Про Одного Мальчика (история №8
Фамильная башня Кремля
Хотел я прямо сейчас отправиться С Одним Мальчиком в гости. Ты же помнишь, мой Читатель, что они с Другим Мальчиком стали друзьями? А в то время друзья вместе играли не только в детском саду, но и ходили друг к другу в гости. И когда Другой Мальчик после той истории с яблоком позвал своего нового друга к себе, друг с радостью согласился. Уж чего-чего, а по гостям Один Мальчик ходить любил. В гостях всегда угостят чем-нибудь вкусненьким, а то и подарок какой-нибудь вручат! А тут еще оказалось, что мамы двух мальчиков работают вместе, и тоже очень хорошо друг к другу относятся. Итак, Один Мальчик и его мама уже начали собираться, но автор вдруг остановил их. Просто взял и перестал писать историю про то, как Один Мальчик в гости сходил.
А прервался я, потому что задумался. Почему, собственно, мы должны называть друга Одного Мальчика Другим Мальчиком? Мне кажется, что это не совсем правильно. А вдруг в нашем повествовании появится еще какой-нибудь мальчик, а потом еще и еще? Что же, тогда, выдавать каждому новенькому табличку с номером - "третий", "четвертый" и так далее , Мальчик? К тому же, у Другого Мальчика уже есть прозвище - можно звать его мальчиком Иголкиным, а то и Ёлкиным. Тем более, сам Один Мальчик так его звал, - почему нам нельзя? "Ну, предположим, - скажешь ты. - Тогда почему не переименовать самого Одного Мальчика? Наверняка у него тоже было прозвище." Ты прав, мой Читатель. Прав, что у Одного Мальчика тоже было прозвище. А у какого мальчишки нет прозвища? У меня тоже было - и не одно. В этом и проблема. У Одного Мальчика было несколько прозвищ! Дома его звали и Минером (за любовь к огню) и Бароном (за любовь к вранью, как у Мюнхгаузена), а папа, когда у него было особенно хорошее настроение, звал его то Карапетом Самуиловичем, то Самуилом Карапетовичем. Даже мама, которая и сама звала его то Мальчишом-Молчишом, то Мальчишом-Говоришом, как-то спросила у папы, что означают его, папы, прозвища? "А что тут непонятного? - удивился папа. - Все карапеты - маленькие, все самуилы - умные. Это все равно, что назвать его Коротыш Знайка. Правда, он больше на Незнайку похож..." Впрочем, Один Мальчик не обижался на папу . Папе, видимо, было все равно, какое из двух прозвищ применять, а вот Одному Мальчику больше нравилось быть Карапетом Самуиловичем. У них в доме, в другом подъезде жил Карапет Анастасович - и в самом деле, маленький дяденька. Он был кудрявый и быстрый, и походил на немного постаревшего Яшку-цЫгана из Неуловимых. И даже в красной рубахе ходил. А у его сына была большая - просто огромная! - синяя педальная машина, похожая на автомобиль "Волга М-21", на которой со скрежетом и грохотом каталось все младшее поколение двора, и Один Мальчик тоже катался. Хотя - стихи Самуила Маршака он тоже любил. Особенно сказку про двенадцать месяцев. Но большая педальная машина...
Мало того, что у Одного Мальчика было несколько прозвищ дома.В детском саду тоже их давали. Другое дело, прилипали они или нет. Мы не будем здесь перечислять все обзывалки, что не прилипли, - пусть отправляются в мусорное ведро Времени. Но одну историю все же вспомнить нужно - ведь прозвище, которое в той истории получил Один Мальчик, сопровождало его потом в первых классах школы, и даже всплывало иногда во взрослой жизни - вдруг брякнет ни с того, ни с сего бывший односадовец или одноклассник...
А дело было так. Как-то уже в старшей группе, уже весной, за месяц до шестилетия Одного Мальчика, рисовали дети открытки к Первомаю, - родителям в подарок. Что рисовать - воспитательница рассказала и показала настоящую открытку, на которой был изображен Кремль, а над ним развевалось длинное - аж свернулось несколько раз, чтобы на открытке поместиться - красное знамя со словами "Мир. Труд. Май." Тем, кто писать не умел, воспитательница разрешила на знамени ничего не писать, а просто нарисовать желтый серп-и-молот с желтой звездой. На башне Кремля - звезда красная, рубиновая, а на Красном Знамени - желтая, то есть, золотыми нитками вышитая. Один Мальчик рисовал открытку старательно и с удовольствием. Он очень хотел подарить ее папе и маме. Во-первых, потому, что он очень любил Кремль - вот эту башню с рубиновой звездой на макушке, с круглыми часами, которые всегда бьют, когда наступает Новый год. Само слово "Кремль" вызывало у Одного Мальчика сразу много всяких представлений. Ему представлялось, что Кремлевская башня (а он думал, что эта башня и есть Кремль) сделана из всяких вкусных вещей - там и халва, и мармелад разных цветов, и шоколад, и казенаки, вершина слеплена из щербета, а сама звезда, конечно, вырезана из сосательной барбариски. "Кремль-мль-мль, " - перекатывал он слово во рту, как карамель, и слово таяло, таяло, но никак не могло растаять...
А во-вторых, с Кремлен была связана одна Семейная Тайна. Папа рассказал ее сыну, но взял с него честное слово, что сын Тайну никому не выдаст. Вот как Мальчиш-Кибальчиш не выдал Тайну Военную.
- Да ладно, - сказала мама. - Пугаешь ребенка. Что тут такого страшного?
- Да ничего, - сказал папа. - Но должна же быть у мальчишки какая-нибудь Большая Тайна. А где в наше время ее найти, Большую? Но у нас Тайна как раз на такую тянет. Так чего ее свинье рассказывать?
Это папа не намекал, что Один Мальчик обязательно поведает Большую Семейную Тайну соседской свинье, то есть хрюшке, которую выращивали в дворовом сарае родители девочки Ресничкиной, а родители Одного Мальчика отдавали им свои помои - на корм той свинье. Папа имел в виду поговорку "Что знают двое, знает и свинья". Но эту поговорку Один Мальчик все равно не понимал. Выходило, если он откроет Большую Тайну девочке Ресничкиной, она обязательно откроет ее своей свинье? Ну и что? Свинья-то уже никому рассказать не сможет, даже другим свиньям, - она же одна в сарае живет. К тому же эту бедную свинью осенью зарежут и будут палить во дворе пучками сухой травы, потом скрести черную тушу, пока она не станет розовой, а потом девочка Ресничкина принесет в квартиру Одного Мальчика целую тарелку горячей кровяной колбасы - в благодарность за те помои, - и они вместе будут есть колбасу, выдавливая вилкой густую черную кровь из прозрачной кишки (кажется, автора понесло за 18+, пусть детский редактор вырежет. Хотя, а что тут такого? Есть это детям было можно, а рассказывать им про это нельзя?) и дуя на нее, дымящуюся чесночно, иоткусывая самый белый - по 44 копейки - хлеб, и от удовольствия болтая под столом ногами, и слегка, дружески, друг друга попинывая...
А Тайна действительно была Большая. Государственная, можно сказать, Тайна! Папа Одного Мальчика любил разгадывать кроссворды - у них на работе кроме шахматных турниров еще и турниры по разгадыванию кроссвордов проводились. У папы даже специальный блокнот был - для слов, которые подходят по вертикали и по горизонтали. Там были записаны названия гор, рек, вулканов, планет и их спутников, и еще много всякой всячины. А, чтобы пополнять этот блокнот, папа все время читал разные словари и энциклопедии. И однажды вычитал, что Главная башня страны - Спасская - носила когда-то название по их - папиной, маминой, и Одного Мальчика - фамилии! (Будь у Одного Мальчика фамилия, к примеру, Петров, то и башня была бы от рождения Петровской. Но Один Мальчик был совсем не Петров, это просто пример для понятности.) И только отец Петра Первого поменял то название на нынешнее.
- Так-то, сынку, - сказал папа Одному Мальчику. - Можешь считать Спасскую башню Московского Кремля нашей фамильной башней, родовым, если хочешь, замком!
Тайна очень понравилась Одному Мальчику. "А ведь и Царь-Пушка, и Царь-Колокол, что во дворе там стоят, наверняка, тоже наши были", - думал он. Однако, одно дело Большую Тайну взять на хранение, и совсем другое - ее сохранить. Если Тайна Большая, то она точно больше тебя, и торчит из тебя во все стороны, как ьы ты ни делал вид, что ничего не знаешь, и вообще ни при чем. Уже не Тайна в тебе, а ты сам - внутри Тайны, ходишь, окутан ею, и, когда к тебе кто-нибудь обращается, ты уже готов крикнуть: "да, это так, это в энциклопедии написано!" Но этот кто-то, незнакомый, но подозрительно похожий на какого-то знакомого, всего лишь спросит у тебя, как пройти на улицу Билибина. (Неместный оказался, что ему до Большой Семейной Тайны одного случайно встреченного им мальчика.)
Поскольку это была Большая Семейная Тайна, то я ее здесь не выдам. Но, ты, мой Читатель, можешь с легкостью эту Тайну раскрыть. Кстати, рядом с Кремлем и сейчас еще переулок остался с тем названием. Жалко лишь, что если ты не вытерпишь и посмотришь старое название башни, ты немедленно раскроешь инкогнито Одного Мальчика, то есть, сорвешь с него маску, апроще говоря, узнаешь его настоящую фамилию. А ведь я хотел сохранить ее в тайне, - но, как видишь, не утерпел, так чесался язык рассказать интересную историю...
Вот и Один Мальчик , как ни крепился, все же не выдержал. Хотя саму Тайну он не раскрыл, но был близок к провалу, как разведчик Николай Кузнецов в фильме "Сильные духом". А погорел он как раз во время рисования открытки к Первомаю. Чтобы сделать родителям приятное, Один Мальчик решил оставить на рисунке тайный знак их Семейной Тайны. Думал он, думал, и не придумал ничего лучшего, как над аркой Спасских ворот башни нарисовать две довольно большие буквы - "Ф" и "Р". И когда воспитательница собрала рисунки, чтобы их подписать, она эти красные буквы, конечно, заметила. Тут надо сказать, что в группе были две воспитательницы - молодая и старая. Молодая была веселой, а старая - строгой. Однажды старая из-за ерунды поставила Одного Мальчика в угол. Дети играли в автобус, и вот, наконец, пришла очередь Одного Мальчика этот автобус вести. Дети сидели на расставленных по-автобусному стульчиках, и ждали нового водителя, а старый водитель Звонилкин убежал вместе со стулом - чтобы после него никто не мог автобус вести. Конечно, Один Мальчик догнал его, отнял стул и побежал назад, держа стул над головой. И совершенно случайно ударил ножкой того стула девочку Насырову по голове. Девочка заревела благим матом, Один Мальчик закричал "я нечаянно!", но старая воспитательница крепко взяла его за руку и со словами "за нечаянно бют отчаянно" оттащила в угол. И теперь эта старая увидела сквозь свои толстые, как лупы, стекла очков те буквы.
- Что это такое? - посмотрела она поверх очков на Одного Мальчика. - Ты зачем прямо на Спасской башне фыр написал? Что эти буквы означают, я спрашиваю?!
Один Мальчик так растерялся, что не успел сообразить, как выкрутиться.
- Это означает фамильную башню, - пролепетал он.
- Чью фамильную? - не поняла старая воспитательница.
- Нашу, - совсем себе под нос прошептал Один Мальчик, чувствуя, что сейчас расплачется от обиды, что так глупо попался. - И родовую еще...
- Вашу фамильную, да еще и родовую? - усмехнулась не ртом, а морщинами старая воспитательница. И сказала те самые слова, ради которых мы нагородили столько других слов.
- Это же Спасская башня! - сказала она. - Разве твой папа - Спасский?
И все - кроме девочки Ресничкиной и мальчика Иголкина - засмеялись. А мальчик Звонилкин прямо захохотал, показывая на Одного Мальчика пальцем.
А девочка Насырова показала ему язык.
Чтобы понять, почему смеялись все дети, мой Читатель, нужно знать, что происходило в конце того апреля, когда старая воспитательница произнесла ту фразу. Именно в те дни в Москве шел матч на первенство мира по шахматам, и, конечно, в поселке, как и во всей стране, была шахматная лихорадка. Еще не сошел снег, но после каждой партии матча мужчины дома собирались в гараже папы Одного Мальчика и, окружив шахматную доску, разбирали партию, отмечая каждый удачный ход претендента глотком из армейской папиной фляжки, пущеной по кругу. От глотка за претендента отказывался один только Карапет Анастасович, потому что болел за действующего чемпиона и своего земляка Тиграна Петросяна. Как я уже говорил, о той шахматной битве знали, конечно, все, даже дети. И даже дети знали, что претендента зовут Борис Спасский. Как же им было не смеяться над шуткой старой воспитательницы? А еще они смеялись, потому что Один Мальчик был пока единственным в группе, кто умел играть в шахматы. Как он играет, они проверить не могли, потому что сами играть не умели. Но, когда они с треском и криками рубились в "чапаева", Один Мальчик, проходя мимо, говорил пренебрежительно: "Малышня! В шахматы играть надо, а не в шашки какие-то!" - и это было обидно. Поэтому они так громко смеялись теперь. А Звонилкин, нахохотавшись, кричал, тыча пальцем: "Спасский, Спасский - врун дурацкий!" - и уже на следующий день Одного Мальчика стали называть Спасским почти все в группе. Вообще-то, называли они его не в обиду, как тот же Звонилкин, а больше за то, что он умел играть в шахматы. А когда матч в Москве окончился победой Спасского, то Один Мальчик совсем перестал обижаться на свое новое прозвище. Разве плохо, когда тебя называют чемпионским именем? Ну, а чтобы соответствовать такому прозвищу, он все же попросил папу научить его играть. В шахматы. И папа научил. И даже показал, как детский мат ставить - тот, что белыми в четыре хода. И мат для идиотов - черными в два хода - тоже показал. Так что теперь Один Мальчик при случае мог спокойно подтвердить свой титул.
А Большую Семейную Тайну он все же открыл девочке Ресничкиной и мальчику Иголкину. Они ему поверили сразу, и безо всяких энциклопедий. Как и полагается настоящим друзьям. А мальчик Иголкин даже предложил Одному Мальчику написать в Кремль письмо, чтобы его и его друзей пригласили в следующий Новый год на Кремлевскую елку. Но Один Мальчик решил такого письма не писать. А вдруг его в Кремль позовут, а его друзей - нет? Это же не их фамильная башня, а его. И тогда, если он поедет, обидятся друзья, а если не поедет, обидятся в Кремле. А вдруг про письмо настоящий Спасский узнает, и тоже обидится - ведь придется их родовую башню пополам делить....
Ну, а я рассказал эту историю только с одной целью - убедить тебя, мой Читатель, что невозможно подобрать Одному Мальчику одно имя или прозвище, которое бы подошло ему на все случаи жизни. Он же у нас - главный герой. А раз главный, то пусть и остается в единственном числе . Договоримся же, что в этой книжке должен быть только Один такой Мальчик. Без прозвища.
А теперь можно и в гости сходить...
Хотел я прямо сейчас отправиться С Одним Мальчиком в гости. Ты же помнишь, мой Читатель, что они с Другим Мальчиком стали друзьями? А в то время друзья вместе играли не только в детском саду, но и ходили друг к другу в гости. И когда Другой Мальчик после той истории с яблоком позвал своего нового друга к себе, друг с радостью согласился. Уж чего-чего, а по гостям Один Мальчик ходить любил. В гостях всегда угостят чем-нибудь вкусненьким, а то и подарок какой-нибудь вручат! А тут еще оказалось, что мамы двух мальчиков работают вместе, и тоже очень хорошо друг к другу относятся. Итак, Один Мальчик и его мама уже начали собираться, но автор вдруг остановил их. Просто взял и перестал писать историю про то, как Один Мальчик в гости сходил.
А прервался я, потому что задумался. Почему, собственно, мы должны называть друга Одного Мальчика Другим Мальчиком? Мне кажется, что это не совсем правильно. А вдруг в нашем повествовании появится еще какой-нибудь мальчик, а потом еще и еще? Что же, тогда, выдавать каждому новенькому табличку с номером - "третий", "четвертый" и так далее , Мальчик? К тому же, у Другого Мальчика уже есть прозвище - можно звать его мальчиком Иголкиным, а то и Ёлкиным. Тем более, сам Один Мальчик так его звал, - почему нам нельзя? "Ну, предположим, - скажешь ты. - Тогда почему не переименовать самого Одного Мальчика? Наверняка у него тоже было прозвище." Ты прав, мой Читатель. Прав, что у Одного Мальчика тоже было прозвище. А у какого мальчишки нет прозвища? У меня тоже было - и не одно. В этом и проблема. У Одного Мальчика было несколько прозвищ! Дома его звали и Минером (за любовь к огню) и Бароном (за любовь к вранью, как у Мюнхгаузена), а папа, когда у него было особенно хорошее настроение, звал его то Карапетом Самуиловичем, то Самуилом Карапетовичем. Даже мама, которая и сама звала его то Мальчишом-Молчишом, то Мальчишом-Говоришом, как-то спросила у папы, что означают его, папы, прозвища? "А что тут непонятного? - удивился папа. - Все карапеты - маленькие, все самуилы - умные. Это все равно, что назвать его Коротыш Знайка. Правда, он больше на Незнайку похож..." Впрочем, Один Мальчик не обижался на папу . Папе, видимо, было все равно, какое из двух прозвищ применять, а вот Одному Мальчику больше нравилось быть Карапетом Самуиловичем. У них в доме, в другом подъезде жил Карапет Анастасович - и в самом деле, маленький дяденька. Он был кудрявый и быстрый, и походил на немного постаревшего Яшку-цЫгана из Неуловимых. И даже в красной рубахе ходил. А у его сына была большая - просто огромная! - синяя педальная машина, похожая на автомобиль "Волга М-21", на которой со скрежетом и грохотом каталось все младшее поколение двора, и Один Мальчик тоже катался. Хотя - стихи Самуила Маршака он тоже любил. Особенно сказку про двенадцать месяцев. Но большая педальная машина...
Мало того, что у Одного Мальчика было несколько прозвищ дома.В детском саду тоже их давали. Другое дело, прилипали они или нет. Мы не будем здесь перечислять все обзывалки, что не прилипли, - пусть отправляются в мусорное ведро Времени. Но одну историю все же вспомнить нужно - ведь прозвище, которое в той истории получил Один Мальчик, сопровождало его потом в первых классах школы, и даже всплывало иногда во взрослой жизни - вдруг брякнет ни с того, ни с сего бывший односадовец или одноклассник...
А дело было так. Как-то уже в старшей группе, уже весной, за месяц до шестилетия Одного Мальчика, рисовали дети открытки к Первомаю, - родителям в подарок. Что рисовать - воспитательница рассказала и показала настоящую открытку, на которой был изображен Кремль, а над ним развевалось длинное - аж свернулось несколько раз, чтобы на открытке поместиться - красное знамя со словами "Мир. Труд. Май." Тем, кто писать не умел, воспитательница разрешила на знамени ничего не писать, а просто нарисовать желтый серп-и-молот с желтой звездой. На башне Кремля - звезда красная, рубиновая, а на Красном Знамени - желтая, то есть, золотыми нитками вышитая. Один Мальчик рисовал открытку старательно и с удовольствием. Он очень хотел подарить ее папе и маме. Во-первых, потому, что он очень любил Кремль - вот эту башню с рубиновой звездой на макушке, с круглыми часами, которые всегда бьют, когда наступает Новый год. Само слово "Кремль" вызывало у Одного Мальчика сразу много всяких представлений. Ему представлялось, что Кремлевская башня (а он думал, что эта башня и есть Кремль) сделана из всяких вкусных вещей - там и халва, и мармелад разных цветов, и шоколад, и казенаки, вершина слеплена из щербета, а сама звезда, конечно, вырезана из сосательной барбариски. "Кремль-мль-мль, " - перекатывал он слово во рту, как карамель, и слово таяло, таяло, но никак не могло растаять...
А во-вторых, с Кремлен была связана одна Семейная Тайна. Папа рассказал ее сыну, но взял с него честное слово, что сын Тайну никому не выдаст. Вот как Мальчиш-Кибальчиш не выдал Тайну Военную.
- Да ладно, - сказала мама. - Пугаешь ребенка. Что тут такого страшного?
- Да ничего, - сказал папа. - Но должна же быть у мальчишки какая-нибудь Большая Тайна. А где в наше время ее найти, Большую? Но у нас Тайна как раз на такую тянет. Так чего ее свинье рассказывать?
Это папа не намекал, что Один Мальчик обязательно поведает Большую Семейную Тайну соседской свинье, то есть хрюшке, которую выращивали в дворовом сарае родители девочки Ресничкиной, а родители Одного Мальчика отдавали им свои помои - на корм той свинье. Папа имел в виду поговорку "Что знают двое, знает и свинья". Но эту поговорку Один Мальчик все равно не понимал. Выходило, если он откроет Большую Тайну девочке Ресничкиной, она обязательно откроет ее своей свинье? Ну и что? Свинья-то уже никому рассказать не сможет, даже другим свиньям, - она же одна в сарае живет. К тому же эту бедную свинью осенью зарежут и будут палить во дворе пучками сухой травы, потом скрести черную тушу, пока она не станет розовой, а потом девочка Ресничкина принесет в квартиру Одного Мальчика целую тарелку горячей кровяной колбасы - в благодарность за те помои, - и они вместе будут есть колбасу, выдавливая вилкой густую черную кровь из прозрачной кишки (кажется, автора понесло за 18+, пусть детский редактор вырежет. Хотя, а что тут такого? Есть это детям было можно, а рассказывать им про это нельзя?) и дуя на нее, дымящуюся чесночно, иоткусывая самый белый - по 44 копейки - хлеб, и от удовольствия болтая под столом ногами, и слегка, дружески, друг друга попинывая...
А Тайна действительно была Большая. Государственная, можно сказать, Тайна! Папа Одного Мальчика любил разгадывать кроссворды - у них на работе кроме шахматных турниров еще и турниры по разгадыванию кроссвордов проводились. У папы даже специальный блокнот был - для слов, которые подходят по вертикали и по горизонтали. Там были записаны названия гор, рек, вулканов, планет и их спутников, и еще много всякой всячины. А, чтобы пополнять этот блокнот, папа все время читал разные словари и энциклопедии. И однажды вычитал, что Главная башня страны - Спасская - носила когда-то название по их - папиной, маминой, и Одного Мальчика - фамилии! (Будь у Одного Мальчика фамилия, к примеру, Петров, то и башня была бы от рождения Петровской. Но Один Мальчик был совсем не Петров, это просто пример для понятности.) И только отец Петра Первого поменял то название на нынешнее.
- Так-то, сынку, - сказал папа Одному Мальчику. - Можешь считать Спасскую башню Московского Кремля нашей фамильной башней, родовым, если хочешь, замком!
Тайна очень понравилась Одному Мальчику. "А ведь и Царь-Пушка, и Царь-Колокол, что во дворе там стоят, наверняка, тоже наши были", - думал он. Однако, одно дело Большую Тайну взять на хранение, и совсем другое - ее сохранить. Если Тайна Большая, то она точно больше тебя, и торчит из тебя во все стороны, как ьы ты ни делал вид, что ничего не знаешь, и вообще ни при чем. Уже не Тайна в тебе, а ты сам - внутри Тайны, ходишь, окутан ею, и, когда к тебе кто-нибудь обращается, ты уже готов крикнуть: "да, это так, это в энциклопедии написано!" Но этот кто-то, незнакомый, но подозрительно похожий на какого-то знакомого, всего лишь спросит у тебя, как пройти на улицу Билибина. (Неместный оказался, что ему до Большой Семейной Тайны одного случайно встреченного им мальчика.)
Поскольку это была Большая Семейная Тайна, то я ее здесь не выдам. Но, ты, мой Читатель, можешь с легкостью эту Тайну раскрыть. Кстати, рядом с Кремлем и сейчас еще переулок остался с тем названием. Жалко лишь, что если ты не вытерпишь и посмотришь старое название башни, ты немедленно раскроешь инкогнито Одного Мальчика, то есть, сорвешь с него маску, апроще говоря, узнаешь его настоящую фамилию. А ведь я хотел сохранить ее в тайне, - но, как видишь, не утерпел, так чесался язык рассказать интересную историю...
Вот и Один Мальчик , как ни крепился, все же не выдержал. Хотя саму Тайну он не раскрыл, но был близок к провалу, как разведчик Николай Кузнецов в фильме "Сильные духом". А погорел он как раз во время рисования открытки к Первомаю. Чтобы сделать родителям приятное, Один Мальчик решил оставить на рисунке тайный знак их Семейной Тайны. Думал он, думал, и не придумал ничего лучшего, как над аркой Спасских ворот башни нарисовать две довольно большие буквы - "Ф" и "Р". И когда воспитательница собрала рисунки, чтобы их подписать, она эти красные буквы, конечно, заметила. Тут надо сказать, что в группе были две воспитательницы - молодая и старая. Молодая была веселой, а старая - строгой. Однажды старая из-за ерунды поставила Одного Мальчика в угол. Дети играли в автобус, и вот, наконец, пришла очередь Одного Мальчика этот автобус вести. Дети сидели на расставленных по-автобусному стульчиках, и ждали нового водителя, а старый водитель Звонилкин убежал вместе со стулом - чтобы после него никто не мог автобус вести. Конечно, Один Мальчик догнал его, отнял стул и побежал назад, держа стул над головой. И совершенно случайно ударил ножкой того стула девочку Насырову по голове. Девочка заревела благим матом, Один Мальчик закричал "я нечаянно!", но старая воспитательница крепко взяла его за руку и со словами "за нечаянно бют отчаянно" оттащила в угол. И теперь эта старая увидела сквозь свои толстые, как лупы, стекла очков те буквы.
- Что это такое? - посмотрела она поверх очков на Одного Мальчика. - Ты зачем прямо на Спасской башне фыр написал? Что эти буквы означают, я спрашиваю?!
Один Мальчик так растерялся, что не успел сообразить, как выкрутиться.
- Это означает фамильную башню, - пролепетал он.
- Чью фамильную? - не поняла старая воспитательница.
- Нашу, - совсем себе под нос прошептал Один Мальчик, чувствуя, что сейчас расплачется от обиды, что так глупо попался. - И родовую еще...
- Вашу фамильную, да еще и родовую? - усмехнулась не ртом, а морщинами старая воспитательница. И сказала те самые слова, ради которых мы нагородили столько других слов.
- Это же Спасская башня! - сказала она. - Разве твой папа - Спасский?
И все - кроме девочки Ресничкиной и мальчика Иголкина - засмеялись. А мальчик Звонилкин прямо захохотал, показывая на Одного Мальчика пальцем.
А девочка Насырова показала ему язык.
Чтобы понять, почему смеялись все дети, мой Читатель, нужно знать, что происходило в конце того апреля, когда старая воспитательница произнесла ту фразу. Именно в те дни в Москве шел матч на первенство мира по шахматам, и, конечно, в поселке, как и во всей стране, была шахматная лихорадка. Еще не сошел снег, но после каждой партии матча мужчины дома собирались в гараже папы Одного Мальчика и, окружив шахматную доску, разбирали партию, отмечая каждый удачный ход претендента глотком из армейской папиной фляжки, пущеной по кругу. От глотка за претендента отказывался один только Карапет Анастасович, потому что болел за действующего чемпиона и своего земляка Тиграна Петросяна. Как я уже говорил, о той шахматной битве знали, конечно, все, даже дети. И даже дети знали, что претендента зовут Борис Спасский. Как же им было не смеяться над шуткой старой воспитательницы? А еще они смеялись, потому что Один Мальчик был пока единственным в группе, кто умел играть в шахматы. Как он играет, они проверить не могли, потому что сами играть не умели. Но, когда они с треском и криками рубились в "чапаева", Один Мальчик, проходя мимо, говорил пренебрежительно: "Малышня! В шахматы играть надо, а не в шашки какие-то!" - и это было обидно. Поэтому они так громко смеялись теперь. А Звонилкин, нахохотавшись, кричал, тыча пальцем: "Спасский, Спасский - врун дурацкий!" - и уже на следующий день Одного Мальчика стали называть Спасским почти все в группе. Вообще-то, называли они его не в обиду, как тот же Звонилкин, а больше за то, что он умел играть в шахматы. А когда матч в Москве окончился победой Спасского, то Один Мальчик совсем перестал обижаться на свое новое прозвище. Разве плохо, когда тебя называют чемпионским именем? Ну, а чтобы соответствовать такому прозвищу, он все же попросил папу научить его играть. В шахматы. И папа научил. И даже показал, как детский мат ставить - тот, что белыми в четыре хода. И мат для идиотов - черными в два хода - тоже показал. Так что теперь Один Мальчик при случае мог спокойно подтвердить свой титул.
А Большую Семейную Тайну он все же открыл девочке Ресничкиной и мальчику Иголкину. Они ему поверили сразу, и безо всяких энциклопедий. Как и полагается настоящим друзьям. А мальчик Иголкин даже предложил Одному Мальчику написать в Кремль письмо, чтобы его и его друзей пригласили в следующий Новый год на Кремлевскую елку. Но Один Мальчик решил такого письма не писать. А вдруг его в Кремль позовут, а его друзей - нет? Это же не их фамильная башня, а его. И тогда, если он поедет, обидятся друзья, а если не поедет, обидятся в Кремле. А вдруг про письмо настоящий Спасский узнает, и тоже обидится - ведь придется их родовую башню пополам делить....
Ну, а я рассказал эту историю только с одной целью - убедить тебя, мой Читатель, что невозможно подобрать Одному Мальчику одно имя или прозвище, которое бы подошло ему на все случаи жизни. Он же у нас - главный герой. А раз главный, то пусть и остается в единственном числе . Договоримся же, что в этой книжке должен быть только Один такой Мальчик. Без прозвища.
А теперь можно и в гости сходить...