«ЕЁ ДРУЗЬЯ»
Оригинал взят у domestic_lynx в «ЕЁ ДРУЗЬЯ»
Мне давно хотелось написать на такую с виду странную тему: за что мне нравятся книжки и фильмы 50-х годов. Я охотно смотрю фильмы этого времени, которые никогда не видела, т.к. при их появлении либо ещё не родилась, либо была малолеткой, а потом не привелось посмотреть, т.к. всегда мало смотрела телевизор. А сейчас я иногда покупаю на рынке книжки этого времени и с интересом читаю. Что меня в них влечёт? Вот об этом и хотелось написать, но всё как-то не могла собраться.
А вот сегодня посмотрели с дочкой спектакль по пьесе Виктора Розова «Её друзья» во МХАТе им.Горького. Это первая пьеса Розова, которая сразу оказалась удачной, её в своё время много ставили. Потом перестали - понятно почему: она казалась прямолинейной, дубовой, сентиментально-нравоучительной. В мою юность я о такой даже не слыхала. Написана пьеса была в 1949 году, это, сколь я представляю, время, впоследствии прозванное эпохой «лакировки действительности», когда единственным конфликтом советской жизни считался конфликт хорошего с лучшим, например, просто хорошего работника с новатором. Покажи этот спектакль 10-20-30-40 лет назад - показалось бы дрянью собачьей, билеты бы через профком принудительно распределяли или в нагрузку давали бы. А сегодня - смотрится, вызывает интерес. Взрослые глядят с неотрывным вниманием пьесу о старшеклассниках, адресованную им же - старшеклассникам. (Впрочем, в зале полно малышни, которой это вряд ли интересно, им бы «Кошкин дом» смотреть).
Что же там привлекательного? История такая: десятиклассница, которая, как говорится, «идёт на медаль», внезапно начинает стремительно слепнуть. Тогда одноклассники принимают решение помочь ей закончить школу и ежедневно со слуха проходят с нею все предметы. В Москве ей делают операцию и возвращают зрение, она поступает в Тимирязевскую академию. Любопытно, что Розов прочитал в газете о таком реальном происшествии.
Пьеса поставлена в ультрареалистической манере, с самыми натуралистическими декорациями, даже сундук точно такой, как сохранился у нас в доме. Зритель погружается в атмосферу 50-х годов, которую большинство «по жизни», конечно не помнят: этажерки, старая, потёртая мебель, обои в полосочку… Разве что две бабушки-зрительницы лет 75 умилялись: наше-де детство. Действительно, героям пьесы сегодня ровно 80 лет, кому повезло дожить. Но и для более молодых и даже для совсем молодых этот стиль интерьера привлекателен: он возвращается к нам под именем винтажа или даже модного стиля «шебби-шик» - потёртый шика. Сегодня это модно - жить как бы среди бабушкиных вещей. Новое и глянцевое уже не влечёт, влекут вещи с историей. Распространяется мода на креативную реставрацию старой мебели: её ошкуривают, окрашивают и дают ей новую жизнь. Так старый хлам превращается в ценный антиквариат, на фоне которого новая, хоть бы и итальянская, мебель выглядит убогой дешёвкой.
Точно так и старые мысли и чувства. Они тоже дивно влекут нас, современных. Не иначе, пришла их пора - на новом витке исторической спирали. Какие забытые, вышедшие из употребления мысли и чувства воскресает пьеса? О чём она? На языке той эпохи - о дружбе.
Сегодня то, что когда-то называлось дружбой, - вещь не существующая. Нет её. То есть, конечно, отдельные люди дружат между собой, но это скорее приятельство или сотрудничество. Это частное дело частных людей. При этом утратилось понятие, например, «дружный класс» - нет больше такого. Я, помню, когда-то давно, в начале 90-х, пыталась спросить у одного итальянского ребёнка: «У тебя дружный класс?» - и он меня не понял. Ответил: некоторые друг с другом дружат, а некоторые нет. Теперь такое положение достигнуто и у нас. Двадцать лет назад оно показалось бы нам знаком прогресса и цивилизации. Моя дочка сказала, что в наше время невозможно то, что описано в пьесе. Никто никому не помогает учиться - разве что в индивидуальном порядке своим близким приятелям. А так чтобы целый класс - в норме такого нет.
Оно и понятно. Человеческое сообщество может быть организовано двумя способами: на началах конкуренции (человек человеку волк) или на началах сотрудничества (человек человеку друг, товарищ и брат). Конкурентный капитализм склоняется к первому, традиционное общество, в том числе и бывшее наше, советское, - ко второму (разумеется, нигде нет химически чистых случаев). Зачем помогать товарищу лучше учиться, ведь это твой потенциальный конкурент в битве за сытный кус, за жизненный ресурс, за комфортное место под солнцем. И это совершенно логично. Соответственно и детей учат вести себя определённым образом. Жизнь нынче ощущается как нескончаемая битва за какие-то ценные блага, которых на всех не хватает. И в этой битве логично отталкивать других претендентов на блага или уж, во всяком случае, не помогать им. В традиционном обществе (можно сказать, в общинном, или совковом - это всё одно и то же ) господствующее чувство жизни - иное. Все люди ощущаются сотрудниками по общей работе, плоды которой в дальнейшем разделят на всех. Чем лучше работает твой сосед, тем лучше спорится общее дело. Некая соревновательность всё равно присутствует, это в натуре человека, но она сродни спортивной, это не битва за жизненные блага, которые достанутся либо тебе, либо ему. Я говорю не столько о реальном положении, сколько о господствующем чувстве жизни, о своего рода жизнеощущении.
Во время написания пьесы (в 1949 г.) была очень памятна недавняя война, которая была выиграна во многом благодаря этом общинному, коллективистскому духу: сам погибай, а товарища выручай. Победить можно было только всем вместе, помогая друг другу. Вообще, когда люди попадают в бедственные или просто трудные трудные условия, им поневоле приходится сплачиваться. Знаменитое гостеприимство горцев объясняется просто: там трудно и опасно жить, поэтому приютить путника - условие выживания, сегодня приютишь ты, а завтра тебя.
В 90-е годы это общинное жизнеощущение как только ни пинали! Уравниловка, совок! И, надо сказать, успешно пинали: мы сегодняшние ощущаем людей если не врагами, то конкурентами, которым нельзя показывать спину. Это заметно и по внешнему поведению: люди, по сравнению с советскими временами, очень закрыты, непрестанно «шифруются», словно боятся проронить какую-нибудь информацию, которую могут использовать против них. Про ухищрения безопасности и говорить нечего: замки, охрана, видеокамеры…
И вот пьеса возвращает нас во времена, когда люди друг другу помогали, когда они, патетически выражаясь, были братьями. Во всяком случае, идеал был таков, сегодня он противоположный. А это крайне важно - каков идеал. Этот идеал передавался в том числе и через школу, через систему воспитания. Я ещё застала, да всякий, кто учился до 91-го года, застал. Помню, мы помогали двоечникам и отстающим. Был у нас в начальной школе такой второгодник (а может, третьегодник) Рузаев. Так вот его посадили с моей подругой для того, чтобы она на него положительно влияла и подтягивала. Но у неё как-то не получалось, говорили, что Рузаев в неё влюбился, отчего подтягивать его стало решительно невозможно. Тогда к нему прикрепили меня. Я занималась с ним ежедневно по арифметике и достигла кое-каких успехов. А сидела я с такой Надькой М., за которую я чувствовала большую ответственность. В 8-м классе я написала на экзамене два сочинения: для себя «Выбирай себе дорогу с пионерских юных лет» и для Надьки «За что я люблю свой край». Надька получила четвёрку; получила бы и пятёрку, но наляпала ошибок при переписывании. Это, конечно, жульничество, но очень уж я боялась, что Надька напишет на «пару». А так-то я с нею честно занималась, она даже кое-чему научилась.
Тогда ещё не было формулы «Это твоя проблема», проблема, если она возникала, была как бы общей. Кстати, выражение «Это твоя проблема» было некой культурной новостью в 90-е годы, даже анекдот родился: Некто говорит другу: «У моей жены - любовник». - «Это её проблема», - отвечает друг. - «Но этот любовник - ты», - говорит первый. - «Это моя проблема», - отвечает друг. - «Но что же мне делать?» - недоумевает первый. - «Это твоя проблема», - отвечает друг. Тогда казалось забавно...
Так вот сегодня в нашем народе, на мой взгляд, происходит какая-то подспудная, незаметная работа. Это ещё не возвращение к традиционному нашему жизнеощущению, а скорее смутная тоска по нему. И потому нам нравятся произведения, в которых разлита эта атмосфера дружбы и солидарности, которых нам так не хватает. Мы смутно тоскуем по тому времени, когда мы были едины, когда даже незнакомые люди, так сказать, по умолчанию, были друзьями. В спектакле школьники декламируют отрывок из поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин»:
Единица! -
Кому она нужна?!
Голос единицы
тоньше писка.
Кто ее услышит? -
Разве жена!
И то
если не на базаре,
а близко.
Партия -
это
единый ураган,
из голосов спрессованный
тихих и тонких,
от него
лопаются
укрепления врага,
как в канонаду
от пушек
перепонки.
Плохо человеку,
когда он один.
Горе одному,
один не воин -
каждый дюжий
ему господин,
и даже слабые,
если двое.
1290 А если
в партию
сгр_у_дились малые -
сдайся, враг,
замри
и ляг!
Партия -
рука миллионопалая,
сжатая
в один
громящий кулак.
Единица - вздор,
единица - ноль,
один -
даже если
очень важный -
не подымет
простое
пятивершковое бревно,
тем более
дом пятиэтажный.
Десять лет назад этот отрывок если и мог где-то прозвучать, то разве что в целях издевательских, чтобы постебаться. Сегодня он будит забытые чувства, бывшее когда-то жизнеощущение, с которым побеждали. Всё это ещё смутно, невнятно, но перемена зреет.
Но это не всё, что меня, и не только меня, привлекает в произведениях 50-х годов. Но об этом - в следующий раз.
Мне давно хотелось написать на такую с виду странную тему: за что мне нравятся книжки и фильмы 50-х годов. Я охотно смотрю фильмы этого времени, которые никогда не видела, т.к. при их появлении либо ещё не родилась, либо была малолеткой, а потом не привелось посмотреть, т.к. всегда мало смотрела телевизор. А сейчас я иногда покупаю на рынке книжки этого времени и с интересом читаю. Что меня в них влечёт? Вот об этом и хотелось написать, но всё как-то не могла собраться.
А вот сегодня посмотрели с дочкой спектакль по пьесе Виктора Розова «Её друзья» во МХАТе им.Горького. Это первая пьеса Розова, которая сразу оказалась удачной, её в своё время много ставили. Потом перестали - понятно почему: она казалась прямолинейной, дубовой, сентиментально-нравоучительной. В мою юность я о такой даже не слыхала. Написана пьеса была в 1949 году, это, сколь я представляю, время, впоследствии прозванное эпохой «лакировки действительности», когда единственным конфликтом советской жизни считался конфликт хорошего с лучшим, например, просто хорошего работника с новатором. Покажи этот спектакль 10-20-30-40 лет назад - показалось бы дрянью собачьей, билеты бы через профком принудительно распределяли или в нагрузку давали бы. А сегодня - смотрится, вызывает интерес. Взрослые глядят с неотрывным вниманием пьесу о старшеклассниках, адресованную им же - старшеклассникам. (Впрочем, в зале полно малышни, которой это вряд ли интересно, им бы «Кошкин дом» смотреть).
Что же там привлекательного? История такая: десятиклассница, которая, как говорится, «идёт на медаль», внезапно начинает стремительно слепнуть. Тогда одноклассники принимают решение помочь ей закончить школу и ежедневно со слуха проходят с нею все предметы. В Москве ей делают операцию и возвращают зрение, она поступает в Тимирязевскую академию. Любопытно, что Розов прочитал в газете о таком реальном происшествии.
Пьеса поставлена в ультрареалистической манере, с самыми натуралистическими декорациями, даже сундук точно такой, как сохранился у нас в доме. Зритель погружается в атмосферу 50-х годов, которую большинство «по жизни», конечно не помнят: этажерки, старая, потёртая мебель, обои в полосочку… Разве что две бабушки-зрительницы лет 75 умилялись: наше-де детство. Действительно, героям пьесы сегодня ровно 80 лет, кому повезло дожить. Но и для более молодых и даже для совсем молодых этот стиль интерьера привлекателен: он возвращается к нам под именем винтажа или даже модного стиля «шебби-шик» - потёртый шика. Сегодня это модно - жить как бы среди бабушкиных вещей. Новое и глянцевое уже не влечёт, влекут вещи с историей. Распространяется мода на креативную реставрацию старой мебели: её ошкуривают, окрашивают и дают ей новую жизнь. Так старый хлам превращается в ценный антиквариат, на фоне которого новая, хоть бы и итальянская, мебель выглядит убогой дешёвкой.
Точно так и старые мысли и чувства. Они тоже дивно влекут нас, современных. Не иначе, пришла их пора - на новом витке исторической спирали. Какие забытые, вышедшие из употребления мысли и чувства воскресает пьеса? О чём она? На языке той эпохи - о дружбе.
Сегодня то, что когда-то называлось дружбой, - вещь не существующая. Нет её. То есть, конечно, отдельные люди дружат между собой, но это скорее приятельство или сотрудничество. Это частное дело частных людей. При этом утратилось понятие, например, «дружный класс» - нет больше такого. Я, помню, когда-то давно, в начале 90-х, пыталась спросить у одного итальянского ребёнка: «У тебя дружный класс?» - и он меня не понял. Ответил: некоторые друг с другом дружат, а некоторые нет. Теперь такое положение достигнуто и у нас. Двадцать лет назад оно показалось бы нам знаком прогресса и цивилизации. Моя дочка сказала, что в наше время невозможно то, что описано в пьесе. Никто никому не помогает учиться - разве что в индивидуальном порядке своим близким приятелям. А так чтобы целый класс - в норме такого нет.
Оно и понятно. Человеческое сообщество может быть организовано двумя способами: на началах конкуренции (человек человеку волк) или на началах сотрудничества (человек человеку друг, товарищ и брат). Конкурентный капитализм склоняется к первому, традиционное общество, в том числе и бывшее наше, советское, - ко второму (разумеется, нигде нет химически чистых случаев). Зачем помогать товарищу лучше учиться, ведь это твой потенциальный конкурент в битве за сытный кус, за жизненный ресурс, за комфортное место под солнцем. И это совершенно логично. Соответственно и детей учат вести себя определённым образом. Жизнь нынче ощущается как нескончаемая битва за какие-то ценные блага, которых на всех не хватает. И в этой битве логично отталкивать других претендентов на блага или уж, во всяком случае, не помогать им. В традиционном обществе (можно сказать, в общинном, или совковом - это всё одно и то же ) господствующее чувство жизни - иное. Все люди ощущаются сотрудниками по общей работе, плоды которой в дальнейшем разделят на всех. Чем лучше работает твой сосед, тем лучше спорится общее дело. Некая соревновательность всё равно присутствует, это в натуре человека, но она сродни спортивной, это не битва за жизненные блага, которые достанутся либо тебе, либо ему. Я говорю не столько о реальном положении, сколько о господствующем чувстве жизни, о своего рода жизнеощущении.
Во время написания пьесы (в 1949 г.) была очень памятна недавняя война, которая была выиграна во многом благодаря этом общинному, коллективистскому духу: сам погибай, а товарища выручай. Победить можно было только всем вместе, помогая друг другу. Вообще, когда люди попадают в бедственные или просто трудные трудные условия, им поневоле приходится сплачиваться. Знаменитое гостеприимство горцев объясняется просто: там трудно и опасно жить, поэтому приютить путника - условие выживания, сегодня приютишь ты, а завтра тебя.
В 90-е годы это общинное жизнеощущение как только ни пинали! Уравниловка, совок! И, надо сказать, успешно пинали: мы сегодняшние ощущаем людей если не врагами, то конкурентами, которым нельзя показывать спину. Это заметно и по внешнему поведению: люди, по сравнению с советскими временами, очень закрыты, непрестанно «шифруются», словно боятся проронить какую-нибудь информацию, которую могут использовать против них. Про ухищрения безопасности и говорить нечего: замки, охрана, видеокамеры…
И вот пьеса возвращает нас во времена, когда люди друг другу помогали, когда они, патетически выражаясь, были братьями. Во всяком случае, идеал был таков, сегодня он противоположный. А это крайне важно - каков идеал. Этот идеал передавался в том числе и через школу, через систему воспитания. Я ещё застала, да всякий, кто учился до 91-го года, застал. Помню, мы помогали двоечникам и отстающим. Был у нас в начальной школе такой второгодник (а может, третьегодник) Рузаев. Так вот его посадили с моей подругой для того, чтобы она на него положительно влияла и подтягивала. Но у неё как-то не получалось, говорили, что Рузаев в неё влюбился, отчего подтягивать его стало решительно невозможно. Тогда к нему прикрепили меня. Я занималась с ним ежедневно по арифметике и достигла кое-каких успехов. А сидела я с такой Надькой М., за которую я чувствовала большую ответственность. В 8-м классе я написала на экзамене два сочинения: для себя «Выбирай себе дорогу с пионерских юных лет» и для Надьки «За что я люблю свой край». Надька получила четвёрку; получила бы и пятёрку, но наляпала ошибок при переписывании. Это, конечно, жульничество, но очень уж я боялась, что Надька напишет на «пару». А так-то я с нею честно занималась, она даже кое-чему научилась.
Тогда ещё не было формулы «Это твоя проблема», проблема, если она возникала, была как бы общей. Кстати, выражение «Это твоя проблема» было некой культурной новостью в 90-е годы, даже анекдот родился: Некто говорит другу: «У моей жены - любовник». - «Это её проблема», - отвечает друг. - «Но этот любовник - ты», - говорит первый. - «Это моя проблема», - отвечает друг. - «Но что же мне делать?» - недоумевает первый. - «Это твоя проблема», - отвечает друг. Тогда казалось забавно...
Так вот сегодня в нашем народе, на мой взгляд, происходит какая-то подспудная, незаметная работа. Это ещё не возвращение к традиционному нашему жизнеощущению, а скорее смутная тоска по нему. И потому нам нравятся произведения, в которых разлита эта атмосфера дружбы и солидарности, которых нам так не хватает. Мы смутно тоскуем по тому времени, когда мы были едины, когда даже незнакомые люди, так сказать, по умолчанию, были друзьями. В спектакле школьники декламируют отрывок из поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин»:
Единица! -
Кому она нужна?!
Голос единицы
тоньше писка.
Кто ее услышит? -
Разве жена!
И то
если не на базаре,
а близко.
Партия -
это
единый ураган,
из голосов спрессованный
тихих и тонких,
от него
лопаются
укрепления врага,
как в канонаду
от пушек
перепонки.
Плохо человеку,
когда он один.
Горе одному,
один не воин -
каждый дюжий
ему господин,
и даже слабые,
если двое.
1290 А если
в партию
сгр_у_дились малые -
сдайся, враг,
замри
и ляг!
Партия -
рука миллионопалая,
сжатая
в один
громящий кулак.
Единица - вздор,
единица - ноль,
один -
даже если
очень важный -
не подымет
простое
пятивершковое бревно,
тем более
дом пятиэтажный.
Десять лет назад этот отрывок если и мог где-то прозвучать, то разве что в целях издевательских, чтобы постебаться. Сегодня он будит забытые чувства, бывшее когда-то жизнеощущение, с которым побеждали. Всё это ещё смутно, невнятно, но перемена зреет.
Но это не всё, что меня, и не только меня, привлекает в произведениях 50-х годов. Но об этом - в следующий раз.