еще раз багряный пик: призраки прошлого, или кто убил папу героини
Посмотрев "Crimson Peak" во второй раз, все-таки увидела то, главное, о чем мне говорили в комментариях к предыдущему посту. Главное было такое: в самом конце фильма, когда уже пошли титры, нам показывают крупным планом всякие готические предметы, розочки там, бокалы, свечи, и т.д., а потом та книга в зеленой обложке, которая распахнулась для нас в самом начале, закрывается - и мы видим обложку.
А на обложке написано:
"Crimson Peak" by Edith Cushing.
То есть у нас не просто метатеатр (девушка в готическом произведении пишет готическую историю с привидениями), а, возможно, даже mise en abyme - принцип бесконечного отражения в отражении. (Для справки: вот тут очень милый визуальный пример.) Эдит Кушинг пишет роман, в котором Эдит Кушинг пишет роман, в котором...
Впрочем, так далеко можно и не идти. В любом случае получается, что через такое дробление отражений, книга-в-книге, фильм настойчиво вручает нам инструменты анализа. Самое очевидное, конечно, то, что у истории теперь есть автор, и автор этот - юная девушка, хрупкий синий чулок, лелеемый папой, выросшая без мамы. Был у нее возлюбленный доктор, да и тот уехал учиться, когда еще вернется. И вот очкастенькая девушка сидит дома с перемазанными пальцами чернилами и пишет свирепое Мэри Сью, про то, что доктор вернулся, да слишком поздно, потому что один прекрасный баронет Синяя Борода всех других жен поубивал, а её, нежную, полюбил, и даже пятнышко крови на ключе простил, и смерть за нее принял мученическую, надеясь уехать с ней в закат. А что книгу её критиковал - так это заставили его, а на самом деле он в перерывах между сексом с сестрой и починкой газонокосилки трактора гениальной бурильной машины все читал и даже беседовал с ней о персонажах.
Но еще более интересно другое. В фильме Эдит как минимум два раза сердито настаивает, что вовсе не пишет историю о привидениях, а пишет на самом деле историю, в которой в числе всего прочего есть привидение, но оно - литературный прием, метафора для прошлого. Это можно, мне кажется, трактовать двояко. С одной стороны, как и сказка о Синей Бороде, на которую фильм постоянно ссылается, и вообще мотив жениха-чужестранца, прошлое тут - это прошлое-до-брака. Чужая душа потемки, а жених - кот в мешке, что там у него в анамнезе, какие кровавые девочки, какие листья из ниоткуда, бабочки на стенах, куклы, фотографии, валики фонографа. И когда Томас, порезав руку о свой комбайн, театрально восклицает: "Я неудачник! О, за кого ты вышла замуж?" - это и неуклюжий диалог неопытной писательницы, и главный, в некотором роде, вопрос фильма, как в "Гамлете" - кто это, кто здесь?
А с другой - глобальное прошлое, конечно; Эдит - девушка нового мира, идет уверенной походкой через грязную площадь Нью-Йорка, хочет быть Мэри Шелли, и даже ещё лучше, - напечатает свой роман на машинке, чтобы девичьего почерка не увидели, и пошлёт его в толстый журнал. Это - Америка, говорит ее папа, тут всё добывается своим трудом, у всех мозолистые руки, где нет истории, все новенькое, с иголочки: нет ни титулов, ни ветхих замков, где снег окрашивается в алый цвет, и обручальное кольцо - тоже цвета крови, его надо заслужить, да только не мозолями. А Томас - он весь из старого, старого мира, из умирающей Европы, где земля отказывается уже отдавать глину, иссохлась от долгого использования, где восточный ветер стонет в стенах, а зимой - ни пройти, ни проехать. Но у него европейский вальс со свечкой, у него дом таинственный, в стенах секреты, на стенах портреты, из крана тоже капает алым, как тут не соблазниться? (Ну, собственно, Оскар Уайльд нечто подобное описал в рассказе "Кантервилльское привидение", только там юная и наглая Америка сходу британское привидение заборола, и только только нежная и впечатлительная дева Виргиния вступила в ним контакт и, как результат, вышла замуж за герцога!)
И последнее. Эдит Кушинг, хрупкий синий чулочек, лелеемый папой, пишет роман о своих девичьих фантазиях. Вторым пунктом в этих фантазиях, сразу после появления Темного Незнакомца, идет зверское убийство папы, причем не просто так, а женской рукой, в том месте, куда уходит папа каждое утро, в мужском клубе, куда девочкам вход запрещен, где мужчины бреются, выпивают утренний коньяк, и обсуждают дела. Задушил папа девушку Эдит своей любовью, холил, лелеял, опять не женился, одна она у него свет в окошке, и дом весь его, а в доме двери сами распахиваются, веют холодом, является мертвая мама. Не уйти от папы, от его состояния - да и куда идти? ни к чему она не приспособлена, вот только писать, надеяться опубликовать, а ведь пока с папой - он решит, за кого замуж, откупится от неугодного, да еще и заплатит ему дочку унизить, чтобы неповадно.
Убивает его сумасшедшая Люсиль, конечно, а рукой её ведет сама Эдит, очкастенькая девочка - раз, и еще раз, чтобы не встал. И расследования никакого не надо, не трогайте тело, отойдите, закройте простыней, все так и надо.
Ах, девушки на пороге жизни - Эдит с лопатой в руке - белое на белом, губы белые, глаз не видно, сама привидение из привидений - вперед? назад? - то ли в прошлое, то ли в будущее.
А на обложке написано:
"Crimson Peak" by Edith Cushing.
То есть у нас не просто метатеатр (девушка в готическом произведении пишет готическую историю с привидениями), а, возможно, даже mise en abyme - принцип бесконечного отражения в отражении. (Для справки: вот тут очень милый визуальный пример.) Эдит Кушинг пишет роман, в котором Эдит Кушинг пишет роман, в котором...
Впрочем, так далеко можно и не идти. В любом случае получается, что через такое дробление отражений, книга-в-книге, фильм настойчиво вручает нам инструменты анализа. Самое очевидное, конечно, то, что у истории теперь есть автор, и автор этот - юная девушка, хрупкий синий чулок, лелеемый папой, выросшая без мамы. Был у нее возлюбленный доктор, да и тот уехал учиться, когда еще вернется. И вот очкастенькая девушка сидит дома с перемазанными пальцами чернилами и пишет свирепое Мэри Сью, про то, что доктор вернулся, да слишком поздно, потому что один прекрасный баронет Синяя Борода всех других жен поубивал, а её, нежную, полюбил, и даже пятнышко крови на ключе простил, и смерть за нее принял мученическую, надеясь уехать с ней в закат. А что книгу её критиковал - так это заставили его, а на самом деле он в перерывах между сексом с сестрой и починкой газонокосилки трактора гениальной бурильной машины все читал и даже беседовал с ней о персонажах.
Но еще более интересно другое. В фильме Эдит как минимум два раза сердито настаивает, что вовсе не пишет историю о привидениях, а пишет на самом деле историю, в которой в числе всего прочего есть привидение, но оно - литературный прием, метафора для прошлого. Это можно, мне кажется, трактовать двояко. С одной стороны, как и сказка о Синей Бороде, на которую фильм постоянно ссылается, и вообще мотив жениха-чужестранца, прошлое тут - это прошлое-до-брака. Чужая душа потемки, а жених - кот в мешке, что там у него в анамнезе, какие кровавые девочки, какие листья из ниоткуда, бабочки на стенах, куклы, фотографии, валики фонографа. И когда Томас, порезав руку о свой комбайн, театрально восклицает: "Я неудачник! О, за кого ты вышла замуж?" - это и неуклюжий диалог неопытной писательницы, и главный, в некотором роде, вопрос фильма, как в "Гамлете" - кто это, кто здесь?
А с другой - глобальное прошлое, конечно; Эдит - девушка нового мира, идет уверенной походкой через грязную площадь Нью-Йорка, хочет быть Мэри Шелли, и даже ещё лучше, - напечатает свой роман на машинке, чтобы девичьего почерка не увидели, и пошлёт его в толстый журнал. Это - Америка, говорит ее папа, тут всё добывается своим трудом, у всех мозолистые руки, где нет истории, все новенькое, с иголочки: нет ни титулов, ни ветхих замков, где снег окрашивается в алый цвет, и обручальное кольцо - тоже цвета крови, его надо заслужить, да только не мозолями. А Томас - он весь из старого, старого мира, из умирающей Европы, где земля отказывается уже отдавать глину, иссохлась от долгого использования, где восточный ветер стонет в стенах, а зимой - ни пройти, ни проехать. Но у него европейский вальс со свечкой, у него дом таинственный, в стенах секреты, на стенах портреты, из крана тоже капает алым, как тут не соблазниться? (Ну, собственно, Оскар Уайльд нечто подобное описал в рассказе "Кантервилльское привидение", только там юная и наглая Америка сходу британское привидение заборола, и только только нежная и впечатлительная дева Виргиния вступила в ним контакт и, как результат, вышла замуж за герцога!)
И последнее. Эдит Кушинг, хрупкий синий чулочек, лелеемый папой, пишет роман о своих девичьих фантазиях. Вторым пунктом в этих фантазиях, сразу после появления Темного Незнакомца, идет зверское убийство папы, причем не просто так, а женской рукой, в том месте, куда уходит папа каждое утро, в мужском клубе, куда девочкам вход запрещен, где мужчины бреются, выпивают утренний коньяк, и обсуждают дела. Задушил папа девушку Эдит своей любовью, холил, лелеял, опять не женился, одна она у него свет в окошке, и дом весь его, а в доме двери сами распахиваются, веют холодом, является мертвая мама. Не уйти от папы, от его состояния - да и куда идти? ни к чему она не приспособлена, вот только писать, надеяться опубликовать, а ведь пока с папой - он решит, за кого замуж, откупится от неугодного, да еще и заплатит ему дочку унизить, чтобы неповадно.
Убивает его сумасшедшая Люсиль, конечно, а рукой её ведет сама Эдит, очкастенькая девочка - раз, и еще раз, чтобы не встал. И расследования никакого не надо, не трогайте тело, отойдите, закройте простыней, все так и надо.
Ах, девушки на пороге жизни - Эдит с лопатой в руке - белое на белом, губы белые, глаз не видно, сама привидение из привидений - вперед? назад? - то ли в прошлое, то ли в будущее.