Навеяно новостями
В нашем городе в последнее время прошла волна похищений младенцев из медицинских учреждений. Неадекватные тётки таким образом пытаются решить свои личные, у кого какие, проблемы. В связи с этим вспоминается мне история, приключившаяся во время моего последнего посещения роддома в качестве роженицы. Слово-то, какое отвратительное.
Дело было в конце ноября в 1988 году в Братске. Погоды стояли холодные, как и заведено в это время года в Сибири. Привезли меня по скорой уже ближе к ночи. Оформили, вкатили какой-то укол и отправили в предродовую палату. Из своего предыдущего опыта я знала, что попадать в это место нужно как можно позже, если не хочешь несколько часов слушать вопли посторонних тёток. В большущей палате, коек на 10-12, было темно и тихо-тихо, как в санатории ветеранов после отбоя. На одной из кроватей, прямо тут, в предродовой, спал молодой доктор. Я не собиралась торчать там долго, так воды отошли уже давно, схватки шли с короткими промежутками. Но стоило мне прилечь, как на меня нашло какое-то оцепенение. Родовая деятельность затухла. Хорошо помню, что от окна дул ледяной ветер, но у меня не хватало воли даже на то, чтобы нормально натянуть одеяло. В тот момент никакого подвоха ни я, ни мои соседки не заметили. До утра мы лежали неподвижно - кульками, практически как пациенты морга. Оживать стали к утру. Тут как раз и доктор выспался. Мне до сих пор любопытно, что же это за волшебные укольчики нам сделали.
К обеду мы все шестеро, кому приспичило рожать в ту ночь, уже были в сомнительном отделении. Говоря проще, нас переместили в карантин. Все шесть мамочек в одной палате, и все до единой зверски простужены. К вечеру нам пятерым уже приносили кормить детей. Одной не приносили, говорили, мол, мальчик слабенький, доктору виднее, ждите и т.д. Кстати, самого доктора мы не видели - ни педиатра, ни даже гинеколога. Когда люди вынуждены подолгу находиться в таком тесном контакте, они разговаривают за жисть. Через два дня мы уже хорошо знали печальную историю, той женщины, которой до сих пор не разу не показали ее сына. Она два раза до этого рожала мертвых детей. То есть два срока по девять месяцев вынашивала, а потом из роддома приезжала одна. Муж после второго эпизода от нее ушел. Теперь у нее новый муж и вроде бы есть ребенок. Только увидеть она его не может, никаких объяснений ей не дают, врач на нашем этаже не появляется. Еще раз подчеркиваю, на дворе 1988 год. Родильные дома тогда были практически режимными учреждениями - ни каких посторонних, ни каких родных, даже если они очень блатные. Передачи из окна на веревочке, казённые рубашки и тапочки. Детское отделение под замком, мышь не проскочит. Тётки, кто постарше, подтвердят.
На третий день в палате разговаривали в полтона, не шутили, а когда нам приносили на кормёжку детей, наша шестая уходила плакать в коридор. К вечеру четвертого дня уже был полный траур. Снизу прибежала запыхавшаяся санитарка с радостной вестью, что этой несчастной сейчас принесут ребёныша. Праздник-праздник!
Шестую успели снять с подоконника - она собиралась учиться летать. Поперек свертка, прямо на серой дерюжной пеленке, в которую был завернут мальчик, огромными буквами, карандашом было написано: «Нет мамы».
Как нам потом объясняла сестричка, врача мы так и не увидели, маму перевели в сомнительное отделение, а ребенка оставили в основном. Мы в голос заверяли шестую, что это её ребёнок: «Одно с мамой лицо, конечно твой! Даже не сомневайся!» Мы тогда и не подозревали, как легко через несколько лет будет сделать тест на установление родства. Интересно, воспользовалась она такой возможностью?
Дело было в конце ноября в 1988 году в Братске. Погоды стояли холодные, как и заведено в это время года в Сибири. Привезли меня по скорой уже ближе к ночи. Оформили, вкатили какой-то укол и отправили в предродовую палату. Из своего предыдущего опыта я знала, что попадать в это место нужно как можно позже, если не хочешь несколько часов слушать вопли посторонних тёток. В большущей палате, коек на 10-12, было темно и тихо-тихо, как в санатории ветеранов после отбоя. На одной из кроватей, прямо тут, в предродовой, спал молодой доктор. Я не собиралась торчать там долго, так воды отошли уже давно, схватки шли с короткими промежутками. Но стоило мне прилечь, как на меня нашло какое-то оцепенение. Родовая деятельность затухла. Хорошо помню, что от окна дул ледяной ветер, но у меня не хватало воли даже на то, чтобы нормально натянуть одеяло. В тот момент никакого подвоха ни я, ни мои соседки не заметили. До утра мы лежали неподвижно - кульками, практически как пациенты морга. Оживать стали к утру. Тут как раз и доктор выспался. Мне до сих пор любопытно, что же это за волшебные укольчики нам сделали.
К обеду мы все шестеро, кому приспичило рожать в ту ночь, уже были в сомнительном отделении. Говоря проще, нас переместили в карантин. Все шесть мамочек в одной палате, и все до единой зверски простужены. К вечеру нам пятерым уже приносили кормить детей. Одной не приносили, говорили, мол, мальчик слабенький, доктору виднее, ждите и т.д. Кстати, самого доктора мы не видели - ни педиатра, ни даже гинеколога. Когда люди вынуждены подолгу находиться в таком тесном контакте, они разговаривают за жисть. Через два дня мы уже хорошо знали печальную историю, той женщины, которой до сих пор не разу не показали ее сына. Она два раза до этого рожала мертвых детей. То есть два срока по девять месяцев вынашивала, а потом из роддома приезжала одна. Муж после второго эпизода от нее ушел. Теперь у нее новый муж и вроде бы есть ребенок. Только увидеть она его не может, никаких объяснений ей не дают, врач на нашем этаже не появляется. Еще раз подчеркиваю, на дворе 1988 год. Родильные дома тогда были практически режимными учреждениями - ни каких посторонних, ни каких родных, даже если они очень блатные. Передачи из окна на веревочке, казённые рубашки и тапочки. Детское отделение под замком, мышь не проскочит. Тётки, кто постарше, подтвердят.
На третий день в палате разговаривали в полтона, не шутили, а когда нам приносили на кормёжку детей, наша шестая уходила плакать в коридор. К вечеру четвертого дня уже был полный траур. Снизу прибежала запыхавшаяся санитарка с радостной вестью, что этой несчастной сейчас принесут ребёныша. Праздник-праздник!
Шестую успели снять с подоконника - она собиралась учиться летать. Поперек свертка, прямо на серой дерюжной пеленке, в которую был завернут мальчик, огромными буквами, карандашом было написано: «Нет мамы».
Как нам потом объясняла сестричка, врача мы так и не увидели, маму перевели в сомнительное отделение, а ребенка оставили в основном. Мы в голос заверяли шестую, что это её ребёнок: «Одно с мамой лицо, конечно твой! Даже не сомневайся!» Мы тогда и не подозревали, как легко через несколько лет будет сделать тест на установление родства. Интересно, воспользовалась она такой возможностью?