На одной из придворных ассамблей император всероссийский Петр Первый уже слегка приляпал из поллитрового кубка и с удовольствием глазел на попки танцующих кавалерственных дам (а иногда, чего уж греха таить - и кавалеров). В этот самый момент его любимый шут-карла Павел Последнев пристал к нему, как обычно, с дурацким вопросом.
"Твое Величество, а чегой ты так супротив бород боярских, кафтанов и шуб на меху взъелси, чево их так всячески гнобишь?"
"Потому что, Пашка, дурья твоя башка, в Европах так не принято. Чать, в сивилизованной стране живем-от, осьмнадцатый век на дворе, просвещениев заводим!" - ответствовал царь, прихлебывая из кубка.
"А чой тогда ты с утра анисовку жрешь, жену башмаком колотишь, потом идешь к голштинскому послу, зовешь его немецкой мордой и норовишь по балде палкой узвездить, а егойную супружницу за сиськи полапать?"
Петр недовольно засопел, замечая, как окружающие кавалеры и кавалерственные дамы прячут кривые ухмылки в рукава и веера.
"Потому что, Пашка, у России - свой особенный путь и предназначение!"