Новый 1995-й и фанат Кобэйна у Даши
Думал, кому пригодится это воспоминание, кроме меня самого? Но, кажется, пригодится по семейной линии, есть кому передать подробности!
Это было то ли уже в наступившем 1995-м, то ли накануне - мы отмечали с группировкой однокурсниц (в основном) сей новогодний юбилей. Поскольку на курс нас было, парней-музчин, всего тогда, после мощного отсева первой сессии) трое (Юра Авилкин ещё), мы были, кажется, вдвоём с Лёвой Кравцовым в гостях у Даши нашей Соловьёвой на съёмной (кажется, или родни) квартире за Петровско-Разумовской...
Учебное полугодие (второй курс) было тяжёлым, так что праздника хотелось. И Дарья Игоревна (как звал её декан Марголис, подчёркивая равенство и уважение) нам устроила такой новый год сотоварки: салатики, сангрия, впервые фруктовый салат с йогуртом... Но чтобы при изобилии девушек (кажется, пять было суммарно: Лена Шеина, две Инки, Корепанова и Бендер, сама Даша, кто-то ещё) компенсировать наш курсовой феномен «среди баб один прораб» (три), Даша позвала новых друзей. Их было трое, и они, как показалось нам сперва, плохо говорили по-русски. Но вскоре выяснилось, что этот напускной американский акцент для двоих из троих - скорее, хохмачество, ибо они наши соотечественники.
Мы стояли у крайнего «шведского» столика с одним из них, где была лёгкая закуска, прочие танцевали возле ёлки в Дашиной комнате - вполне бально выглядели танцы, я тоже разок с Дашей прошёлся псевдовальсом... Собеседник, как стало вскоре ясно, из «бизнесОвых», но мелких клерков. Мои политические фразы часто встречали его пьяненко-весёлое: «ноу, назад в прошлое?» (а я и тогда был советским патриотом, просто в скрытой форме)
Сиэтл, Курт...
Ещё года не прошло с момента самовольного ухода Кобэйна из жизни... Парни из некурсовой тройки периодически убегали за добавкой спиртного в магазин (водка была ещё «Пшеничная» тогда, чётко помню этикетки советские) - перебрасываясь всё с тем же акцентом - «дэньг есть?»... После двух часов (примерно) общения с ними и беготни за выпивкой, для нас стала ясна иерархия: двое лакеев, один начальник. А вот он-то был чистокровный американец и почти по-русски не говорил.
Потом мы сели за стол у окна (однокурсницы закончили сочинять фруктовый салат с йогуртом - новшество для нас), я оказался напротив американца, с которым до того больше общалась Даша, потому он не попадал в наши диалоги. И вот тут он, спиной к окну балкона, разговорился (к тому же пристальное внимание наших дам!), коллеги, конечно, ему помогали. Высокий, широкоплечий, но худой, угрюмый, культурный, молчаливый, немного подвивающиеся недлинные волосы, продолговатое лицо... Казалось, он стесняется того, как его «играет свита». Но постепенно он рассказал, что кто-то из его родителей отсюда давним родом, и он приехал делать бизнес в России со стартовым капиталом, ему тут нравится...
А ла верды, конечно, мы все рассказывали, кто мы есть, какие интересы. Как наиболее из всех складно англоговорящий, я поневоле слегка выделился. Рассказал ему про свою рок-группу «Отход», длительные записи второго альбома наши в школе и дома у Паши Бородина (внука Покрышкина), и про прозу, которую едва замыслил (мы уже изрядно выпили и подружились, и скрывать ничего не хотелось), проболтался - вот он-то, переведши для себя тотчас название, и дал названия будущим файлам на дискетах - Poem Of Capital (двусмысленное звучание мне понравилось), то есть в 1995-м замысел у меня был чётко!
Как не трудно догадаться, разговор о рок-музыке перешёл на группы - воистину «эсперанто 90-х». Он сказал что любит грандж (писалось так изначально), назвал кучу групп, мне неизвестных, из которых разве что «Пёрл Джем» и «Нирвана» мне были отдалённо знакомы, без почитания ещё. Диалог наш продолжался даже когда «американцы» засобирались, в прихожей, время было позднее, а мы-то оставались у Даши ночевать.
В разговоре нашем о музыке был и момент как бы соотнесения контркультурного первенства: он устало как-то говорил, что нашего рока и тем более панка вообще не знает, ни одной группы, не интересуется. Я тут из чистого патриотизма упомянул «Гражданскую Оборону» и свежий альбом «Солнцеворот», которого сам ещё не слушал... Конечно, Джейкоб не знал такой группы. Меж тем я подсказал, что по саунду, по вязко-полыхающей гитаре - общее с «Нирваной» есть. Вот тут он, судя по мимике и даже по намёку на задумчивую улыбку, погрузился в воспоминания, как будто я на его языке заговорил, наконец-то, о действительно интересном и важном...
- Я был на самом последнем концерте «Нирваны»... - сказал Джейкоб, далее тщась подобрать нужные слова. - Он был очень... подавлен, но пел как никогда до того... Потрясающая атмосфера... Я думаю, Кобэйн - это как Гамлет нашего времени. Россия никогда такого не будет.
(последнее предложение я запомнил дословно, поскольку это продолжалось «перетягивание» рок-избранности наших тогда предельно сблизившихся отечеств, - его синие глаза на последней фразе как будто прояснились от выпитого дружно нами алкоголя, он словно смотрел на ту сцену и Курта вновь) и вот тогда я ощутил как-то невербально всю крутизну гранджа, о которой он толковал - этот сугубо личный контакт людей почти одного поколения, а был он постарше нас года на три-четыре всё же...