зимнее солнцестояние и маленький апокалипс
'A cold coming we had of it,
Just the worst time of the year
For a journey, and such a long journey:
The ways deep and the weather sharp,
The very dead of winter.'
(T.S. Eliot, "the Journey of the Magi")
Каждый год я планирую попасть на летнее солнцестояние - белорусы празднуют Янку Купалу далеко за городом, прыгают через костер, пускают венки по реке - и каждый год не выбираюсь.
Зато каждый год я попадаю на фестиваль зимнего солнцестояния - видимо, в этот день потребность праздника гонит на улицу, в люди, сквозь ветер и холод.
Я всегда иду нехотя, почти смущенно - детская забава эти фонарики и ходули, яркие костюмы и вышагивающий оркестр с барабанами.
Но в самую длинную ночь года, в свирепой, ледяной темноте, вдруг становится понятно, что играем по-настоящему, и живой огонь бьется под звуки барабанов, и мы идем сквозь слякоть все вместе, на звук и на свет, туда, где ряженые жонглируют огнем и вращают зажженные обручи.
В этом году за жонглерами была поставлена огромная, аляповатая, раскрашенная в яркие цвета скульптура - кисть руки, держащая условный шарик. И вдруг, в середине представления, один из них шагнул к этой махине, поднес факел - и она вспыхнула, вся, моментально (видимо, папье-маше пропитанное керосином), и стало понятно, что огромная рука держит наш, земной шарик,
с трогательно выпирающими ребрами проволоки. Дунул ветер, и закружился вихрь тлеющих комочков бумаги, смешиваясь в воздухе со снежинками - лед и огонь, наш маленький, локальный апокалипс.
(В этот момент стало понятно, для чего там охранники: юная язычница из публики на этом месте потеряла от восторга всякую ориентацию в пространстве, перелезла через натянутую веревку, и побежала к горящей скульптуре. Было на ней какое-то
совсем легкое платье; мне вообще показалось, что она босиком, но вряд ли.)
Бил барабан, пританцовывала на пронизывающем ветру толпа, и яростно горел в темноте бумажный костер. Было понятно, что ночь эта - навсегда, и только тут спасение, что любое тепло - всего лишь минутный отдых от холода и темноты. Вот мы и танцевали.
P.S. К нам, одинокие, грустные,
к нам, в темноте заплутавшие,
белые, серые, русые,
в зимнюю стужу озябшие!
Бей, барабан, веселей!
Всех наш костер обогреет,
грусть и тревогу развеет.
Бей, барабан, веселей!
Пламя поярче раздуем,
машем хвостами, танцуем.
Бей, барабан, не молчи
в черной холодной ночи!
(Туве Янссон, Волшебная Зима)
Just the worst time of the year
For a journey, and such a long journey:
The ways deep and the weather sharp,
The very dead of winter.'
(T.S. Eliot, "the Journey of the Magi")
Каждый год я планирую попасть на летнее солнцестояние - белорусы празднуют Янку Купалу далеко за городом, прыгают через костер, пускают венки по реке - и каждый год не выбираюсь.
Зато каждый год я попадаю на фестиваль зимнего солнцестояния - видимо, в этот день потребность праздника гонит на улицу, в люди, сквозь ветер и холод.
Я всегда иду нехотя, почти смущенно - детская забава эти фонарики и ходули, яркие костюмы и вышагивающий оркестр с барабанами.
Но в самую длинную ночь года, в свирепой, ледяной темноте, вдруг становится понятно, что играем по-настоящему, и живой огонь бьется под звуки барабанов, и мы идем сквозь слякоть все вместе, на звук и на свет, туда, где ряженые жонглируют огнем и вращают зажженные обручи.
В этом году за жонглерами была поставлена огромная, аляповатая, раскрашенная в яркие цвета скульптура - кисть руки, держащая условный шарик. И вдруг, в середине представления, один из них шагнул к этой махине, поднес факел - и она вспыхнула, вся, моментально (видимо, папье-маше пропитанное керосином), и стало понятно, что огромная рука держит наш, земной шарик,
с трогательно выпирающими ребрами проволоки. Дунул ветер, и закружился вихрь тлеющих комочков бумаги, смешиваясь в воздухе со снежинками - лед и огонь, наш маленький, локальный апокалипс.
(В этот момент стало понятно, для чего там охранники: юная язычница из публики на этом месте потеряла от восторга всякую ориентацию в пространстве, перелезла через натянутую веревку, и побежала к горящей скульптуре. Было на ней какое-то
совсем легкое платье; мне вообще показалось, что она босиком, но вряд ли.)
Бил барабан, пританцовывала на пронизывающем ветру толпа, и яростно горел в темноте бумажный костер. Было понятно, что ночь эта - навсегда, и только тут спасение, что любое тепло - всего лишь минутный отдых от холода и темноты. Вот мы и танцевали.
P.S. К нам, одинокие, грустные,
к нам, в темноте заплутавшие,
белые, серые, русые,
в зимнюю стужу озябшие!
Бей, барабан, веселей!
Всех наш костер обогреет,
грусть и тревогу развеет.
Бей, барабан, веселей!
Пламя поярче раздуем,
машем хвостами, танцуем.
Бей, барабан, не молчи
в черной холодной ночи!
(Туве Янссон, Волшебная Зима)