Сага об Олифанте: Прядь одиннадцатая
Вошедший был с ног до головы заляпанным грязью немцем (это видно всегда, даже когда они еще не открыли рта), лысеющим, со слегка крючковатым носом, лет тридцати.
«Из Гамбурга со срочными депешами майор Константин фон Бенкендорф».
Штирлиц оживился:
«Генерала от инфантерии и рижского губернатора Христофора Ивановича сын?»
«Так точно-с».
«Значит, Александр Христофорович, генерал-майор, братом Вам приходится? Государственного ума человек, далеко пойдет. А сестрица Ваша, Дарья Христофоровна, в здравии ли?»
Бенкендорф выглядел как человек, в сарае среди сена обнаруживший последний номер «Готского альманаха».
«Сестра моя в Лондоне, с супругом… Впрочем, позвольте сперва выполнить поручение».
Олифант принял депеши и углубился в чтение, а Мюнхгаузен вышел наружу - посмотреть, что за шум внезапно поднялся. Бенкендорф с подозрением косился на незнакомца, знавшего наперечет всю его семью, в мундире саксонского лейб-гвардейца, то есть врага. Олифант, закончив чтение, перехватил его буровящий Штирлица взгляд:
«Успокойтесь, майор. Оберст, как это говорится, боец невидимого фронта. Его бумаги в порядке, хоть и подписаны Аракчеевым еще в 1806 году».
«Шпион?» - сорвалось с губ удивленного майора.
Штирлиц обиженно подбоченился.
«Каждый из нас служит Родине тем, чем более способен. Когда военный министр заметил мое феноменальное сходство с пленным офицером неприятеля, я тоже мог стать в благородные позы. Но прежде всего я радел в тот момент о благе Отечества, и счел своим долгом принести на алтарь его то, что имел, безропотно и с поелику возможной скоростью!»
Олифант положил конец препирательствам решительным жестом:
«Я сам сейчас служу сразу двум отечествам, но на пафосные речи и выяснения отношений у нас времени нет. Из корпуса прислан приказ на отступление. И, черт возьми, никогда он еще не приходил так во время. Если мы поторопимся, то еще успеем до рассвета уйти достаточно далеко".
Вошедший снаружи Мюнхгаузен был белый, как мел - это замечалось даже в скудном свете горевшей на столе свечи.
«Боюсь, что уже слишком поздно. Мы отрезаны - только что путь к отступлению нам заслонили два полка неприятеля».
«Да откуда они взялись!?» - в сердцах крикнул Олифант.
«С датской стороны. Идите, посмотрите сами - они не особо скрытны, даже напротив».
Бенкендорф крякнул:
«Хуже и быть не могло. Когда я уезжал из Гамбурга, мы получили сведения от резидента в Копенгагене - датский король порвал переговоры с нами и присоединился к Бонапарту. Его войска покинули город, а взамен них вошли шведы, но всё так же без приказа от наследного принца, потому полковник Тетенборн и не рассчитывал его удержать».
«Боже, храни нас сегодня вместо короля», - пробурчал Олифант…
Мюнхгаузен оказался прав. Остатки батальона были окружены, и в виду полученного приказа Олифант распустил солдат по домам - с ним остались только Пендрагон, Мюнхгаузен, Штирлиц, Бенкендорф и английские офицеры с сержантами - кадр батальона. С рассветом в лагерях французов и датчан воцарилось оживление, верховые засновали туда-сюда, и в конце концов составилась кавалькада из синих и красных мундиров, которые тронулись под белым флагом к опустевшему лагерю ополченцев.
Наблюдавший за ними в подзорную трубу Олифант бормотал себе под нос:
«Мне бы хотя бы сотни четыре моих шетландцев - я бы вам показал бессмысленное сопротивление! Радуйтесь, пока Ваша берет… Проклятье, а это кто?»
Мюнхгаузен, которому бригадир сунул трубу в руки, пристально вгляделся, а затем издал звук, более всего, всё же, соответствующий состоянию удивления.
«А он-то что тут делает?!»
«Из Гамбурга со срочными депешами майор Константин фон Бенкендорф».
Штирлиц оживился:
«Генерала от инфантерии и рижского губернатора Христофора Ивановича сын?»
«Так точно-с».
«Значит, Александр Христофорович, генерал-майор, братом Вам приходится? Государственного ума человек, далеко пойдет. А сестрица Ваша, Дарья Христофоровна, в здравии ли?»
Бенкендорф выглядел как человек, в сарае среди сена обнаруживший последний номер «Готского альманаха».
«Сестра моя в Лондоне, с супругом… Впрочем, позвольте сперва выполнить поручение».
Олифант принял депеши и углубился в чтение, а Мюнхгаузен вышел наружу - посмотреть, что за шум внезапно поднялся. Бенкендорф с подозрением косился на незнакомца, знавшего наперечет всю его семью, в мундире саксонского лейб-гвардейца, то есть врага. Олифант, закончив чтение, перехватил его буровящий Штирлица взгляд:
«Успокойтесь, майор. Оберст, как это говорится, боец невидимого фронта. Его бумаги в порядке, хоть и подписаны Аракчеевым еще в 1806 году».
«Шпион?» - сорвалось с губ удивленного майора.
Штирлиц обиженно подбоченился.
«Каждый из нас служит Родине тем, чем более способен. Когда военный министр заметил мое феноменальное сходство с пленным офицером неприятеля, я тоже мог стать в благородные позы. Но прежде всего я радел в тот момент о благе Отечества, и счел своим долгом принести на алтарь его то, что имел, безропотно и с поелику возможной скоростью!»
Олифант положил конец препирательствам решительным жестом:
«Я сам сейчас служу сразу двум отечествам, но на пафосные речи и выяснения отношений у нас времени нет. Из корпуса прислан приказ на отступление. И, черт возьми, никогда он еще не приходил так во время. Если мы поторопимся, то еще успеем до рассвета уйти достаточно далеко".
Вошедший снаружи Мюнхгаузен был белый, как мел - это замечалось даже в скудном свете горевшей на столе свечи.
«Боюсь, что уже слишком поздно. Мы отрезаны - только что путь к отступлению нам заслонили два полка неприятеля».
«Да откуда они взялись!?» - в сердцах крикнул Олифант.
«С датской стороны. Идите, посмотрите сами - они не особо скрытны, даже напротив».
Бенкендорф крякнул:
«Хуже и быть не могло. Когда я уезжал из Гамбурга, мы получили сведения от резидента в Копенгагене - датский король порвал переговоры с нами и присоединился к Бонапарту. Его войска покинули город, а взамен них вошли шведы, но всё так же без приказа от наследного принца, потому полковник Тетенборн и не рассчитывал его удержать».
«Боже, храни нас сегодня вместо короля», - пробурчал Олифант…
Мюнхгаузен оказался прав. Остатки батальона были окружены, и в виду полученного приказа Олифант распустил солдат по домам - с ним остались только Пендрагон, Мюнхгаузен, Штирлиц, Бенкендорф и английские офицеры с сержантами - кадр батальона. С рассветом в лагерях французов и датчан воцарилось оживление, верховые засновали туда-сюда, и в конце концов составилась кавалькада из синих и красных мундиров, которые тронулись под белым флагом к опустевшему лагерю ополченцев.
Наблюдавший за ними в подзорную трубу Олифант бормотал себе под нос:
«Мне бы хотя бы сотни четыре моих шетландцев - я бы вам показал бессмысленное сопротивление! Радуйтесь, пока Ваша берет… Проклятье, а это кто?»
Мюнхгаузен, которому бригадир сунул трубу в руки, пристально вгляделся, а затем издал звук, более всего, всё же, соответствующий состоянию удивления.
«А он-то что тут делает?!»