Провозвестник
ПРОВОЗВЕСТНИК
В.С. Бушин
Исполнилось сто лет со дня рождения Бориса Слуцкого. «Литературная газета» (№18) почтила память талантливого поэта широко: на первой полосе его портрет и стихи, а дальше ещё три восторженных статьи с фотографиями. Илья Кириллов в статье «Земля и небо» пишет: «Слуцкий не гениален, однако талантлив», и «гордая фигура Слуцкого возвышается над многими!» Конечно, возвышается... Постоянный мемуарист «Литгазеты» Сергей Мнацаканян в таком же возвышенном духе пишет о том, к сожалению, что ему неведомо, в том числе о самых важных и простых вещах жизни. Например, уверенно заявляет: «С фронта вернулись немногие. Слуцкий выжил». Как, дескать, один из немногих. Для старого, но не слепого же, не глухого же человека из Союза писателей это заявление поразительно!.. С фронта вернулись миллионы. Неужели он не видел их возвращение?
Мемуарист вынуждает пояснить и такие строки: «Во время(!) войны Слуцкий был добровольцем, рядовым, а закончил вону майором». Как лихо, добровольцем из рядовых без военного образования в майоры! Да, много было добровольцев, формировались целые дивизии добровольческие, но не всегда были добровольцами те, кого ныне называют. Вот ещё пишут, что Виктор Астафьев, Окуджава были добровольцами. Обоих мобилизовали осенью 1942 года, когда им шёл девятнадцатый год, а призывной возраст - 18 лет. И это не бросает никакую тень на их фронтовые биографии.
А в данном случае, во-первых, по своему возрасту Слуцкий подлежал мобилизации в самом начале войны. Во-вторых, да, он попал в армию рядовым, но у него же было высшее гуманитарное образование, и его довольно скоро направили в политотдел дивизии, где назначили инструктором. А с апреля 1943 года он уже старший инструктор политотдела армии. На этой должности полагалось звание майора, он его и получил.
Понятно желание сдуть все пылинки с любимого образа, но всё-таки не стоило уверять нас в том, что Слуцкий в своё время резко осудил Пастернака в связи с романом «Доктор Живаго» и его Нобелевской премией, но «потом страдал всю жизнь, расплачиваясь за это выступление». То же самое сын С.С.Смирнова говорит о своём отце, который тоже резко осудил Пастернака. Но эта история - 1958 год, после чего Смирнов прожил почти двадцать лет, а Слуцкий почти тридцать. И никаких свидетельств их страданий и раскаяний, ни устных, ни письменных, не осталось. К тому же одним из мотивов выступления Слуцкого автор странным образом назвал то, что для него «поэтика Пастернака была неприемлема». Едва ли она стала для него приемлема и через тридцать лет...
Но что погоны майора, и что образ страдающего грешника по сравнению с тем, что Мнацаканян пишет о Слуцком дальше: «Живой классик... великий поэт». Мало того: «Он говорил от имени России».
От имени России говорил Пушкин в стихотворении «Клеветники России» и не только; от имени России говорил Лермонтов в стихотворении «Смерть поэта» и не только; от имени России говорил Толстой в «Войне и мире» и не только... Тут был и Слуцкий?
Под статьёй фотография: Виктор Фогельсон, Борис Слуцкий, Владимир Корнилов. Случайно, что все трое соплеменники? Нет, вполне закономерно: тема своей национальности занимала важное место в творчестве Бориса Абрамовича. И.Кириллов сейчас вспомнил в «Литгазете» одно его стихотворение на столь животрепещущую для обоих тему и привёл второе из вот этих четверостиший:
Евреи хлеба не сеют,
Евреи в лавках торгуют,
Евреи раньше лысеют,
Евреи больше воруют...
Не торговавший ни разу,
Не воровавший ни разу,
Несу в себе, как заразу,
Особую эту расу.
Текст даёт возможность по-разному толковать его, но уж никак невозможно одно: считать, что автор сказал это от имени России.
Дальше, видимо, в подтверждение его талантливости критик уверяет: «У Слуцкого есть стихи «на все случаи жизни». Ну, в самом деле, «начнёшь размышлять о Сталине, и невольно всплывёт в памяти стихотворение Слуцкого «Бог ехал в пяти машинах». Да, у Кириллова закономерно всплывает именно эта литературная вонючка, но очень у многих в таком случае всплывает о Сталине совсем другое. У одних, например, это:
И все одной причастны славе,
Мы были сердцем с ним в Кремле.
Тут ни придавить, не убавить -
Так это было на земле.
У других это:
Товарищ Сталин! Слышишь ли ты нас?
Ты слышишь нас, мы это твёрдо знаем!
Не мать, не сына, в этот грозный час
Тебя мы самым первым вспоминаем...
У третьих это:
Россия. Сталин. Сталинград.
Каждому своё...
Именно о таких стихах, что вспомнились ему, Кириллов говорит: «Я не знаю в отечественной поэзии слов, которые ставили бы тирана «на место» так уверенно, насмешливо, превосходно».
Нет, есть у Слуцкого и другие слова того же пошиба, он немало потрудился на этом вашем троцкистском поприще. Так, о тосте Сталина 24 мая 1945 года на приёме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии Борис Абрамович смастачил стишок «Терпение», который Виталий Коротич, доставленный А.Н.Яковлевым из Киева, напечатал в «Огоньке». Вот:
Сталин взял бокал вина
(может быть, стаканчик коньяка),
Поднял тост, и мысль его должна
сохраниться на века:
- За терпение!
Банальная фальсификация покойника в духе благополучно здравствующего Сванидзе. На самом деле Сталин сказал:
«Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего Советского народа и, прежде всего, русского народа.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он - руководящий народ, но и потому, что у него ясный ум, стойкий характер и терпение».
И все понимали, о чём идёт речь: о терпении, давшее народу силы перенести страшные тяготы и невзгоды Великой Отечественной войны, как и всей своей многотрудной истории. Слуцкий и знать о том не желает. Ему только позубоскалить бы при мысли об этом великом тосте.
Это был не просто тост
(здравицам уже пришёл конец).
Выпрямившись во весь рост,
великанам воздавал малец
за терпение.
Сталин - «малец»!.. Это, Мнацаканян, от имени России или от вашего?
Трус хвалил героев не за честь,
а за то, что в них терпенье есть.
Сталин «трус»!... Это, Мнацаканян, может, от имени вашей Армении?
- Вытерпели вы меня - сказал
Вождь народу. И благодарил.
Благодарил Сталин вот за что: «Русский народ верил в правильность политики своего Правительства и пошёл на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества - над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!»
Это молча слушал пьяных зал.
Ничего не говорил.
Только прокричал «Ура!»
Вот каковская была пора.
«Пьяных зал»... Вы, Мнациканян, понимаете, что эти «пьяные» - маршалы Жуков, Василевский, Рокоссовский, эти «пьяные» - авиаконструкторы Туполев, Яковлев, Илюшин, эти «пьяные» - директора военных заводов, учёные, писатели, артисты?.. Вы знаете, зачем, по какому поводу эти люди, цвет советского народа, собрались в майский день 45 года в знаменитом Георгиевском зале Кремля?
Страстотерпцы выпили за страсть,
Выпили и закусили всласть.
Какая неизбывная ненависть!.. А ведь в жизни был деликатным человеком, я знал его. Почему-то запомнилось, как однажды приехал я в Коктебель, иду нагруженный с автобуса в свой коттедж, а он навстречу: - Помочь с вещами?
Знал бы я тогда об этом стишке...
Извините, читатель, что я целиком привёл это рифмованное глумление «мальца» над нашей великой Победой, отвратительней которого трудно что-то себе представить.
Но всё-таки, Мнацаканян, от чьего же имени говорил это Слуцкий? Может, от лица нынешней «Литгазеты»?
Нет, он говорил это как провозвестник от имени появившейся вслед за ним орды злобных, бесстыдных, тупых антисоветчиков - Жириновского, Сванидзе, Доренко, Петра Толстого, митрополита Иллариона... Хватит?
В.С. Бушин
Исполнилось сто лет со дня рождения Бориса Слуцкого. «Литературная газета» (№18) почтила память талантливого поэта широко: на первой полосе его портрет и стихи, а дальше ещё три восторженных статьи с фотографиями. Илья Кириллов в статье «Земля и небо» пишет: «Слуцкий не гениален, однако талантлив», и «гордая фигура Слуцкого возвышается над многими!» Конечно, возвышается... Постоянный мемуарист «Литгазеты» Сергей Мнацаканян в таком же возвышенном духе пишет о том, к сожалению, что ему неведомо, в том числе о самых важных и простых вещах жизни. Например, уверенно заявляет: «С фронта вернулись немногие. Слуцкий выжил». Как, дескать, один из немногих. Для старого, но не слепого же, не глухого же человека из Союза писателей это заявление поразительно!.. С фронта вернулись миллионы. Неужели он не видел их возвращение?
Мемуарист вынуждает пояснить и такие строки: «Во время(!) войны Слуцкий был добровольцем, рядовым, а закончил вону майором». Как лихо, добровольцем из рядовых без военного образования в майоры! Да, много было добровольцев, формировались целые дивизии добровольческие, но не всегда были добровольцами те, кого ныне называют. Вот ещё пишут, что Виктор Астафьев, Окуджава были добровольцами. Обоих мобилизовали осенью 1942 года, когда им шёл девятнадцатый год, а призывной возраст - 18 лет. И это не бросает никакую тень на их фронтовые биографии.
А в данном случае, во-первых, по своему возрасту Слуцкий подлежал мобилизации в самом начале войны. Во-вторых, да, он попал в армию рядовым, но у него же было высшее гуманитарное образование, и его довольно скоро направили в политотдел дивизии, где назначили инструктором. А с апреля 1943 года он уже старший инструктор политотдела армии. На этой должности полагалось звание майора, он его и получил.
Понятно желание сдуть все пылинки с любимого образа, но всё-таки не стоило уверять нас в том, что Слуцкий в своё время резко осудил Пастернака в связи с романом «Доктор Живаго» и его Нобелевской премией, но «потом страдал всю жизнь, расплачиваясь за это выступление». То же самое сын С.С.Смирнова говорит о своём отце, который тоже резко осудил Пастернака. Но эта история - 1958 год, после чего Смирнов прожил почти двадцать лет, а Слуцкий почти тридцать. И никаких свидетельств их страданий и раскаяний, ни устных, ни письменных, не осталось. К тому же одним из мотивов выступления Слуцкого автор странным образом назвал то, что для него «поэтика Пастернака была неприемлема». Едва ли она стала для него приемлема и через тридцать лет...
Но что погоны майора, и что образ страдающего грешника по сравнению с тем, что Мнацаканян пишет о Слуцком дальше: «Живой классик... великий поэт». Мало того: «Он говорил от имени России».
От имени России говорил Пушкин в стихотворении «Клеветники России» и не только; от имени России говорил Лермонтов в стихотворении «Смерть поэта» и не только; от имени России говорил Толстой в «Войне и мире» и не только... Тут был и Слуцкий?
Под статьёй фотография: Виктор Фогельсон, Борис Слуцкий, Владимир Корнилов. Случайно, что все трое соплеменники? Нет, вполне закономерно: тема своей национальности занимала важное место в творчестве Бориса Абрамовича. И.Кириллов сейчас вспомнил в «Литгазете» одно его стихотворение на столь животрепещущую для обоих тему и привёл второе из вот этих четверостиший:
Евреи хлеба не сеют,
Евреи в лавках торгуют,
Евреи раньше лысеют,
Евреи больше воруют...
Не торговавший ни разу,
Не воровавший ни разу,
Несу в себе, как заразу,
Особую эту расу.
Текст даёт возможность по-разному толковать его, но уж никак невозможно одно: считать, что автор сказал это от имени России.
Дальше, видимо, в подтверждение его талантливости критик уверяет: «У Слуцкого есть стихи «на все случаи жизни». Ну, в самом деле, «начнёшь размышлять о Сталине, и невольно всплывёт в памяти стихотворение Слуцкого «Бог ехал в пяти машинах». Да, у Кириллова закономерно всплывает именно эта литературная вонючка, но очень у многих в таком случае всплывает о Сталине совсем другое. У одних, например, это:
И все одной причастны славе,
Мы были сердцем с ним в Кремле.
Тут ни придавить, не убавить -
Так это было на земле.
У других это:
Товарищ Сталин! Слышишь ли ты нас?
Ты слышишь нас, мы это твёрдо знаем!
Не мать, не сына, в этот грозный час
Тебя мы самым первым вспоминаем...
У третьих это:
Россия. Сталин. Сталинград.
Каждому своё...
Именно о таких стихах, что вспомнились ему, Кириллов говорит: «Я не знаю в отечественной поэзии слов, которые ставили бы тирана «на место» так уверенно, насмешливо, превосходно».
Нет, есть у Слуцкого и другие слова того же пошиба, он немало потрудился на этом вашем троцкистском поприще. Так, о тосте Сталина 24 мая 1945 года на приёме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии Борис Абрамович смастачил стишок «Терпение», который Виталий Коротич, доставленный А.Н.Яковлевым из Киева, напечатал в «Огоньке». Вот:
Сталин взял бокал вина
(может быть, стаканчик коньяка),
Поднял тост, и мысль его должна
сохраниться на века:
- За терпение!
Банальная фальсификация покойника в духе благополучно здравствующего Сванидзе. На самом деле Сталин сказал:
«Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего Советского народа и, прежде всего, русского народа.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он - руководящий народ, но и потому, что у него ясный ум, стойкий характер и терпение».
И все понимали, о чём идёт речь: о терпении, давшее народу силы перенести страшные тяготы и невзгоды Великой Отечественной войны, как и всей своей многотрудной истории. Слуцкий и знать о том не желает. Ему только позубоскалить бы при мысли об этом великом тосте.
Это был не просто тост
(здравицам уже пришёл конец).
Выпрямившись во весь рост,
великанам воздавал малец
за терпение.
Сталин - «малец»!.. Это, Мнацаканян, от имени России или от вашего?
Трус хвалил героев не за честь,
а за то, что в них терпенье есть.
Сталин «трус»!... Это, Мнацаканян, может, от имени вашей Армении?
- Вытерпели вы меня - сказал
Вождь народу. И благодарил.
Благодарил Сталин вот за что: «Русский народ верил в правильность политики своего Правительства и пошёл на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества - над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!»
Это молча слушал пьяных зал.
Ничего не говорил.
Только прокричал «Ура!»
Вот каковская была пора.
«Пьяных зал»... Вы, Мнациканян, понимаете, что эти «пьяные» - маршалы Жуков, Василевский, Рокоссовский, эти «пьяные» - авиаконструкторы Туполев, Яковлев, Илюшин, эти «пьяные» - директора военных заводов, учёные, писатели, артисты?.. Вы знаете, зачем, по какому поводу эти люди, цвет советского народа, собрались в майский день 45 года в знаменитом Георгиевском зале Кремля?
Страстотерпцы выпили за страсть,
Выпили и закусили всласть.
Какая неизбывная ненависть!.. А ведь в жизни был деликатным человеком, я знал его. Почему-то запомнилось, как однажды приехал я в Коктебель, иду нагруженный с автобуса в свой коттедж, а он навстречу: - Помочь с вещами?
Знал бы я тогда об этом стишке...
Извините, читатель, что я целиком привёл это рифмованное глумление «мальца» над нашей великой Победой, отвратительней которого трудно что-то себе представить.
Но всё-таки, Мнацаканян, от чьего же имени говорил это Слуцкий? Может, от лица нынешней «Литгазеты»?
Нет, он говорил это как провозвестник от имени появившейся вслед за ним орды злобных, бесстыдных, тупых антисоветчиков - Жириновского, Сванидзе, Доренко, Петра Толстого, митрополита Иллариона... Хватит?