Пассажиры и пациенты

[qorban]

Смотри, как шумно на поляне,
Как в Пратере во дни гулянья.
Гёте «Фауст»

Как и многие «трудные дитя» девяностых, я в ранней юности очень много слушал различной «тяжелой» музыки. В начале 2000-х годов, когда повсеместно стали распространятся домашние компьютеры, интернет и видео и аудио-записи на компакт-дисках, этой музыки стало невообразимо много и доступ к ней упростился неимоверно. Тогда-то я и увидел впервые этот клип шведской группы Therion - Summernight city. Сама песня является тяжело-металлическим ремейком сингла группы Абба 1978 года. И я долгое время не мог понять, что же такого увидели «металлисты» в попсовом шлягере, что им тоже захотелось его исполнить на свой манер.

Click to view

Картина сложилась, после того, как я начал читать «Волшебную гору» Томаса Манна.

Даже этот паровоз вначале - именно таким образом герой книги Ганс Касторп прибывает в горный туберкулезный санаторий.

Вообще символ поезда очень сильно перекликается с происходящим в «Волшебной горе». Там пациенты горного лечебного санатория полностью подвластны «вершителю их судеб» в лице главного врача Беренса. В поезде так же - выбраться из него на ходу не удастся, а остановить его волен лишь машинист.

В книге В. Пелевина «Желтая стрела» герой осознает, что все, что происходит вокруг - происходит внутри мчащегося к катастрофе поезда. Жители, населяющие этот поезд, в большинстве своем не замечают, что они пассажиры.

- Ты когда-нибудь думал, куда делись последние пять лет?
- Почему именно пять?
- Цифра не имеет значения,- сказал Андрей. - Я говорю «пять», потому что лично я помню себя пять лет назад точно таким же, как сейчас. Так же шатался тут повсюду, глядел по сторонам, думал то же самое. А ведь еще пять лет пройдут, и то же самое будет, понимаешь?...

Да и выбравшись из такого поезда, можно вдруг осознать, что реальность предлагает, только такой способ передвижения. И нужно, либо делать некое сверх-усилие способное повлиять на реальность, либо садиться на следующий поезд идущий во всё том же направлении.

Состояние Иоахима Цимсена, кузена Ганса Касторпа резко ухудшается, когда он, казалось бы, вырывается волевым решением из болотного прозябания санаторной жизни. В конечном итоге он возвращается назад, где умирает, от прогрессирующей болезни. И мне кажется, происходит, это в том числе и потому, что сбежав от мертвенной действительности Берггофа, к армейской службе, он находит там лишь иной вариант того же самого, всё то же больное общество со слегка иными порядками и отношениями.

Иногда, прислушиваясь, герой Пелевина начинал слышать стук колёс и понимал, что находится в поезде. Иногда, смотря по сторонам, я всё чаще начинаю ощущать себя пациентом некого глобального туберкулезного санатория.

Конечно, недуг поразивший современное человечество гораздо сложнее и неоднозначнее, чем бональный туберкулез. Но образ, созданный талантом Томаса Манна вполне достоверно и живо, хоть и иносказательно, описывает ситуацию.

Анна Кудинова в цикле статей «Апатия» пишет: «Одна из узниц Освенцима, итальянская партизанка, выйдя на свободу, разорвала все связи со знакомыми и друзьями и жила в уединении. Свое уединение она объясняла тем, что ее шокировало, что люди продолжали жить так, как будто ничего не произошло. Вернувшись из лагерного ада, она считала, что люди, осознавшие, на что они могут быть способны, захотят что-то радикально изменить. Но никто ничего не хотел менять. И она стала чувствовать вину за то, что оказалась свидетелем чего-то ужасного и является немым укором окружающим, напоминанием о том, о чем все стремятся как можно скорее забыть».

Всему виной короткая память человечества. Пережив ад войны с фашизмом человечество продолжило жить так, как оно жило до войны. Не усвоив урока, не сделав выводов, не попытавшись хоть что-то изменить, вернувшись к прежнему укладу жизни, который так или иначе породил ужас фашизма.

Сейчас мы видим, как активно возрождается фашизм на Украине, в Прибалтике, в Испании. Забыв то, что было, то, какой ценой досталась победа, человечество рискует не только повторить происходившее, а пережить (а то и не пережить) ещё более страшное.

Казалось бы, люди за всё хорошее и против всего плохого... Но в то же время их взаимоотношения с жизнью, напоминают скорее существование больного или полуспящего человека - как можно меньше напрягаться, расслабляться и развлекаться при любой возможности. In the sun I feel like sleeping, I can’t take it for too long (При свете солнца я чувствую себя сонным, я не могу находиться под ним долго) - строчка из песни. Сильный раздражитель, в данном случае - солнце, не выносим для лирического героя песни. Что может быть таким раздражителем в жизни? Например серьезный, объемный текст, который современный, воспитанный интернетом, потребитель не в силах воспринять - он его усыпляет.

Приятное времяпрепровождение, к которому так стремится девушка-героиня клипа Therion - разве не аллюзия на мещанский предел мечтаний? Изысканная еда, избранные представители общества, прислуга. I love the feeling in the air, my kind of people everywhere (Мне нравится царящая здесь атмосфера, мой тип людей повсюду) - поется в песне Аббы. Очень все это попахивает, помимо всего прочего и гностическим разделением людей на «типы». А Therion на этом, как говорится, собаку съели: некоторые участники этой группы являются членами «Ордена Красного Дракона» (Order Dragon Rouge) - сообщества проповедующего так называемый «путь левой руки», что в западной оккультной традиции является практически синонимом сатанизма. Да и само название группы - явная отсылка к трудам Алистера Кроули.



Когда люди, побывавшие в Европе, рассказывают мне, какая там чистота и порядок на улицах, какая там зелёная трава и ровные газоны, мне всегда почему-то приходит на ум кладбищенский порядок и покой. Жить в санатории, где пятиразовое питание, интересные собеседники, чудесная природа - этого ли хочет современный человек? И во что, в таком случае превращается жизнь? В комфортный, затянувшийся процесс умирания.

Отношение к жизни гражданина, сторонника того нового гуманизма, который должен был сменить гуманизм буржуазный, чувствуя накаленный нерв проблемы, выразил в своей поэме «Война и мир» Владимир Маяковский:

Слушайте!
Из меня
слепым Вием
время орет:
«Подымите,
подымите мне
веков веки!»

Вселенная расцветет еще,
радостна,
нова.
Чтоб не было бессмысленной лжи за ней,
каюсь:
я
один виноват
в растущем хрусте ломаемых жизней!

Слышите -
солнце первые лучи выдало,
еще не зная,
куда,
отработав, денется, -
это я,
Маяковский,
подножию идола
нес
обезглавленного младенца.

Простите!

В христиан зубов резцы
вонзая,
львы вздымали рык.
Вы думаете - Нерон?
Это я,
Маяковский
Владимир,
пьяным глазом обволакивал цирк.

Простите меня!

Воскрес Христос.
Свили
одной любовью
с устами уста вы;
Маяковский
еретикам
в подземельи Севильи
дыбой выворачивал суставы.

Простите,
простите меня!

Это позиция человека, помнящего историю человечества, понимающего, что продолжающиеся несправедливость, жестокость, социальное неравенство, социальный дарвинизм, это в том числе и его вина. Ведь пассивно сосуществуя со злом, человек позволяет злу свершаться.

Да, некоторым, сейчас живется относительно комфортно. Работа в офисе, машина, дача, поездка в Тайланд в отпуске, корпоративы, праздники. Происходящее в остальном мире, отгороженном стеной комфорта, нельза сказать, что совсем не интересует, но интересует весьма пассивно - не у нас и ладно, не со мной, ну зачем париться...

Такое обособленное максимально-комфортное существование, показанное в клипе, это в том числе и сокровенное желание современной буржуазной элиты, которое она в том или ином виде и сейчас активно реализует. Что же будет, когда у элиты появится возможность длить такое существование вечно? И какая роль уготована остальному человечеству, приученному вести полу-жизнь больного, привыкшего к комфорту, ослабленного существа? - We don’t miss them when they’re gone (Мы не будем скучать по ним, когда они уйдут (в английском эту фразу можно понимать в том числе и иносказательно: «когда их не станет»). И от этой фразы из песни вспоминается известное высказывание Мартина Нимёллера: «Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, я же не коммунист. Потом они пришли за социал-демократами, я молчал, я же не социал-демократ. Потом они пришли за профсоюзными деятелями, я молчал, я же не член профсоюза. Потом они пришли за евреями, я молчал, я же не еврей. А потом они пришли за мной, и уже не было никого, кто бы мог протестовать».