Антибольшевик
Фёдор Дан // Два года скитаний
Меньшевик-антисоветчик, активно участвовавший в травле большевиков, за что, как враг Совесткой власти в 1922 году был выслан за границу и лишён советского гражданства - такую характеристику даёт Большая Советская Энциклопедия Фёдору Ильичу Дану (Гурвичу) (1871-1947 гг.). Воспоминания о кратком периоде (1919-1921 гг.) жизни в послереволюционной России были написаны им по горячим следам сразу после высылки.
Фёдор Дан неоднократно подвергался арестам и преследованию в царской России, но при этом успешно продолжал вести политическую деятельность и антиправительственную агитацию, осуществлял руководство социал-демократической фракцией 1-й и 2-й Государственной думы и меньшевистской фракцией в Думе четвёртого созыва, консолидировал вокруг себя социалистов антибольшевистской направленности и поддерживал Временное правительство. Смело и прямо критиковал Ленина, большевиков, их политику и Октябрьский переворот. В одной из статей газеты «Вперёд» Дан писал: «Рабочие не только вынуждены будут дорогой ценой расплачиваться за большевистскую политику анархии, но... когда ужасные последствия этой политики станут очевидными, само имя социализма, которым злоупотребляют большевики, станет ненавистно миллионам трудящихся. Вот в чём - смертный грех большевизма против пролетариата и социализма» (С.9).
На страницах книги воспоминаний острая критика и резкие выпады в адрес большевиков продолжают звучать с нескрываемой иронией и неприязнью. Материала для замечаний перед глазами автора было предостаточно, будь то «потемкинские деревни» для иностранной делегации:
«Как водится в Москве, большевики начали с того, что попытались окружить дорогих гостей непроницаемой стеной. Их поместили в гостинице "Деловой двор", сохранившаяся роскошь которой странно контрастировала с невероятной убогостью жизни рядового московского обывателя в эту пору; к их услугам были предоставлены автомобили, переводчики, гиды, а заодно уже внизу, у входных дверей гостиницы, посажены чекисты, требовавшие пропуска у каждого желавшего вступить в общение с "представителями международного пролетариата", приехавшими в "мировую пролетарскую столицу"... Словом, по заведенному обычаю, большевики приняли все меры, чтобы с любезною улыбкою забрать гостей в свои руки, показать им лишь то и так, что и как полезно показать, заставить их слушать большевистскими ушами и смотреть большевистскими глазами, тщательно ограждая их от всякого "постороннего" влияния» (С.13);
пережиток царской охранки - перлюстрация писем:
«Согласно инструкции, сотрудник должен был выбрать из пачки для просмотра: 1) конверты, надписанные очень хорошим почерком (предполагаемая переписка белогвардейцев), 2) конверты, надписанные очень плохим почерком и безграмотно (предполагаемая переписка красноармейцев с деревней), и, наконец, 3) известное количество конвертов наудачу - кроме, конечно, адресов, просмотр которых был обязателен. О просмотренных письмах и найденной в них крамоле (тоже по особой инструкции) сотрудник должен был представлять письменный доклад по начальству, которое и распоряжалось окончательно, какие письма задержать, с каких снять копии, по каким возбудить дело и т. п. Желая сократить свою работу, юные сотрудники часто попросту известную часть переданных им писем уничтожали, благо никто не считал. По неизреченной провинциальной наивности на просмотренные конверты накладывали кроме круглого почтового штемпеля еще овальный. И действительно, просматривая получаемые мною письма, я всегда находил на конвертах этот овальный штемпель, дата которого зачастую оказывалась на два-три дня позднее даты обычного почтового штемпеля» (С.42);
бесполезная Совтрудармия или электрификация:
«Надо лишь покрыть Россию целой сетью мощных электрических станций, использующих водяную силу, и тогда - нечего бояться нехватки угля и нефти: фабрики и заводы, электрические плуги и молотилки, электрические поезда "- все придет в движение, и Россия превратится наконец в цветущий коммунистический сад! "Коммунизм - это советский строй плюс электрификация", - провозгласил Ленин, и нашлось достаточное число дураков, которые верили или делали вид, что верят этой галиматье. Что сама электрификация требует материальных, технических, социальных и культурных предпосылок, каких в современной России и в помине нет, - над этим, разумеется, не задумывались. На бумаге все было высчитано и расписано гладко. Делегатам раздали толстенный том докладов. Притащили громадную карту России с натыканными в ней разноцветными электрическими лампочками, изображавшими будущие "районные станции". Г. Кржижановский, главный режиссер этой мистерии-буфф, два битых часа втолковывал слушателям все величие будущего электрического благополучия, а в это время разноцветные лампочки вспыхивали на карте, как праздничная иллюминация в честь грядущего торжества. Увы, фантастическая пьеса не произвела того впечатления, на которое рассчитывали ее авторы. Электрификация немедленно же была перекрещена в электрофикцию и пошла с таким прозвищем гулять по матушке-России. А затем., кто еще помнит теперь знаменитое ленинское: «плюс электрификация»?» (С.84).
Зачатки агрессивной агитации, бюрократизации всех сфер внутренней жизни государства, неприятие инакомыслия и усовершенствованная карательная машина уже в 1920-х годах давали богатые плоды. Сравнивая царскую и советскую тюрьмы (Дан сидел в Бутырке), Фёдор Ильич называет старорежимные пенитециарные учреждения «местом усиленного умственного труда», в отличие от новых организаций удержания, где бесконечные обыски и ротация приговоренных к расстрелу, превращает пребывание в их стенах в настоящее испытание. В то же время Дан не стремится оправдать антибольшевистские силы. Ценное замечание красноармейца, зафиксированное в «Воспоминаниях» объясняет покорность населения большевистской политике:
«Только один, умный и развитой, рабочий по происхождению, твердо стоял за большевиков. И он соглашался, что во многих отношениях политика большевиков вредна Но все равно надо стоять за них и надо без пощады подавлять всех недовольных. К нам лично и этот красноармеец относился очень хорошо, и я попытался в дружеском разговоре выяснить, откуда у него такое настроение. Он мне рассказал, что жил в Крыму и был мобилизован Врангелем. Жилось гораздо лучше и сытнее, чем в Советской России. Но «барское» отношение офицеров к рабочим и солдатам - вот чего он не мог переносить и вот ради чего он готов все простить большевикам: здесь нет «бар»! (С.121)
Безусловно «Воспоминания» Фёдора Дана - это ценный исторический материал, который, однако, изобилует субъективными оценками свидетеля исторических процессов с изрядной долей предвзятости. Тем более важно подобный текст сопровождать комментариями, способными его подтвердить, дополнить или опровергнуть. В издании 2006 года такие комментарии отсутствуют. Небольшая биографическая статья стремится примирить Фёдора Дана с СССР, утверждая, что несмотря на лишение гражданства «его отношение к Советскому Союзу не было однозначно негативным» (С.10). Стоит только уточнить, что это отношение изменилось лишь после начала Великой Отечественной войны, которую Дан воспринял как возможность возникновения интернациональной борьбы, способной решить задачу строительства социализма вне национальных рамок. Если в 1939 году, отзываясь о пакте Молотова Рибентроппа, Дан писал: «Сталин сам разоблачает свой режим, как величайшего врага всех тех благ и идеалов, за которые борется рабочий класс. Он сам ставит свою диктатуру на одну доску с диктатурой национал-социалистического варварства» (цит. по Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. М. 1997), то уже на исходе 1946 года он выражал надежды на изменения внутренней и внешней политики СССР в направлении их демократизации.