Терситея - 19
VIII. Эфиопида
Как я уже говорил, внешность моя не особо располагает к себе женщин. Рабыни и гетеры - этого хватает, а желания завести семью у меня никогда не было. Да и у нас, греков, что «культурных», что не совсем, замужняя женщина - что-то вроде скотины, для рождения сыновей, которым можно передать род, и дочерей, которых в свое время можно выгодно сбыть с рук, если уродились не совсем уж уродинами. Сидит такая «домашняя утварь» дома, ведет хозяйство, если куда нос и высунет - разве что на рынок, в храм, или к подруге в гости, да с мужем в театр, да на свои женские праздники и таинства несколько раз в год убежит. Вот и всё - ходить на пиры и симпосии принято с гетерами, которых можно и любить, и красиво одевать, для того их и учат петь стихи, танцевать и вообще нравиться.
В общем, когда как-то Артемида поинтересовалась, почему я не женюсь, я ей сказал, что как мне стукнет семь раз по семь лет, она меня заберет в свои женихи - вроде того, как хотела сделать с Ойнеем. Не то чтобы я на самом деле этого хотел, но снова язык выскочил изо рта, такое мое проклятие с детства. Артемида не рассмеялась, не рассердилась, а как-то очень серьезно меня отчитала насчет того, чтобы я не портил нашу чистую дружбу между богиней и человеком всякими пошлостями, а то она и собак позвать может. На том и порешили.
Всё это я к тому, что мы, греки самой разнообразной культуры, привыкли женщин видеть либо как домашнюю вещь, либо как подругу для веселого времяпрепровождения. А такие, как мои кузины Горга и Деянира, или Аталанта, всегда воспринимались, словно некие уникальные и слегка не в себе бабы (про сильно не в себе обычно не говорили, ибо повадки у них были дикие, хватит ножом, или из лука прострелит - и привет). И потому, когда мы, после перемирия на похороны Гектора, вышли в поле перед Троей, чтобы во главе с Ахиллесом пожать плоды его великой победы и наконец-таки взять город приступом, для всех стало полной неожиданностью явление амазонок.
Было их не то чтобы много, небольшой отряд, но стояли они в голове войска, и весь вид их поражал непонятной силой (все, как на подбор, рослые, статные, выше и шире в плечах большей части наших тщедушных и кривоногих «столпов воинства»), чистой и светлой яростью, отличным вооружением и явной готовностью биться насмерть. Потому что пришли они вместе со своей царицей Пентесилеей именно что умереть в бою - для того и пересекла она Азию, поспешив под стены Трои. Пентесилея была дочерью Отреры и Ареса, бога войны, и сестрой царицы амазонок Ипполиты, которую случайно убила на охоте. И так уж заведено, что в Греции, что в Азии - если кто убьет кровного родича, от того не отстают Эринии, мучая и доводя до безумия, невзирая на то, случайно ли оно произошло, или нет. Правда, если это всё же случилось без злого умысла, правитель какой-нибудь земли (он же верховный жрец своего народа) мог совершить обряд очищения, чтобы Эринии оставили человека в покое.
Так что Пентесилея пришла в Трою именно за этим - Приам очистил ее от крови убитой сестры. Однако печаль и скорбь отравили ее душу так, что она решила умереть. А поскольку для ее племени есть только один способ достойной смерти - в бою, она и ее ближайшие подруги, давшие клятву жить и умереть вместе, присоединилась к троянским ратям и намеревалась биться против нас до последнего своего издыхания.
Что сказать о Пентесилее? Женщины с оружием всегда будоражат мужчин, притягивая схожестью интересов и отталкивая независимостью. Но она была красива, очень красива. Не как Елена, Поликсена и даже не как Афродита, в достатке обладавшие прелестями своего пола. Амазонка скорее походила на юношу - высокая, загорелая, крепкая, с копной рыжих волос и веснушками - но черты ее лица и углы тела были слишком правильны и округлы, и становилось сразу понятно, что это девушка. Именно эта двойственность с подчеркнутым результатом в итоге и привлекала, дразнила и манила. Однако никто из нас, греков (да, думаю, что и троянцев тоже) так и не увидел, как она улыбается.
Зато мы часто видели, как она и ее дружинницы-подруги убивают. За несколько дней боев, в ходе которых нам, честно говоря, пришлось несладко, Пентесилея зарезала одних вождей и знатных воинов человек семь, и среди них филакийца Подарка, брата Протесилая, первого грека, погибшего под Троей. А уж простых воинов и вовсе положила без счета, и товарки не сильно от нее отставали. Плохо было и то, что герои наши не слишком рвались с ней сражаться - невелика честь победить бабу, хоть и бешеную, зато если победит она, то сраму не оберешься и после смерти.
Отчаяннее всех Пентесилею избегал Ахиллес. Потому что влюбился: мирмидонец легко путался и с женщинами (Диомедея, Брисеида, Поликсена, по которой он сох до самой смерти), и с мужиками (Патрокл, а после его гибели они близко сошлись с Антилохом, сыном Нестора), а тут в одном создании сразу и то, и другое - эгоизм избалованного ребенка просто не мог устоять. Он даже пригласил к себе всех, кто когда-то что-то слышал об амазонках от родичей - сыновей Тесея Демофонта и Акаманта, а также внуков Геракла Фидиппа и Антифона, чтобы они рассказали об их обычаях вступать в брак. Те ему ничего особо утешительного не поведали - девы-воительницы будущих мужей брали только с бою, а все прочие виды сватовства и ухаживаний презирали. Правда, если их победить в бою, иногда они могли подчиниться - как первая жена Тесея, Антиопа (кстати, сестра Ипполиты и Пентесилеи), но гораздо чаще плененные амазонки кончали с собой, не снеся позора и подчинения чужой воле.
Странно и нелепо, но в итоге Ахиллес, похоже, согласился на роль жертвы - он был готов к тому, чтобы Пентесилея взяла его в плен, лишь бы после этого быть с ней. Пелид отправил ей тайное послание, в котором соглашался быть побежденным на поле боя, если после этого амазонка сделает его своим мужем, и они уедут во Фракию, или еще подальше - к тавроскифам или в Колхиду. Для такого себялюбца, каким был сын царя Фтии, подобное унижение наверняка выглядело эпическим подвигом - отказаться от славы первого героя Греции ради любви... Да только в своем самолюбовании не учел он одного - Пентесилея пришла в Трою, чтобы наказать себя за смерть сестры и самой умереть, и страдания чуждого ей мужчины совсем ее не тронули. Во время их встречи в бою, когда Ахиллес шел с опущенным оружием и распростертыми обьятиями, амазонка набросилась на него и изо всех сил попыталась убить.
Это уже было слишком для нашего Ахиллеса - он был готов унизиться, но не умереть. С трудом отбиваясь, он сперва оборонялся, но натиск Пентесилеи был столь яростен и неукротим, что в итоге ему пришлось убить - чтобы не быть убитым (в такие моменты обычно не рассуждаешь, всё происходит автоматически, само собой). И вот царица амазонок, истекающая кровью и дергающаяся в предсмертных конвульсиях, лежит на руках у Ахиллеса, который от горя помешался... Ну а как иначе назвать то, что он принялся делать? Мой цинизм имеет рамки, он здоровый, а тут началось какое-то неестественное извращение. В общем, будь я даже скромником Фоантом или благоразумным занудой Нестором, а не злым Терситом - и то бы возопил во весь голос: «Что ж ты, паскудник, вытворяешь!» Ну а потом помню только ясеневое древко копья, стремительно летящее мне навстречу, удар, ослепительную вспышку света и провал в беспамятство...
Как я уже говорил, внешность моя не особо располагает к себе женщин. Рабыни и гетеры - этого хватает, а желания завести семью у меня никогда не было. Да и у нас, греков, что «культурных», что не совсем, замужняя женщина - что-то вроде скотины, для рождения сыновей, которым можно передать род, и дочерей, которых в свое время можно выгодно сбыть с рук, если уродились не совсем уж уродинами. Сидит такая «домашняя утварь» дома, ведет хозяйство, если куда нос и высунет - разве что на рынок, в храм, или к подруге в гости, да с мужем в театр, да на свои женские праздники и таинства несколько раз в год убежит. Вот и всё - ходить на пиры и симпосии принято с гетерами, которых можно и любить, и красиво одевать, для того их и учат петь стихи, танцевать и вообще нравиться.
В общем, когда как-то Артемида поинтересовалась, почему я не женюсь, я ей сказал, что как мне стукнет семь раз по семь лет, она меня заберет в свои женихи - вроде того, как хотела сделать с Ойнеем. Не то чтобы я на самом деле этого хотел, но снова язык выскочил изо рта, такое мое проклятие с детства. Артемида не рассмеялась, не рассердилась, а как-то очень серьезно меня отчитала насчет того, чтобы я не портил нашу чистую дружбу между богиней и человеком всякими пошлостями, а то она и собак позвать может. На том и порешили.
Всё это я к тому, что мы, греки самой разнообразной культуры, привыкли женщин видеть либо как домашнюю вещь, либо как подругу для веселого времяпрепровождения. А такие, как мои кузины Горга и Деянира, или Аталанта, всегда воспринимались, словно некие уникальные и слегка не в себе бабы (про сильно не в себе обычно не говорили, ибо повадки у них были дикие, хватит ножом, или из лука прострелит - и привет). И потому, когда мы, после перемирия на похороны Гектора, вышли в поле перед Троей, чтобы во главе с Ахиллесом пожать плоды его великой победы и наконец-таки взять город приступом, для всех стало полной неожиданностью явление амазонок.
Было их не то чтобы много, небольшой отряд, но стояли они в голове войска, и весь вид их поражал непонятной силой (все, как на подбор, рослые, статные, выше и шире в плечах большей части наших тщедушных и кривоногих «столпов воинства»), чистой и светлой яростью, отличным вооружением и явной готовностью биться насмерть. Потому что пришли они вместе со своей царицей Пентесилеей именно что умереть в бою - для того и пересекла она Азию, поспешив под стены Трои. Пентесилея была дочерью Отреры и Ареса, бога войны, и сестрой царицы амазонок Ипполиты, которую случайно убила на охоте. И так уж заведено, что в Греции, что в Азии - если кто убьет кровного родича, от того не отстают Эринии, мучая и доводя до безумия, невзирая на то, случайно ли оно произошло, или нет. Правда, если это всё же случилось без злого умысла, правитель какой-нибудь земли (он же верховный жрец своего народа) мог совершить обряд очищения, чтобы Эринии оставили человека в покое.
Так что Пентесилея пришла в Трою именно за этим - Приам очистил ее от крови убитой сестры. Однако печаль и скорбь отравили ее душу так, что она решила умереть. А поскольку для ее племени есть только один способ достойной смерти - в бою, она и ее ближайшие подруги, давшие клятву жить и умереть вместе, присоединилась к троянским ратям и намеревалась биться против нас до последнего своего издыхания.
Что сказать о Пентесилее? Женщины с оружием всегда будоражат мужчин, притягивая схожестью интересов и отталкивая независимостью. Но она была красива, очень красива. Не как Елена, Поликсена и даже не как Афродита, в достатке обладавшие прелестями своего пола. Амазонка скорее походила на юношу - высокая, загорелая, крепкая, с копной рыжих волос и веснушками - но черты ее лица и углы тела были слишком правильны и округлы, и становилось сразу понятно, что это девушка. Именно эта двойственность с подчеркнутым результатом в итоге и привлекала, дразнила и манила. Однако никто из нас, греков (да, думаю, что и троянцев тоже) так и не увидел, как она улыбается.
Зато мы часто видели, как она и ее дружинницы-подруги убивают. За несколько дней боев, в ходе которых нам, честно говоря, пришлось несладко, Пентесилея зарезала одних вождей и знатных воинов человек семь, и среди них филакийца Подарка, брата Протесилая, первого грека, погибшего под Троей. А уж простых воинов и вовсе положила без счета, и товарки не сильно от нее отставали. Плохо было и то, что герои наши не слишком рвались с ней сражаться - невелика честь победить бабу, хоть и бешеную, зато если победит она, то сраму не оберешься и после смерти.
Отчаяннее всех Пентесилею избегал Ахиллес. Потому что влюбился: мирмидонец легко путался и с женщинами (Диомедея, Брисеида, Поликсена, по которой он сох до самой смерти), и с мужиками (Патрокл, а после его гибели они близко сошлись с Антилохом, сыном Нестора), а тут в одном создании сразу и то, и другое - эгоизм избалованного ребенка просто не мог устоять. Он даже пригласил к себе всех, кто когда-то что-то слышал об амазонках от родичей - сыновей Тесея Демофонта и Акаманта, а также внуков Геракла Фидиппа и Антифона, чтобы они рассказали об их обычаях вступать в брак. Те ему ничего особо утешительного не поведали - девы-воительницы будущих мужей брали только с бою, а все прочие виды сватовства и ухаживаний презирали. Правда, если их победить в бою, иногда они могли подчиниться - как первая жена Тесея, Антиопа (кстати, сестра Ипполиты и Пентесилеи), но гораздо чаще плененные амазонки кончали с собой, не снеся позора и подчинения чужой воле.
Странно и нелепо, но в итоге Ахиллес, похоже, согласился на роль жертвы - он был готов к тому, чтобы Пентесилея взяла его в плен, лишь бы после этого быть с ней. Пелид отправил ей тайное послание, в котором соглашался быть побежденным на поле боя, если после этого амазонка сделает его своим мужем, и они уедут во Фракию, или еще подальше - к тавроскифам или в Колхиду. Для такого себялюбца, каким был сын царя Фтии, подобное унижение наверняка выглядело эпическим подвигом - отказаться от славы первого героя Греции ради любви... Да только в своем самолюбовании не учел он одного - Пентесилея пришла в Трою, чтобы наказать себя за смерть сестры и самой умереть, и страдания чуждого ей мужчины совсем ее не тронули. Во время их встречи в бою, когда Ахиллес шел с опущенным оружием и распростертыми обьятиями, амазонка набросилась на него и изо всех сил попыталась убить.
Это уже было слишком для нашего Ахиллеса - он был готов унизиться, но не умереть. С трудом отбиваясь, он сперва оборонялся, но натиск Пентесилеи был столь яростен и неукротим, что в итоге ему пришлось убить - чтобы не быть убитым (в такие моменты обычно не рассуждаешь, всё происходит автоматически, само собой). И вот царица амазонок, истекающая кровью и дергающаяся в предсмертных конвульсиях, лежит на руках у Ахиллеса, который от горя помешался... Ну а как иначе назвать то, что он принялся делать? Мой цинизм имеет рамки, он здоровый, а тут началось какое-то неестественное извращение. В общем, будь я даже скромником Фоантом или благоразумным занудой Нестором, а не злым Терситом - и то бы возопил во весь голос: «Что ж ты, паскудник, вытворяешь!» Ну а потом помню только ясеневое древко копья, стремительно летящее мне навстречу, удар, ослепительную вспышку света и провал в беспамятство...