Blade Runner 2049 Д. Вильнёва - и Сомнабулический поиск неведомого Кадата Г. Лавкрафта
Да, как это ни странно, но, на мой взгляд, при колоссальной разнице между этими произведениями несхожих искусств - у них явно есть нечто общее.
Итак, «Бегущий…» - фантастическая антиутопия, чьи корни растут из окружающей нас ныне социальной действительности, и кошмары, наполняющие её - рукотворны, от и до.
Повесть же Лавкрафта, как и другие его произведения - есть сновидчески-макабрическая иллюзия, имеющая своим фоном реальнейшую Вечную Бесконечность, космически-равнодушную к людским страхам и надеждам.
Что же между ними общего?
Это - мощное впечатление-настроение, создаваемое в фильме дуэтом видеоряд-музыка.
Редко можно встретить в нынешних фильмах такую незаурядную, тщательно продуманную, и в колоссальных общих планах, и в малейших деталях, и в крошечных намеках-отсылках - работу талантливейшего режиссера.
И повесть Лавкрафта, на мой взгляд - имеет практически идеально совпадающее, с фильмом - по своему духу, словесное воплощение.
Такое же - визионерское, медиативное в своей основе, часто страшное, а иногда забавно-неуклюжее.
Но не только визуальные образы объединяют фильм и повесть.
Есть нечто общее и в смыслах произведений - это поиск человеком себя самого, своей основы, своей правды (а репликанты в обеих Blade Runner’ах - люди, безусловно!).
У Лавкрафта герой повести Рэндольф Картер ищет чудесный город, увиденный им в сновидениях:
«Весь в золоте, дивный город сиял в лучах закатного солнца, освещавшего стены, храмы, колоннады и арочные мосты, сложенные из мрамора с прожилками, фонтаны с радужными струями посреди серебряных бассейнов на просторных площадях и в благоуханных садах; широкие улицы, тянущиеся между хрупкими деревьями, мраморными вазами с цветами и статуями из слоновой кости, что выстроились сверкающими рядами; а вверх по крутым северным склонам карабкались уступами вереницы черепичных крыш и старинные остроконечные фронтоны - вдоль узких, мощенных мшистой брусчаткой переулков.»
Он решается добраться (во сне) - до неведомых богов, восседающих на горе Кадат, и молить их чуде, о даровании ему счастья в этом волшебном городе.
Но, после бесчисленных фантастических приключений, он, проснувшись в своей спальне в Бостоне - понимает, что это и есть тот чудесный город, и - что иного быть не может.
Так же и Кей, репликант новейшего поколения - ищет то, что и можно назвать его истинно человеческой сущностью. Объединяющее его - с его создателями и родственниками, «естественными» людьми.
И, пока люди остаются людьми, заключенными в человеческие природные тела - иное невозможно.
Более того - человек, пожалуй, не сможет ни вообразить, ни смоделировать стремления, желания, и смыслы жизни - для разумного существа, кардинально отличающегося в телесном строении от своего «предка».
То есть - от нас.
Собственно - я говорю не только о научном подходе к этой проблеме, но и о литературном :)
Мне кажется, что эту тему поверхностно затронули Стругацкие, в повестях «Жук в Муравейнике» и «Волны гасят ветер». Глубоко же копнуть - им не удалось, пожалуй.
Не в пример глубже и серьезнее - подошел к этому вопросу Ст. Лем, в своем философском трактате «Голем XIV».
Но это - совсем другая история :)
Итак, «Бегущий…» - фантастическая антиутопия, чьи корни растут из окружающей нас ныне социальной действительности, и кошмары, наполняющие её - рукотворны, от и до.
Повесть же Лавкрафта, как и другие его произведения - есть сновидчески-макабрическая иллюзия, имеющая своим фоном реальнейшую Вечную Бесконечность, космически-равнодушную к людским страхам и надеждам.
Что же между ними общего?
Это - мощное впечатление-настроение, создаваемое в фильме дуэтом видеоряд-музыка.
Редко можно встретить в нынешних фильмах такую незаурядную, тщательно продуманную, и в колоссальных общих планах, и в малейших деталях, и в крошечных намеках-отсылках - работу талантливейшего режиссера.
Click to viewИ повесть Лавкрафта, на мой взгляд - имеет практически идеально совпадающее, с фильмом - по своему духу, словесное воплощение.
Такое же - визионерское, медиативное в своей основе, часто страшное, а иногда забавно-неуклюжее.
Но не только визуальные образы объединяют фильм и повесть.
Есть нечто общее и в смыслах произведений - это поиск человеком себя самого, своей основы, своей правды (а репликанты в обеих Blade Runner’ах - люди, безусловно!).
У Лавкрафта герой повести Рэндольф Картер ищет чудесный город, увиденный им в сновидениях:
«Весь в золоте, дивный город сиял в лучах закатного солнца, освещавшего стены, храмы, колоннады и арочные мосты, сложенные из мрамора с прожилками, фонтаны с радужными струями посреди серебряных бассейнов на просторных площадях и в благоуханных садах; широкие улицы, тянущиеся между хрупкими деревьями, мраморными вазами с цветами и статуями из слоновой кости, что выстроились сверкающими рядами; а вверх по крутым северным склонам карабкались уступами вереницы черепичных крыш и старинные остроконечные фронтоны - вдоль узких, мощенных мшистой брусчаткой переулков.»
Он решается добраться (во сне) - до неведомых богов, восседающих на горе Кадат, и молить их чуде, о даровании ему счастья в этом волшебном городе.
Но, после бесчисленных фантастических приключений, он, проснувшись в своей спальне в Бостоне - понимает, что это и есть тот чудесный город, и - что иного быть не может.
Так же и Кей, репликант новейшего поколения - ищет то, что и можно назвать его истинно человеческой сущностью. Объединяющее его - с его создателями и родственниками, «естественными» людьми.
И, пока люди остаются людьми, заключенными в человеческие природные тела - иное невозможно.
Более того - человек, пожалуй, не сможет ни вообразить, ни смоделировать стремления, желания, и смыслы жизни - для разумного существа, кардинально отличающегося в телесном строении от своего «предка».
То есть - от нас.
Собственно - я говорю не только о научном подходе к этой проблеме, но и о литературном :)
Мне кажется, что эту тему поверхностно затронули Стругацкие, в повестях «Жук в Муравейнике» и «Волны гасят ветер». Глубоко же копнуть - им не удалось, пожалуй.
Не в пример глубже и серьезнее - подошел к этому вопросу Ст. Лем, в своем философском трактате «Голем XIV».
Но это - совсем другая история :)