«Великий немой» в России. «Мать» режиссера Пудовкина
Если вас спросить, какую книгу вы предпочитаете - Донцовой или Достоевского, каков будет ответ? Ответьте честно - не мне, а себе. Если ваш выбор остановится на Донцовой - что ж! Уважаю ваши предпочтения, но сожалею о вашей некомпетентности. Но! Думаю, что большинство (уж простите мне мою самонадеяность!) выберет Достоевского. А почему? Не в последнюю очередь потому, что кроме сюжета (увлекательного, нет слов!) в произведениях Достоевского есть особый язык, прибегать к которому русский человек чувствует настоятельную необходимость.
«Человеческая культура разговаривает с нами, то есть передает нам информацию, различными языками», - писал Лотман. Мы чувствуем это и поэтому тянемся к сложному Достоевскому, а не к примитивной Донцовой. И даже если кто-то не тянется (в результате культурной войны с народом), то всё равно большинство убеждено, что Достоевский - это достойное чтение.
После такого вступления перейду непосредственно к теме разговора - о кино. На примере кинофильма «Мать» режиссера Пудовкина.
Ой, да какой-такой особый язык может быть у кино? И так всё понятно. Глаза и уши есть - значит фильм поймем. Так, наверное, скажет неискушенный, массовый зритель. Да, не буду спорить, сюжет фильма мы, как правило, понимаем. Но разве фильм снимают для демонстрации сюжета?
Донцова пишет замысловатый сюжет. И только! Достоевский же «играет» сюжетом (не менее «закрученным», чем у Донцовой) для того, чтобы что-то «прокричать» миру. Прокричать то, что и в слова-то обратить подчас невозможно. А можно только нюхом почувствовать, уловить намек и посыл месседжа. Кино, как литература, - часть искусства, у них свой язык. И кинозрители, незнакомые с ним, словно иностранцы, будут блуждать на чужой территории - видя и слыша, но не понимая.
Ленту «Мать» 1926 года я впервые посмотрела несколько лет назад на киноклубе. Помню потрясение после просмотра. Неожиданно «немая» картина не просто что-то мне сказала, а прямо прокричала, провопила, обдала запахом эпохи, дернула за нерв. После просмотра осталось ощущение, словно я побывала в тех далеких годах. А кроме того мне показалось, что кинокартина показала какой-то далекий мой сон. Как будто я сама жила в это время и что-то похожее происходило со мной. А такое ощущения - убеждена! - возникает, только если затронута глубинная часть сознания. Удалось режиссеру прорваться внутрь моего Я. Задел он тайную струну, и она долго пела в моей душе, резонируя с моими мыслями и идеями.
Я читала, что Горький, автор романа «Мать», всю жизнь был недоволен своим произведением. Критика тех лет тоже недоброжелательно приняла роман: «Сплошная добродетель героев и героинь Горького подавляет читателя. В романе нет жизни, а вместо нее перед вами совершается не то радение, не то месса. Много благолепия, много фимиама, много елея, причем и благолепие, и елей какие-то особенные, социал-демократические. Но читателю от этого нисколько не легче…» Вот этого «фимиама» удалось избежать Пудовкину в своем фильме.
Примечательно, что про «Мать» Пудовкина Горький не обронил ни слова, хотя свой роман ругал. В фильме уж точно нет никакого благолепия! Думаю, режиссеру удалось, оттолкнувшись от горьковского романа, создать совсем что-то другое - мощное, убедительное, живое. Да, живое! Фильм дышит, это можно явственно ощущать. Вдох - выдох: это живое существо дышит воздухом революционного подполья. По его жилам бежит бурлящая и горячая кровь того времени. Именно это привлекает в фильме и делает его гениальным творением.
У меня сложилось впечатление похожести образов забитых жизнью поселян с современными людьми. Такая же рабская покорность и взирание на мир глазами овец. Люди превратились в массе своей из рабов при господах - в рабов при вещах. А вещи эти требуют постоянной заботы, оберегания. Все силы людей уходят на этот процесс. Поэтому закономерно появление установки: как бы чего не вышло, быть подальше от «смутьянов-забастовщиков», спрятаться в свой мирок-болото. Ходячие мертвецы какие-то! И пусть мои современники одеты не в лохмотья и лапти, пусть они своё горе и скуку запивают не в убогом трактире, - всё же они такие же горемыки, только «с другим апгрейдом».
Режиссер сумел передать мысли героев. Например, Ниловна, сидя возле мертвого мужа, бросает взгляд на капающий умывальник. И мы невольно понимаем, что она думает, что жизнь утекла, как эта вода. В фильме много подобных говорящих метафор. В немом диалоге матери и офицера, пришедшего арестовать Павла Власова, оба персонажа показаны по-разному: голова офицера не вмещается в кадр, взгляд его направлен вниз; в то же время Ниловна показана почти в полный рост, за счет чего кажется маленькой фигуркой. Режиссер таким простым приемом оценивает значительность персонажей в эпизоде.
Жаль, что время «немого» кино прошло! Нынешнее звуковое кино, обретя звук, во многом стало немым.
