Олифантериада. Книга 1. Песнь об Олифанте - 7
Утро следующего дня, согласно поговорке, добрым не было. Шарпантье, как истый сын Лангедока, презирал эльзасцев, лотарингцев и даже жителей Франш-Конте, считая их тупоголовыми немцами. Как мог человек, дослужившийся до звания шефа эскадрона драгунов (не гусаров!), броситься в атаку на местности, которую предварительно не разведал, или просто не осмотрел? Только немец из Итальянской армии, из этих заводных солдатиков Бонапарта - вперед, только вперед, быстрота, натиск... А голову можно оставить в обозе, не иначе. Ведь был же приказ - в серьезный бой не встревать!
В итоге из всей кавалерии у Шарпантье остались 30 драгун - те, что успели прорваться через перевал и выглядели сейчас как мокрые курицы. Добавив к ним вооруженных обозников и несколько ездовых артиллеристов, генерал сколотил импровизированный полуэскадрон сабель на 50, годный лишь на то, чтобы стоять у пушек и производить впечатление резерва, что ему в самом скором времени и предстояло сделать.
Прежде всего, надо было выйти из узкого дефиле перевала на простор - у Шарпантье был численный перевес, и он собирался его использовать. Для этого сперва выкатились вперед пушки - шесть орудий под командой шефа батареи Кергелека, флегматичного коренастого, как гриб, бретонца, не выпускавшего изо рта трубку-носогрейку. Пушки уставились тупыми мордами вперед, готовые снести всё, что будет двигаться чуть ближе той жидкой цепи всадников, которая маячила поперек дороги на расстоянии немного далее прицельного выстрела. Затем с обеих сторон батарею обошли два германских батальона - красиво, четко, как на параде, держа строй, с развернутыми знаменами, бухая в барабаны и сипя флейтами, как умеют только немцы (Шарпантье был уверен, что лишь это они и умеют): правый батальон вел сам оберст фон Книпхаузен, левый - оберст-лейтенант (подполковник) фон Цуккермюллер. Обойдя батарею, батальоны развернулись в прямые, как стрелы, линии и под те же флейты и барабаны двинулись мерным шагом. Две егерские роты выбежали перед строем и рассыпались - выдвинулись рассредоточенной цепью и «массами» позади нее перед линейной пехотой, чтобы начать огневой бой и как можно сильнее расстроить огнем нарезных штуцеров, бивших втрое дальше, чем обычные солдатские мушкеты, ряды неприятеля.
Обычно Шарпантье сам ехал в атакующих порядках бригады, не впереди, как те болваны, которые считают, что их до сих пор не подстрелили потому, что они чем-то отличаются от простых смертных, а прямо за атакующими. Но сегодня он был командующим, и потому шел с резервом - легким французским батальоном, который должен был вовремя поддержать атаку. Генерал разглядывал равнину в подзорную трубу с дарственной надписью «От генерала Декаэна за Гогенлинден, 1800».
Пока всё шло хорошо. Англичане выстроились на гребне небольшого холма, человек пятьсот в рыжих выгоревших мундирах с заплатами и штанами самых неожиданных расцветок - белыми, серыми, черными, синими, зелеными, коричневыми и даже в клетку. Впереди по склону в таком же рассыпном строю, как и немецкие егеря, расположилась легкая рота, отличавшаяся от остальных зелеными помпонами на киверах и «крыльцами» на плечах под обычными погонами; ее капитан размахивал кривой кавалерийской саблей, а сержант выцеливал врагов коротким ружьем - винтовкой Бейкера, раздобытой где-то вопреки уставу, бившей втрое дальше пехотного мушкета, так же, как и штуцера немецких егерей.
Впрочем, егерей было много, и с трехсот шагов они бы наверняка попортили англичанам мундиры, если бы (Шарпантье вновь не удержался от самой грубой брани) с флангов были прикрыты хоть какой-то кавалерией. А так эти португальские попугаи, разделенные на два полуэскадрона по флангам, щеголяющие в свежеотбитых драгунских шлемах, вальяжно выехали вперед почти прогулочным шагом и заставили егерей отойти к строю батальонов и встать по флангам. После чего английские стрелки тоже встали в общий строй, а конные ополченцы оттянулись в тыл построения и скрылись за гребень холма - чтобы не дразнить зря вражескую артиллерию, которая начала пристреливаться по позициям англичан.
И тут бригадный генерал понял, что с самого начала показалось ему идущим не так, как обычно. Эти чертовы англичане стояли в две шеренги! Не в три, как французы, австрийцы, русские, пруссаки, как выстроены сейчас атакующие немцы, а в две! И могут одновременно стрелять из 500 мушкетов. А 800 немцев (две роты гренадеров стояли за линиями, как резерв) смогут отвечать им только пятьсот тридцатью, потому что каждый строевой офицер знает, что нет способа заставить третью шеренгу стрелять прицельно - некоторые в отчаянии даже советовали подбивать ей подметки пробковыми стельками, чтобы та могла быть чуть выше второй...
Так и вышло - сравняв ряды после нескольких удачных попаданий французских артиллеристов, англичане подпустили немцев на полста шагов и дали залп. Те дружно ответили им, и началась адская перестрелка. Но как бы ни хороши были дрессированные немцы, эти чертовы красные дьяволы оказались прекрасно обучены - они били практически без промаха и умудрялись делать на одно заряжение в минуту больше!
К счастью, не только Шарпантье всё это заметил - оберст фон Книпхаузен был седым воякой и стреляным германским воробьем. Насмотревшись на то, как его «зольдатен» падают, будто скошенные колосья, под британским огнем, он приказал ударить в штыки. Решение было единственно правильным - Шарпантье сам бы сделал так же в этой ситуации. Тем более что в игру вступали две сотни гренадеров, рослых и сильных, которые компенсировали урон от перестрелки и давали фон Книпхаузену шанс пробить тонкий строй англичан.
Шарпантье удовлетворенно вздохнул и махнул рукой, отдав приказание ввести в бой последний резерв - батальон легкой пехоты. Правый фланг англичан на холме прикрывала груда больших валунов, а вот левый был открыт - между густыми кустами и «красными мундирами» было шагов сто открытого поля, идеальное место для маневра. Старый солдат знал, что в решающий момент надо бросать в бой все свои силы - это единственный способ сломить врага и вырвать у него победу...
В итоге из всей кавалерии у Шарпантье остались 30 драгун - те, что успели прорваться через перевал и выглядели сейчас как мокрые курицы. Добавив к ним вооруженных обозников и несколько ездовых артиллеристов, генерал сколотил импровизированный полуэскадрон сабель на 50, годный лишь на то, чтобы стоять у пушек и производить впечатление резерва, что ему в самом скором времени и предстояло сделать.
Прежде всего, надо было выйти из узкого дефиле перевала на простор - у Шарпантье был численный перевес, и он собирался его использовать. Для этого сперва выкатились вперед пушки - шесть орудий под командой шефа батареи Кергелека, флегматичного коренастого, как гриб, бретонца, не выпускавшего изо рта трубку-носогрейку. Пушки уставились тупыми мордами вперед, готовые снести всё, что будет двигаться чуть ближе той жидкой цепи всадников, которая маячила поперек дороги на расстоянии немного далее прицельного выстрела. Затем с обеих сторон батарею обошли два германских батальона - красиво, четко, как на параде, держа строй, с развернутыми знаменами, бухая в барабаны и сипя флейтами, как умеют только немцы (Шарпантье был уверен, что лишь это они и умеют): правый батальон вел сам оберст фон Книпхаузен, левый - оберст-лейтенант (подполковник) фон Цуккермюллер. Обойдя батарею, батальоны развернулись в прямые, как стрелы, линии и под те же флейты и барабаны двинулись мерным шагом. Две егерские роты выбежали перед строем и рассыпались - выдвинулись рассредоточенной цепью и «массами» позади нее перед линейной пехотой, чтобы начать огневой бой и как можно сильнее расстроить огнем нарезных штуцеров, бивших втрое дальше, чем обычные солдатские мушкеты, ряды неприятеля.
Обычно Шарпантье сам ехал в атакующих порядках бригады, не впереди, как те болваны, которые считают, что их до сих пор не подстрелили потому, что они чем-то отличаются от простых смертных, а прямо за атакующими. Но сегодня он был командующим, и потому шел с резервом - легким французским батальоном, который должен был вовремя поддержать атаку. Генерал разглядывал равнину в подзорную трубу с дарственной надписью «От генерала Декаэна за Гогенлинден, 1800».
Пока всё шло хорошо. Англичане выстроились на гребне небольшого холма, человек пятьсот в рыжих выгоревших мундирах с заплатами и штанами самых неожиданных расцветок - белыми, серыми, черными, синими, зелеными, коричневыми и даже в клетку. Впереди по склону в таком же рассыпном строю, как и немецкие егеря, расположилась легкая рота, отличавшаяся от остальных зелеными помпонами на киверах и «крыльцами» на плечах под обычными погонами; ее капитан размахивал кривой кавалерийской саблей, а сержант выцеливал врагов коротким ружьем - винтовкой Бейкера, раздобытой где-то вопреки уставу, бившей втрое дальше пехотного мушкета, так же, как и штуцера немецких егерей.
Впрочем, егерей было много, и с трехсот шагов они бы наверняка попортили англичанам мундиры, если бы (Шарпантье вновь не удержался от самой грубой брани) с флангов были прикрыты хоть какой-то кавалерией. А так эти португальские попугаи, разделенные на два полуэскадрона по флангам, щеголяющие в свежеотбитых драгунских шлемах, вальяжно выехали вперед почти прогулочным шагом и заставили егерей отойти к строю батальонов и встать по флангам. После чего английские стрелки тоже встали в общий строй, а конные ополченцы оттянулись в тыл построения и скрылись за гребень холма - чтобы не дразнить зря вражескую артиллерию, которая начала пристреливаться по позициям англичан.
И тут бригадный генерал понял, что с самого начала показалось ему идущим не так, как обычно. Эти чертовы англичане стояли в две шеренги! Не в три, как французы, австрийцы, русские, пруссаки, как выстроены сейчас атакующие немцы, а в две! И могут одновременно стрелять из 500 мушкетов. А 800 немцев (две роты гренадеров стояли за линиями, как резерв) смогут отвечать им только пятьсот тридцатью, потому что каждый строевой офицер знает, что нет способа заставить третью шеренгу стрелять прицельно - некоторые в отчаянии даже советовали подбивать ей подметки пробковыми стельками, чтобы та могла быть чуть выше второй...
Так и вышло - сравняв ряды после нескольких удачных попаданий французских артиллеристов, англичане подпустили немцев на полста шагов и дали залп. Те дружно ответили им, и началась адская перестрелка. Но как бы ни хороши были дрессированные немцы, эти чертовы красные дьяволы оказались прекрасно обучены - они били практически без промаха и умудрялись делать на одно заряжение в минуту больше!
К счастью, не только Шарпантье всё это заметил - оберст фон Книпхаузен был седым воякой и стреляным германским воробьем. Насмотревшись на то, как его «зольдатен» падают, будто скошенные колосья, под британским огнем, он приказал ударить в штыки. Решение было единственно правильным - Шарпантье сам бы сделал так же в этой ситуации. Тем более что в игру вступали две сотни гренадеров, рослых и сильных, которые компенсировали урон от перестрелки и давали фон Книпхаузену шанс пробить тонкий строй англичан.
Шарпантье удовлетворенно вздохнул и махнул рукой, отдав приказание ввести в бой последний резерв - батальон легкой пехоты. Правый фланг англичан на холме прикрывала груда больших валунов, а вот левый был открыт - между густыми кустами и «красными мундирами» было шагов сто открытого поля, идеальное место для маневра. Старый солдат знал, что в решающий момент надо бросать в бой все свои силы - это единственный способ сломить врага и вырвать у него победу...