Интервью Гитлера в 1923 году, взятое Джорджем Сильвестром Виреком
Оригинал взят у zadumov в Интервью Гитлера в 1923 году, взятое Джорджем Сильвестром Виреком
Оригинал взят у molodiakov в 49 лет назад умер Джордж Сильвестр Вирек
Поэт, прозаик, журналист, редактор, интервьюер, пиарщик, политзаключенный. Человек, по собственному определению, проживший "больше, чем одну жизнь". http://molodiakov.livejournal.com/34154.html
Герой моей новой книги, работа над которой все это время не прекращалась ни на один день, даже если мне удавалось уделить ей лишь полчаса.
Но кто это такой? Вот первая глава биографии.
Кто Вы, мистер Вирек?
«Кто такой Джордж Вирек?» - таков будет первый вопрос читателя, причем не только в России. Если вы слышите это имя впервые - не огорчайтесь. Не спешите искать его в современных энциклопедиях и антологиях - скорее всего ничего не найдете или найдете в очень специализированных изданиях, до которых не так-то просто добраться. Для начала знакомства помогут лишь англоязычный интернет да некоторые старые книги: например американский словарь «Авторы двадцатого столетия» (издание 1955 г.; в первое издание 1942 г. он не попал), содержащий автобиографию нашего героя - нечто вроде краткого и очень неполного конспекта книги, которую вы держите в руках. Приведу ее целиком, отложив подробный рассказ о действующих лицах до следующих глав, но снабдив ее некоторыми примечаниями и дополнениями, заключенными в скобки.
Меня называли «буревестником американской литературы». Так оно и есть. Моя жизнь всегда была бурной. В момент моего рождения (31 декабря 1884 г.), в Мюнхене, в постель, где я появился на свет, влетела пуля от запоздалого выстрела.
Постоянно обгоняя время, я родился на два месяца раньше ожидаемого. Моя мать - уроженка Сан-Франциско и двоюродная сестра моего отца. Ее отец Вильгельм Вирек, современник Карла Шурца , приехал в США в 1849 г. с помощью (своей младшей сестры) моей бабушки по отцовской линии Эдвины Вирек, которую называли «самой красивой актрисой Берлина за последние сто лет». Ее бюст в Королевском театре был уничтожен во время Второй мировой войны прицельным бомбометанием.
Мне было одиннадцать лет, когда мой отец, такой же буревестник, решил эмигрировать в Соединенные Штаты. Некогда он был социал-демократическим депутатом Рейхстага. Просидев целый год в одной тюремной камере с партийным лидером (Августом) Бебелем, он обнаружил, что не верит в «диктатуру пролетариата», и покинул партию. Я был поражен, увидев, его портрет и переписку с Марксом в Музее Маркса-Энгельса в Москве (в 1929 г.). Энгельс, соавтор «Манифеста Коммунистической партии», был свидетелем на свадьбе моих родителей в Лондоне.
Мы - пишущая семья, разводящая книги, как кроликов. Мой отец Луи Вирек - автор ряда научных книг. Моя жена редактировала многие образовательные издания. Мой сын Джордж Сильвестр младший, который погиб при Анцио, защищая Соединенные Штаты, редактировал сборник «Перед тем как Америка решит», изданный в Гарварде (в 1938 г.). Мой (старший) сын Питер Вирек, историк и поэт, удостоен (в 1948 г.) Пулитцеровской премии за стихи.
В возрасте 12 лет я написал теософское эссе, основанное на чтении эзотерических книг. В 14 лет я набросал в школьной тетради по-немецки «Элеонора, или Автобиография вырожденки». Это сочинение - посвященное Эмилю Золя и, по счастью, не опубликованное - ныне покоится в архиве профессора Альфреда Кинси.
Мой первый сборничек, содержавший дюжину стихотворений на немецком языке с предисловием Людвига Льюисона, вызвал ажиотаж. Меня называли «вундеркиндом». Когда выдающийся драматург Людвиг Фульда посетил США, он увез с собой все мои немецкие стихи и побудил фирму Котта, издававшую еще Гёте, выпустить их. Это было в 1906 г.
Первый сборник моих английских стихотворений, появившийся годом позже, «Ниневия и другие стихотворения» произвел фурор. Меня прославляли как ведущего американского поэта страсти и как освободителя американской поэзии от оков пуританизма. Тщеславный мальчишка, я решил стать американским классиком. Литературное приложение к «New York Times» два раза подряд отводило первые полосы юному гению. Моими поэтическими предками были По, Уитмэн, Суинберн, Россетти, Уайльд, лорд Альфред Дуглас, Гейне и совершенно забытая ныне поэтесса Мари-Мадлен.
Когда я еще учился в колледже, мой друг и советчик Джеймс Хьюнекер, устроил издание моей книги «Игра в любовь и другие пьесы». Хотя эти несколько заумные пьески не предназначались для сцены, одну из них поставили в Японии. Городской колледж Нью-Йорка делал мне поблажки, позднее дававшиеся только спортсменам: в 1906 г. я получил степень бакалавра, несмотря на прискорбный провал по химии, физике и математике. Президент колледжа Джон Финли нашел мне работу в редакции «Current Literature». Почти десять лет я был заместителем редактора этого журнала. Я также редактировал собственный журнал «The International», целью которого было представление американскому читателю наиболее смелых европейских авторов. Кроме того я был литературным редактором журнала на немецком языке «Der Deutsche Vorkaempfer», который издавал мой отец.
Я всегда хотел быть живым мостом между страной моего рождения и приемной родиной. Подобно двум великим людям, дарившим меня своим доверием и дружбой, - Теодору Рузвельту и императору Вильгельму II, я считал, что будущее западной цивилизации зиждется на сотрудничестве трех стран, которым я обязан более всего, - Соединенных Штатов, Англии и Германии. Две мировых войны свели на нет мои усилия и почти полностью сломили меня.
Через неделю после начала Первой мировой войны на газетных прилавках появился мой журнал «The Fatherland», ратовавший за «честную игру» в отношении Центральных Держав. Он стал мощным рупором общественного мнения и всего за несколько месяцев достиг тиража в 100 000 экземпляров. Когда США разорвали отношения с Германией, он был переименован в «American Monthly».
Несмотря на твердую поддержку военных усилий Соединенных Штатов, я был обвинен в изоляционистских и прогерманских настроениях. Военная партия подвергла меня бойкоту. Пять знаменитых авторов объединились под лозунгом «Больше никакого Вирека!». Мои стихи были выброшены из антологий, мое имя из справочника «Кто есть кто в Америке». Меня исключили из Американского поэтического общества, созданного главным образом моими же усилиями, и из Лиги авторов. Сейчас я - поэт без мандата.
Мои английские друзья Уэлсс, Зангвилл, Честертон, Дуглас, Шоу, Ле Галлиенн, Фрэнк Гаррис и другие остались не затронуты военной истерией. В Первую мировую войну меня чуть не линчевали, но не посадили в тюрьму, вопреки распространившимся слухам о том. Я оставался изгоем почти десять лет. Только тогда мое имя снова появилось в «Кто есть кто». К собственному удивлению я оказался на гребне волны. Я стал интервьюером высшего класса для таких изданий как «Saturday Evening Post», газет Хёрста и «Liberty». В «Liberty» я проработал почти десять лет в качестве советника редакции. Вместе с Полом Элдриджем я написал трилогию о Вечном Жиде (1928, 1931, 1932), которая оставалась бестселлером на протяжении многих лет и до сих пор переиздается в США и Англии. Германское издание было сожжено нацистами на первом же ауто-да-фе.
Я интервьюировал многих величайших современников - Фоша, Жоффра, Гинденбурга, Клемансо, Шоу, Гауптмана, Эйнштейна, Генри Форда, Шницлера, Фрейда, Гитлера, Муссолини и др. Вильгельм II, живший в изгнании в Дорне, стал моим другом. Я помогал ему писать статьи, которые печатались под его именем по всему миру. Собственный опыт Первой мировой войны я использовал в книге о пропаганде «Сеющий семена ненависти». Дружба с Фрейдом дала свои плоды в романах и «Плоть и кровь моя. Лирическая автобиография с нескромными примечаниями». Мою переписку с Вильгельмом II приобрел Гарвардский университет. Коллекция Йельского университета пополнилась письмами ко мне полковника Хауза, а копии адресованных мне писем «Колумба Бессознательного» хранятся в Архиве Фрейда в Библиотеке Конгресса.
Вторая мировая война принесла мне еще больше испытаний. Я делал все возможное, чтобы удержать мою страну, Америку, от участия в войне. Истории о (немецких) зверствах, которые начали стремительно тиражироваться, казались мне повторением аналогичных басен, которыми пропаганда кормила нас в Первую мировую. Я без колебаний стал советником Германской информационной библиотеки. Мир не помнит, что великий британский государственный деятель Ллойд-Джордж, посетив фюрера в 1936 г., назвал его «германским Джорджем Вашингтоном». Черчилль прославлял его как «бастион против большевизма». В 1938 г. он сказал, что желал бы Британии найти собственного Гитлера для воссоздания своего могущества, если она когда-нибудь проиграет войну. Стоит ли удивляться, что я не оценил патологический аспект гитлеровского гения? Впервые я интервьюировал его в 1923 г., когда он был сравнительно мало известен. Я написал: «Этот человек, если будет жив, будет делать историю - к лучшему или к худшему». Сбылось и то, и другое. Я назвал его «гиперкомпенсацией германского комплекса неполноценности».
Под воздействием военного психоза я был обвинен и сразу же заключен в тюрьму по невнятной статье одного из Актов Конгресса, который пришлось переписывать после моего процесса для придания ему законной силы. После освобождения G.B.S. (Джордж Бернард Шоу) написал мне в своей характерной манере: «Я вижу, G.S.V. (Джордж Сильвестр Вирек), что через пять лет они все-таки выпустили Вас. Похоже, Вы держались с исключительной силой духа. Большинство мучеников - никчемные люди». Я не претендую на звание мученика. Заточение расширило круг моего опыта, и я могу повторить вслед за Теренцием: «Я человек, ничто человеческое мне не чуждо». Общение с убийцами, бандитами, ворами и им подобными в условиях полного социального равенства вдохновило меня на роман «Ничто человеческое», выпущенный в Соединенных Штатах под псевдонимом «Стюарт Бентон» и в Англии под настоящим именем. Книга «Превращая людей в скотов», недавно изданная под моим именем, спокойно осмысливает тяготы тюремной жизни. После осуждения меня снова изъяли из «Кто есть кто»; двери большинства периодических изданий остаются для меня закрытыми. Будучи погребенным не впервые, я спокойно ожиданию повторного воскресения.
Книг и периодических изданий, где говорилось обо мне, слишком много, чтобы перечислять их. Как Форест Квадрат я фигурирую в четырех романах Эптона Синклера о Лэнни Бадде, как поэт-декадент Стрэскона в его же «Столице», опубликованной намного раньше (в 1908 г.). Поэт Алмахус в книге «Смотри на женщину» Эверетта Гарре - тоже я. Многие сочинители, включая автора «Подполья» Джона Роя Карлсона, нашли во мне удобную мишень. В качестве вполне безобидного персонажа я появляюсь в «Великом Звере», биографии Алистера Кроули, одно время (в 1917 г.) редактировавшего мой «The International». Профессор Тэнзилл в «Черном ходе к войне» судит обо мне академично и беспристрастно .
По понятным причинам в автобиографии нет последней даты: Джордж Сильвестр Вирек, предпочитавший, чтобы друзья звали его просто «Сильвестр», скончался от кровоизлияния в мозг 18 марта 1962 г. в возрасте семидесяти семи лет в Маунт Холлиоке, штат Массачусетс. Американские газеты откликнулись на его смерть краткими некрологами, но в словарь знаменитых покойников «Who Was Who, 1961-1970» Вирек уже не попал.
Нет в автобиографии и многого другого, о чем необходимо сказать прежде, чем приступить к подробному описанию его жизни.
Добрая дюжина сенаторов и конгрессменов включая гремевшие на всю Америку имена, прибегала к услугам Вирека как аналитика, имиджмейкера и спичрайтера - до начала Второй мировой войны он чувствовал себя на Капитолийском холме своим человеком. За полвека литературной деятельности Вирек выпустил две дюжины книг в США, Великобритании и Германии, не считая огромного количества журнальных и газетных статей, многие из которых вошли в историю - вроде первого интервью с баварским политиком-скандалистом Адольфом Гитлером. Тогда ни одна газета не купила его, и Вирек напечатал его в собственном журнале. Сейчас этот номер не найти ни за какие деньги.
Вирек отдал большую часть своей неуемной энергии достижению взаимопонимания между Германией и Америкой. Это принесло ему наибольшую славу и это же погубило его репутацию в глазах «стопроцентно благонамеренных» и «политически корректных» сограждан. Потому что он считал себя не только лояльным гражданином США, но и неофициальным послом Германии - будь она кайзеровской, веймарской, нацистской - германского духа и германской культуры. Со всеми вытекающими из этого обязательствами и последствиями.
Жизнь Джорджа Вирека - хроника взлетов и падений человека, который никогда не бежал за колесницей победителя. Современники называли его «лучшим поэтом своего поколения» и «третьесортным Оскаром Уайльдом», «самым большим даром Германии Америке» и «нацистской проституткой» (подборка наиболее интересных отзывов в приложении). В зените славы новые книги Вирека выходили одновременно по обе стороны Атлантики, причем в лучших издательствах. Они печатались, когда автор сидел в тюрьме (1942-1947), печатаются и сейчас. Но после Второй мировой войны его новые, вполне «безобидные», произведения отваживались выпускать только маргиналы.
История Джорджа Вирека - это история людей, с которыми его сводила судьба. Благодаря редкой динамичности и общительному характеру, таковых было множество. Вильгельм II радушно принимал его в своем нидерландском изгнании. Друзьями «G.S.V.» были «G.B.S.» Бернард Шоу и «Колумб Бессознательного» Зигмунд Фрейд. Последний, как и Альберт Эйнштейн, ценил его как главного пропагандиста своих теорий в Америке - но оба прервали с ним «дипломатические отношения» после прихода нацистов к власти. Теодор Рузвельт считался с влиянием отца и сына Виреков на голоса американцев германского происхождения: для его президентской предвыборной кампании 1912 г. Джордж написал боевой «Гимн Армагеддона», но «Тедди» проиграл. В годы Первой мировой воинственный экс-президент порвал с ним, но рядом с Виреком остался самый знаменитый американец германского происхождения - выдающийся психолог, гарвардский профессор Гуго Мюнстерберг. Полководцы Великой войны Гинденбург и Фош, Людендорф и Жоффр делились с ним воспоминаниями о минувших боях и соображениями о послевоенном переустройстве Европы, автомобильный король Генри Форд и великий князь Александр Михайлович - размышлениями о бессмертии души. «Красные» Эптон Синклер, Анри Барбюс и ненавистник кайзера Эмиль Людвиг считали его политическим и идейным противником, но отдавали должное эрудиции и литературному таланту человека по другую сторону баррикады.
После Второй мировой войны имя Вирека «выпало» не только из абсолютного большинства антологий и историко-литературных работ, но и из воспоминаний людей, хорошо знавших его. Например, конгрессмен Гамильтон Фиш, видный изоляционист и пламенный борец с «коммунистической заразой» в тридцатые годы, не раз прибегал к советам и перу нашего героя, оказывал ему помощь в распространении антивоенной и антибританской литературы, а затем тепло поздравил с семидесятилетием. Однако в его позднейших «Мемуарах американского патриота» об этом ни слова. Не было такого человека! Нет его имени ни в одном издании «Истории литературы США», подготовленной советскими, а затем российскими специалистами из Института мировой литературы, даже несмотря на предложение автора этих строк написать о нем. Не было такого писателя!
Тем не менее, Джордж Вирек не только «был», но оставил заметный след и в истории, и в литературе. В начале третьего тысячелетия его книги активно переиздаются и понемногу переводятся на иностранные языки. Даже рок-группы сочиняют песни на его стихи. В США о нем вышли две отличных работы. Элмер Герц, друг Вирека и знаменитый адвокат, еще в середине 1930-х годов написал о литературной деятельности нашего героя. Несмотря на договоренность, издатель - по сугубо политическим мотивам - отверг рукопись, которая была передана автором на хранение в Библиотеку Конгресса США и увидела свет только в 1979 г., когда другой издатель, молодой и предприимчивый, нашел рукопись в архие. В середине 1960-х годов историк Нил Джонсон заинтересовался архивом Джорджа Вирека (сохранившимся весьма фрагментарно), который после его смерти оказался в библиотеке Айовского университете, и посвятил ценное исследование его журналистской и политической деятельности, выпущенное отдельной книгой в 1972 г. Биографы Питера Вирека - одного из лучших поэтов и интереснейших мыслителей послевоенной Америки - неизбежно вспоминали его отца, причем не всегда в соответствии с пропагандистскими штампами прошлого . В октябре 2005 г. популярный журнал для интеллектуалов «The New Yorker» уделил целых две страницы мелкого шрифта информативному и вполне объективному изложению биографии нашего героя . В массовой литературе имя Вирека мелькает от случая к случаю, причем не всегда в том контексте, какого заслуживает: недавние переиздания его первого романа «Дом вампира», в котором критики усматривают гомосексуальные мотивы, привлекли больше внимания, чем всё его остальное творчество. В одном опыте в жанре «альтернативной истории» (Ричард Лупофф. Книга Лавкрафта) Вирек вовсе фигурирует в качестве главного злодея, пытающегося поставить на службу гитлеровской пропаганде (в середине двадцатых!) автора «ужастиков» Говарда Лавкрафта, - явно по аналогии с его сотрудничеством с «Великим Зверем» Алистером Кроули в годы Первой мировой войны .
Российскому читателю Джордж Вирек практически неизвестен. И никогда не был известен: его не переводили и не писали о нем. Исключение - книга журналистов Альберта Кана и Майкла Сейерса «Тайная война против Америки» (издана в США в 1942 г., переведена в СССР в 1947 г., затем упрятана в спецхран), изобразивших Вирека главным нацистским агентом в Соединенных Штатах, и ее позднейшие «изводы» вроде «романа-хроники» Юрия Королькова «Тайны войны». Книге Кана и Сейерса я благодарен, поскольку именно из нее, давным-давно, впервые узнал имя своего будущего героя, который в русском переводе подчеркнуто назывался на немецкий лад «Фиреком». Много лет спустя я прочитал книги Герца и Джонсона, заинтересовался Виреком и стал собирать его сочинения. Последнее стало возможным лишь благодаря Интернету - книги-то все в Америке. В итоге автор этих строк оказался обладателем лучшей в мире - впрочем, вероятно, единственной в настоящее время - частной коллекции прижизненных изданий Вирека и материалов о нем. Почти все экземпляры украшены дарственными надписями автора, за которыми для меня вставали новые и новые люди - известные и неизвестные, друзья и случайные знакомые. Наконец, я решил написать книгу о нем, в которой будет многое из того, о чем не сказано ни у Герца, ни у Джонсона.
Патриарх американской историографии, лауреат Пулитцеровской премии Джон Толанд писал мне 16 сентября 1996 г.: «Я не отношусь ни к какой группе историков. Я сам по себе, я пишу не-идеологическую историю. <…> Я пишу об истории с нейтральных позиций и стараюсь показать все ее стороны. <…> Я надеюсь, что вы и другие молодые историки продолжите мое дело. Просто рассказывайте правду. <…> У меня только один окончательный критерий: правда это или нет?». Этими соображениями я и старался руководствоваться.
Джордж Сильвестр Вирек в целом симпатичен мне как человек и как писатель, хотя я, разумеется, не разделяю многих его оценок. Да он и сам признавался: «Я не всегда придерживаюсь своего мнения» или «Я не всегда согласен с самим собой» - так можно перевести дарственную надпись «I am not always of my opinion», которую он сделал в 1956 г., собираясь писать мемуары, на книжке пятнадцатилетней давности «Семеро против человека» . Лучшего эпиграфа к истории его жизни не найти.
Текст интервью с Гитлером...
Оригинал взят у molodiakov в 49 лет назад умер Джордж Сильвестр Вирек
Поэт, прозаик, журналист, редактор, интервьюер, пиарщик, политзаключенный. Человек, по собственному определению, проживший "больше, чем одну жизнь". http://molodiakov.livejournal.com/34154.html
Герой моей новой книги, работа над которой все это время не прекращалась ни на один день, даже если мне удавалось уделить ей лишь полчаса.
Но кто это такой? Вот первая глава биографии.
Кто Вы, мистер Вирек?
«Кто такой Джордж Вирек?» - таков будет первый вопрос читателя, причем не только в России. Если вы слышите это имя впервые - не огорчайтесь. Не спешите искать его в современных энциклопедиях и антологиях - скорее всего ничего не найдете или найдете в очень специализированных изданиях, до которых не так-то просто добраться. Для начала знакомства помогут лишь англоязычный интернет да некоторые старые книги: например американский словарь «Авторы двадцатого столетия» (издание 1955 г.; в первое издание 1942 г. он не попал), содержащий автобиографию нашего героя - нечто вроде краткого и очень неполного конспекта книги, которую вы держите в руках. Приведу ее целиком, отложив подробный рассказ о действующих лицах до следующих глав, но снабдив ее некоторыми примечаниями и дополнениями, заключенными в скобки.
Меня называли «буревестником американской литературы». Так оно и есть. Моя жизнь всегда была бурной. В момент моего рождения (31 декабря 1884 г.), в Мюнхене, в постель, где я появился на свет, влетела пуля от запоздалого выстрела.
Постоянно обгоняя время, я родился на два месяца раньше ожидаемого. Моя мать - уроженка Сан-Франциско и двоюродная сестра моего отца. Ее отец Вильгельм Вирек, современник Карла Шурца , приехал в США в 1849 г. с помощью (своей младшей сестры) моей бабушки по отцовской линии Эдвины Вирек, которую называли «самой красивой актрисой Берлина за последние сто лет». Ее бюст в Королевском театре был уничтожен во время Второй мировой войны прицельным бомбометанием.
Мне было одиннадцать лет, когда мой отец, такой же буревестник, решил эмигрировать в Соединенные Штаты. Некогда он был социал-демократическим депутатом Рейхстага. Просидев целый год в одной тюремной камере с партийным лидером (Августом) Бебелем, он обнаружил, что не верит в «диктатуру пролетариата», и покинул партию. Я был поражен, увидев, его портрет и переписку с Марксом в Музее Маркса-Энгельса в Москве (в 1929 г.). Энгельс, соавтор «Манифеста Коммунистической партии», был свидетелем на свадьбе моих родителей в Лондоне.
Мы - пишущая семья, разводящая книги, как кроликов. Мой отец Луи Вирек - автор ряда научных книг. Моя жена редактировала многие образовательные издания. Мой сын Джордж Сильвестр младший, который погиб при Анцио, защищая Соединенные Штаты, редактировал сборник «Перед тем как Америка решит», изданный в Гарварде (в 1938 г.). Мой (старший) сын Питер Вирек, историк и поэт, удостоен (в 1948 г.) Пулитцеровской премии за стихи.
В возрасте 12 лет я написал теософское эссе, основанное на чтении эзотерических книг. В 14 лет я набросал в школьной тетради по-немецки «Элеонора, или Автобиография вырожденки». Это сочинение - посвященное Эмилю Золя и, по счастью, не опубликованное - ныне покоится в архиве профессора Альфреда Кинси.
Мой первый сборничек, содержавший дюжину стихотворений на немецком языке с предисловием Людвига Льюисона, вызвал ажиотаж. Меня называли «вундеркиндом». Когда выдающийся драматург Людвиг Фульда посетил США, он увез с собой все мои немецкие стихи и побудил фирму Котта, издававшую еще Гёте, выпустить их. Это было в 1906 г.
Первый сборник моих английских стихотворений, появившийся годом позже, «Ниневия и другие стихотворения» произвел фурор. Меня прославляли как ведущего американского поэта страсти и как освободителя американской поэзии от оков пуританизма. Тщеславный мальчишка, я решил стать американским классиком. Литературное приложение к «New York Times» два раза подряд отводило первые полосы юному гению. Моими поэтическими предками были По, Уитмэн, Суинберн, Россетти, Уайльд, лорд Альфред Дуглас, Гейне и совершенно забытая ныне поэтесса Мари-Мадлен.
Когда я еще учился в колледже, мой друг и советчик Джеймс Хьюнекер, устроил издание моей книги «Игра в любовь и другие пьесы». Хотя эти несколько заумные пьески не предназначались для сцены, одну из них поставили в Японии. Городской колледж Нью-Йорка делал мне поблажки, позднее дававшиеся только спортсменам: в 1906 г. я получил степень бакалавра, несмотря на прискорбный провал по химии, физике и математике. Президент колледжа Джон Финли нашел мне работу в редакции «Current Literature». Почти десять лет я был заместителем редактора этого журнала. Я также редактировал собственный журнал «The International», целью которого было представление американскому читателю наиболее смелых европейских авторов. Кроме того я был литературным редактором журнала на немецком языке «Der Deutsche Vorkaempfer», который издавал мой отец.
Я всегда хотел быть живым мостом между страной моего рождения и приемной родиной. Подобно двум великим людям, дарившим меня своим доверием и дружбой, - Теодору Рузвельту и императору Вильгельму II, я считал, что будущее западной цивилизации зиждется на сотрудничестве трех стран, которым я обязан более всего, - Соединенных Штатов, Англии и Германии. Две мировых войны свели на нет мои усилия и почти полностью сломили меня.
Через неделю после начала Первой мировой войны на газетных прилавках появился мой журнал «The Fatherland», ратовавший за «честную игру» в отношении Центральных Держав. Он стал мощным рупором общественного мнения и всего за несколько месяцев достиг тиража в 100 000 экземпляров. Когда США разорвали отношения с Германией, он был переименован в «American Monthly».
Несмотря на твердую поддержку военных усилий Соединенных Штатов, я был обвинен в изоляционистских и прогерманских настроениях. Военная партия подвергла меня бойкоту. Пять знаменитых авторов объединились под лозунгом «Больше никакого Вирека!». Мои стихи были выброшены из антологий, мое имя из справочника «Кто есть кто в Америке». Меня исключили из Американского поэтического общества, созданного главным образом моими же усилиями, и из Лиги авторов. Сейчас я - поэт без мандата.
Мои английские друзья Уэлсс, Зангвилл, Честертон, Дуглас, Шоу, Ле Галлиенн, Фрэнк Гаррис и другие остались не затронуты военной истерией. В Первую мировую войну меня чуть не линчевали, но не посадили в тюрьму, вопреки распространившимся слухам о том. Я оставался изгоем почти десять лет. Только тогда мое имя снова появилось в «Кто есть кто». К собственному удивлению я оказался на гребне волны. Я стал интервьюером высшего класса для таких изданий как «Saturday Evening Post», газет Хёрста и «Liberty». В «Liberty» я проработал почти десять лет в качестве советника редакции. Вместе с Полом Элдриджем я написал трилогию о Вечном Жиде (1928, 1931, 1932), которая оставалась бестселлером на протяжении многих лет и до сих пор переиздается в США и Англии. Германское издание было сожжено нацистами на первом же ауто-да-фе.
Я интервьюировал многих величайших современников - Фоша, Жоффра, Гинденбурга, Клемансо, Шоу, Гауптмана, Эйнштейна, Генри Форда, Шницлера, Фрейда, Гитлера, Муссолини и др. Вильгельм II, живший в изгнании в Дорне, стал моим другом. Я помогал ему писать статьи, которые печатались под его именем по всему миру. Собственный опыт Первой мировой войны я использовал в книге о пропаганде «Сеющий семена ненависти». Дружба с Фрейдом дала свои плоды в романах и «Плоть и кровь моя. Лирическая автобиография с нескромными примечаниями». Мою переписку с Вильгельмом II приобрел Гарвардский университет. Коллекция Йельского университета пополнилась письмами ко мне полковника Хауза, а копии адресованных мне писем «Колумба Бессознательного» хранятся в Архиве Фрейда в Библиотеке Конгресса.
Вторая мировая война принесла мне еще больше испытаний. Я делал все возможное, чтобы удержать мою страну, Америку, от участия в войне. Истории о (немецких) зверствах, которые начали стремительно тиражироваться, казались мне повторением аналогичных басен, которыми пропаганда кормила нас в Первую мировую. Я без колебаний стал советником Германской информационной библиотеки. Мир не помнит, что великий британский государственный деятель Ллойд-Джордж, посетив фюрера в 1936 г., назвал его «германским Джорджем Вашингтоном». Черчилль прославлял его как «бастион против большевизма». В 1938 г. он сказал, что желал бы Британии найти собственного Гитлера для воссоздания своего могущества, если она когда-нибудь проиграет войну. Стоит ли удивляться, что я не оценил патологический аспект гитлеровского гения? Впервые я интервьюировал его в 1923 г., когда он был сравнительно мало известен. Я написал: «Этот человек, если будет жив, будет делать историю - к лучшему или к худшему». Сбылось и то, и другое. Я назвал его «гиперкомпенсацией германского комплекса неполноценности».
Под воздействием военного психоза я был обвинен и сразу же заключен в тюрьму по невнятной статье одного из Актов Конгресса, который пришлось переписывать после моего процесса для придания ему законной силы. После освобождения G.B.S. (Джордж Бернард Шоу) написал мне в своей характерной манере: «Я вижу, G.S.V. (Джордж Сильвестр Вирек), что через пять лет они все-таки выпустили Вас. Похоже, Вы держались с исключительной силой духа. Большинство мучеников - никчемные люди». Я не претендую на звание мученика. Заточение расширило круг моего опыта, и я могу повторить вслед за Теренцием: «Я человек, ничто человеческое мне не чуждо». Общение с убийцами, бандитами, ворами и им подобными в условиях полного социального равенства вдохновило меня на роман «Ничто человеческое», выпущенный в Соединенных Штатах под псевдонимом «Стюарт Бентон» и в Англии под настоящим именем. Книга «Превращая людей в скотов», недавно изданная под моим именем, спокойно осмысливает тяготы тюремной жизни. После осуждения меня снова изъяли из «Кто есть кто»; двери большинства периодических изданий остаются для меня закрытыми. Будучи погребенным не впервые, я спокойно ожиданию повторного воскресения.
Книг и периодических изданий, где говорилось обо мне, слишком много, чтобы перечислять их. Как Форест Квадрат я фигурирую в четырех романах Эптона Синклера о Лэнни Бадде, как поэт-декадент Стрэскона в его же «Столице», опубликованной намного раньше (в 1908 г.). Поэт Алмахус в книге «Смотри на женщину» Эверетта Гарре - тоже я. Многие сочинители, включая автора «Подполья» Джона Роя Карлсона, нашли во мне удобную мишень. В качестве вполне безобидного персонажа я появляюсь в «Великом Звере», биографии Алистера Кроули, одно время (в 1917 г.) редактировавшего мой «The International». Профессор Тэнзилл в «Черном ходе к войне» судит обо мне академично и беспристрастно .
По понятным причинам в автобиографии нет последней даты: Джордж Сильвестр Вирек, предпочитавший, чтобы друзья звали его просто «Сильвестр», скончался от кровоизлияния в мозг 18 марта 1962 г. в возрасте семидесяти семи лет в Маунт Холлиоке, штат Массачусетс. Американские газеты откликнулись на его смерть краткими некрологами, но в словарь знаменитых покойников «Who Was Who, 1961-1970» Вирек уже не попал.
Нет в автобиографии и многого другого, о чем необходимо сказать прежде, чем приступить к подробному описанию его жизни.
Добрая дюжина сенаторов и конгрессменов включая гремевшие на всю Америку имена, прибегала к услугам Вирека как аналитика, имиджмейкера и спичрайтера - до начала Второй мировой войны он чувствовал себя на Капитолийском холме своим человеком. За полвека литературной деятельности Вирек выпустил две дюжины книг в США, Великобритании и Германии, не считая огромного количества журнальных и газетных статей, многие из которых вошли в историю - вроде первого интервью с баварским политиком-скандалистом Адольфом Гитлером. Тогда ни одна газета не купила его, и Вирек напечатал его в собственном журнале. Сейчас этот номер не найти ни за какие деньги.
Вирек отдал большую часть своей неуемной энергии достижению взаимопонимания между Германией и Америкой. Это принесло ему наибольшую славу и это же погубило его репутацию в глазах «стопроцентно благонамеренных» и «политически корректных» сограждан. Потому что он считал себя не только лояльным гражданином США, но и неофициальным послом Германии - будь она кайзеровской, веймарской, нацистской - германского духа и германской культуры. Со всеми вытекающими из этого обязательствами и последствиями.
Жизнь Джорджа Вирека - хроника взлетов и падений человека, который никогда не бежал за колесницей победителя. Современники называли его «лучшим поэтом своего поколения» и «третьесортным Оскаром Уайльдом», «самым большим даром Германии Америке» и «нацистской проституткой» (подборка наиболее интересных отзывов в приложении). В зените славы новые книги Вирека выходили одновременно по обе стороны Атлантики, причем в лучших издательствах. Они печатались, когда автор сидел в тюрьме (1942-1947), печатаются и сейчас. Но после Второй мировой войны его новые, вполне «безобидные», произведения отваживались выпускать только маргиналы.
История Джорджа Вирека - это история людей, с которыми его сводила судьба. Благодаря редкой динамичности и общительному характеру, таковых было множество. Вильгельм II радушно принимал его в своем нидерландском изгнании. Друзьями «G.S.V.» были «G.B.S.» Бернард Шоу и «Колумб Бессознательного» Зигмунд Фрейд. Последний, как и Альберт Эйнштейн, ценил его как главного пропагандиста своих теорий в Америке - но оба прервали с ним «дипломатические отношения» после прихода нацистов к власти. Теодор Рузвельт считался с влиянием отца и сына Виреков на голоса американцев германского происхождения: для его президентской предвыборной кампании 1912 г. Джордж написал боевой «Гимн Армагеддона», но «Тедди» проиграл. В годы Первой мировой воинственный экс-президент порвал с ним, но рядом с Виреком остался самый знаменитый американец германского происхождения - выдающийся психолог, гарвардский профессор Гуго Мюнстерберг. Полководцы Великой войны Гинденбург и Фош, Людендорф и Жоффр делились с ним воспоминаниями о минувших боях и соображениями о послевоенном переустройстве Европы, автомобильный король Генри Форд и великий князь Александр Михайлович - размышлениями о бессмертии души. «Красные» Эптон Синклер, Анри Барбюс и ненавистник кайзера Эмиль Людвиг считали его политическим и идейным противником, но отдавали должное эрудиции и литературному таланту человека по другую сторону баррикады.
После Второй мировой войны имя Вирека «выпало» не только из абсолютного большинства антологий и историко-литературных работ, но и из воспоминаний людей, хорошо знавших его. Например, конгрессмен Гамильтон Фиш, видный изоляционист и пламенный борец с «коммунистической заразой» в тридцатые годы, не раз прибегал к советам и перу нашего героя, оказывал ему помощь в распространении антивоенной и антибританской литературы, а затем тепло поздравил с семидесятилетием. Однако в его позднейших «Мемуарах американского патриота» об этом ни слова. Не было такого человека! Нет его имени ни в одном издании «Истории литературы США», подготовленной советскими, а затем российскими специалистами из Института мировой литературы, даже несмотря на предложение автора этих строк написать о нем. Не было такого писателя!
Тем не менее, Джордж Вирек не только «был», но оставил заметный след и в истории, и в литературе. В начале третьего тысячелетия его книги активно переиздаются и понемногу переводятся на иностранные языки. Даже рок-группы сочиняют песни на его стихи. В США о нем вышли две отличных работы. Элмер Герц, друг Вирека и знаменитый адвокат, еще в середине 1930-х годов написал о литературной деятельности нашего героя. Несмотря на договоренность, издатель - по сугубо политическим мотивам - отверг рукопись, которая была передана автором на хранение в Библиотеку Конгресса США и увидела свет только в 1979 г., когда другой издатель, молодой и предприимчивый, нашел рукопись в архие. В середине 1960-х годов историк Нил Джонсон заинтересовался архивом Джорджа Вирека (сохранившимся весьма фрагментарно), который после его смерти оказался в библиотеке Айовского университете, и посвятил ценное исследование его журналистской и политической деятельности, выпущенное отдельной книгой в 1972 г. Биографы Питера Вирека - одного из лучших поэтов и интереснейших мыслителей послевоенной Америки - неизбежно вспоминали его отца, причем не всегда в соответствии с пропагандистскими штампами прошлого . В октябре 2005 г. популярный журнал для интеллектуалов «The New Yorker» уделил целых две страницы мелкого шрифта информативному и вполне объективному изложению биографии нашего героя . В массовой литературе имя Вирека мелькает от случая к случаю, причем не всегда в том контексте, какого заслуживает: недавние переиздания его первого романа «Дом вампира», в котором критики усматривают гомосексуальные мотивы, привлекли больше внимания, чем всё его остальное творчество. В одном опыте в жанре «альтернативной истории» (Ричард Лупофф. Книга Лавкрафта) Вирек вовсе фигурирует в качестве главного злодея, пытающегося поставить на службу гитлеровской пропаганде (в середине двадцатых!) автора «ужастиков» Говарда Лавкрафта, - явно по аналогии с его сотрудничеством с «Великим Зверем» Алистером Кроули в годы Первой мировой войны .
Российскому читателю Джордж Вирек практически неизвестен. И никогда не был известен: его не переводили и не писали о нем. Исключение - книга журналистов Альберта Кана и Майкла Сейерса «Тайная война против Америки» (издана в США в 1942 г., переведена в СССР в 1947 г., затем упрятана в спецхран), изобразивших Вирека главным нацистским агентом в Соединенных Штатах, и ее позднейшие «изводы» вроде «романа-хроники» Юрия Королькова «Тайны войны». Книге Кана и Сейерса я благодарен, поскольку именно из нее, давным-давно, впервые узнал имя своего будущего героя, который в русском переводе подчеркнуто назывался на немецкий лад «Фиреком». Много лет спустя я прочитал книги Герца и Джонсона, заинтересовался Виреком и стал собирать его сочинения. Последнее стало возможным лишь благодаря Интернету - книги-то все в Америке. В итоге автор этих строк оказался обладателем лучшей в мире - впрочем, вероятно, единственной в настоящее время - частной коллекции прижизненных изданий Вирека и материалов о нем. Почти все экземпляры украшены дарственными надписями автора, за которыми для меня вставали новые и новые люди - известные и неизвестные, друзья и случайные знакомые. Наконец, я решил написать книгу о нем, в которой будет многое из того, о чем не сказано ни у Герца, ни у Джонсона.
Патриарх американской историографии, лауреат Пулитцеровской премии Джон Толанд писал мне 16 сентября 1996 г.: «Я не отношусь ни к какой группе историков. Я сам по себе, я пишу не-идеологическую историю. <…> Я пишу об истории с нейтральных позиций и стараюсь показать все ее стороны. <…> Я надеюсь, что вы и другие молодые историки продолжите мое дело. Просто рассказывайте правду. <…> У меня только один окончательный критерий: правда это или нет?». Этими соображениями я и старался руководствоваться.
Джордж Сильвестр Вирек в целом симпатичен мне как человек и как писатель, хотя я, разумеется, не разделяю многих его оценок. Да он и сам признавался: «Я не всегда придерживаюсь своего мнения» или «Я не всегда согласен с самим собой» - так можно перевести дарственную надпись «I am not always of my opinion», которую он сделал в 1956 г., собираясь писать мемуары, на книжке пятнадцатилетней давности «Семеро против человека» . Лучшего эпиграфа к истории его жизни не найти.
Текст интервью с Гитлером...