до того, как белые африканеры официально посчитали его своим языком.
И раз уж мы коснулись темы рабов, то есть еще одна "причина" для того, чтобы не говорить на африкаанс: дескать, это "язык угнетателей". Ну, в принципе, определенные основания так говорить есть - все-таки Национальная партия была у власти 45 лет. Но давайте для начала вспомним, что английский был обязательным языком империи целых три столетия. Язык нации, которая помимо всего прочего, виновна в жестоком угнетении индейцев, индусов, австралийских аборигенов, маори, кикуйю, не говоря уж о жителях бурских республик. Если уж сравнивать эти языки на предмет, кто из них более "угнетательский", то английский безоговорочно занимает первое место.
Но, по сути, это вообще не аргумент - большинство языков на протяжении истории когда-то и где-то, так или иначе, были языками угнетателей - включая и африканские языки. Не стоит так уж особо выделять какой-то один язык и обвинять его в этом.
Кстати, упомяну и еще об одном аргументе, который звучит довольно часто - что африкаанс это "умирающий язык" и посему учить его не стоит. Это не что иное, как выдача желаемого за действительное - основанное на убеждении, что в новой и демократической Южной Африке "язык угнетателей" будет с маху отторгнут навсегда, и вместо него восторжествует повсеместно английский. Ой ли? Когда после 1994 года из африкаанс ушла политизированная составляющая, то он именно что расцвёл пышным цветом. Когда я переехал в Аудшорн в 1992 году, то самой популярной газетой среди местных африканеров была англоязычная Cape Times. Когда я уезжал оттуда в 2002 году, она пачками пылилась в кафе и ее никто не брал - все предпочитали Die Burger.
Все крупнейшие фестивали африкаанс-культуры - это феномен эпохи пост-апартеида. На африкаанс пишут самые разные авторы, включая, например, Мэттьюса Фосу, члена АНК и бывшего главу провинции Мпуламанга (быв. Восточный Трансвааль), читавшего свои стихи на Национальном фестивале искусств Малого Кару (Klein Karoo Nasionale Kunstefees). Африкаанс освободился от своей идеологической смирительной рубашки и стал языком южноафриканского культурного пространства: на нем говорят белые, черные, цветные, христиане, мусульмане и даже буддисты (например, Брайтен Брайтенбах). В фильме "Цоци" герои разговаривают на flaaitaal - характерном для Соуэто диалекте африкаанс. Такие писатели как Деон Майер превратили африкаанс в язык отличных приключенческих романов, действие которых происходит в новой Южной Африке. Умирающий язык? Если что и происходит с этим языком, то как раз возрождение, новый "Африканский Ренессанс".
Итак, что можно сказать об этом противостоянии "английский - африкаанс"? Я до сих пор не очень понимаю смысл этого противостояния - как не понимал и тогда. Я читал много воспоминаний о службе в ВС ЮАР в 1970- 1980-х - африканеры часто писали, что англичане относились к ним враждебно. Еще чаще о враждебности в свой адрес со стороны африканеров писали англичане. И очень редко мне попадались воспоминания, в которых говорилось, что служба в ВС сплотила эти группы настолько, что языковые и культурные различия стали бессмысленны. Я в этом плане пример нехарактерный - поскольку испытал на себе сильную неприязнь англичан и не видел ничего кроме доброты и открытости со стороны африканеров. Но то что я испытал, в дальнейшем очень сильно повлияло на мою жизнь. Это стало возможным, как я полагаю, только благодаря урокам моего отца, двуязычию и чувству патриотизма.
Сегодня предвзятость по отношению к африкаанс все еще существует - но в куда меньших объемах. По счастью это перешло в разряд маргинальных странностей. Потому что большинство из нас выросли и переросли все это. Либо просто уехали