Комментарии к "Философии истории" Гегеля. Ч.1
Начал читать «Философию истории» Гегеля. И показалось интересным разобрать каждое предложение его текста с самого начала. Не знаю, надолго ли меня хватит, но пока запал есть. Работа еще в процессе, но хотелось было бы поделиться тем, что сделал, вдруг кто захочет покритиковать мой разбор.
К сожалению, не знаю немецкого, чтобы читать в оригинале, но у меня есть два перевода: на русский и английский, сопоставляя которые можно избежать ненужной критики особенностей, являющихся следствием перевода.
Дается сначала русский перевод, затем английский, и после звездочек - мой комментарий.
Милостивые государи.
Темой этих лекций является философская всемирная история, т.е. не общие размышления о всемирной истории, которые мы вывели бы из нее и желали бы пояснить, приводя примеры, взятые из ее содержания, а сама всемирная история
The subject of this course of Lectures is the Philosophical History of the World. And by this must be understood, not a collection of general observations respecting it, suggested by the study of its records, and proposed to be illustrated by its facts, but Universal History itself
***
Претензия на то, что он - Высший разум, который не то, что просто размышляет, выводит и поясняет, а вещает саму Абсолютную Всемирную историю? Или, скорее, неуклюжая попытка разграничить то, что в его сознании является более серьезным изложением всемирной истории от того, что является менее серьезным? Он не подумал о том, что как бы ни делать серьезным и более глубоким изложение всемирной истории, человеческому разуму невозможно отойти здесь от общих размышлений с примерами: слишком масштабная задача. Поэтому разграничить у него здесь не вышло.
Для выяснения того, что такое философская всемирная история, я считаю необходимым прежде всего рассмотреть другие формы историографии. Вообще существуют три вида историографии:
a) первоначальная история,
b) рефлективная история,
c) философская история.
To gain a clear idea, at the outset, of the nature of our task, it seems necessary to begin with an examination of the other methods of treating History. The various methods may be ranged under three heads: I. Original History.
II. Reflective History.
III. Philosophical History.
***
Имеет право на свою классификацию
Что касается первой, то, чтобы тут же дать конкретный образ, я назову для примера имена Геродота , Фукидида и других подобных им историков. Эти историки описывали преимущественно протекавшие на их глазах деяния, события и состояния, причем сами они были проникнуты их духом и переносили в сферу духовных представлений то, что существовало вовне. Таким образом внешнее явление преобразуется во внутреннее представление.
Of the first kind, the mention of one or two distinguished names will furnish a definite type. To this category belong Herodotus, Thucydides, and other historians of the same order, whose descriptions are for the most part limited to deeds, events, and states of society, which they had before their eyes, and whose spirit they shared. They simply transferred what was passing in the world around them, to the realm of representative intellect. An external phenomenon is thus translated into an internal conception.
***
Только мизерная часть описываемых событий происходила на их глазах. Насколько они проникнуты были духом их времени, и насколько историк более позднего времени не проникнут, не измеришь. Далее не совсем понятно, что он имеет в виду. А сказать нужно было просто, что эти историки были ближе к описываемым им событиям, что-то видели сами, что-то узнавали от непосредственных свидетелей, и что им легче было понять дух событий, но не более того.
Подобно тому как поэт перерабатывает материал, данный ему в его ощущениях, чтобы выразить его в представлениях. Конечно эти первоначальные историки пользовались сообщениями и рассказами других (один человек не может видеть все), но лишь таким же образом, как и поэт пользуется, как ингредиентом, сложившимся языком, которому он обязан столь многим.
In the same way the poet operates upon the material supplied him by his emotions; projecting it into an image for the conceptive faculty. These original historians did, it is true, find statements and narratives of other men ready to hand. One person cannot be an eye or ear witness of everything.
But they make use of such aids only as the poet does of that heritage of an already-formed language, to which he owes so much: merely as an ingredient.
***
Сравнение с поэтом совершенно неуместно. Поэт творит, сочиняет сюжеты, а историк, наоборот, пытается зафиксировать имеющееся. Поэт перемешивает слова, и произведение ценно именно причудливостью перемешивания, а историк, перемешивая те же слова, имеет совершенно другую дополнительную задачу.
Историки связывают воедино преходящие явления и увековечивают их в храме Мнемозины.
Historiographers bind together the fleeting elements of story, and treasure them up for immortality in the Temple of Mnemosyne.
***
Создал афоризм. Хорошо, засчитано.
К такой первоначальной истории не относятся легенды, народные песни, предания, так как все это еще неясные способы представления, свойственные непросвещенным народам.
Legends, Ballad-stories, Traditions, must be excluded from such original history. These are but dim and hazy forms of historical apprehension, and therefore belong to nations whose intelligence is but half awakened.
***
К сожалению, не должны относиться, но они присутствуют даже и в современной историографии. Что же говорить о Геродоте, у которого, скажем, Геракл - это реальный персонаж.
Мы же имеем здесь дело с такими народами, которые знали, что они собою представляли и чего они желали.
Here, on the contrary, we have to do with people fully conscious of what they were and what they were about.
***
Фальшивая и ненужная фраза. Мы имеем дело здесь не с народами, а и историками этих народов. Народы и сейчас мало что знают, и тогда также занимались каждый своим делом: кто огород культивировал, кто торговал, кто прислуживал. Не думаю, что фраза Гегеля справедлива даже для представителей элит.
Действительность, которую мы обозреваем или можем обозреть, следует признать более твердой почвой, чем то ускользнувшее прошлое, к которому относится возникновение легенд и поэтических произведений, уже не выражающих исторической жизни народов, достигших ясно выраженной индивидуальности.
The domain of reality - actually seen, or capable of being so - affords a very different basis in point of firmness from that fugitive and shadowy element, in which were engendered those legends and poetic dreams whose historical prestige vanishes, as soon as nations have attained a mature individuality
***
Опять если отбросить фальшивое преувеличение сознательности народов, которые как жили в те времена, так и позже будут жить представлениями в примитивных легендах, останется мысль, что попытка представить реальную действительность более основательна, чем сочинение легенд. А что это как ни просто откровенная банальность?
Такие первоначальные историки преобразуют современные им события, деяния и состояния в систему представлений. Поэтому содержание таких исторических произведений не может быть очень обширно по своему внешнему объему (например исторические труды Геродота , Фукидида , Гвиччардини );
Such original historians, then, change the events, the deeds, and the states of society with which they are conversant, into an object for the conceptive faculty. The narratives they leave us cannot, therefore, be very comprehensive in their range.Herodotus, Thucydides, Guicciardini, may be taken as fair samples of the class in this respect.
***
Содержание призведений, которые преобразуют события в систему представлений, не может быть обширным по своему внешнему объему. Абсурд. К первоначальным историкам он относит Геродота, Фукидида и … скачок через 2000 лет… Гвиччардини. Очень удачная классификация.
То, что существует и живет в окружающей их среде, составляет их существенное содержание; образованность автора и культура, выражающаяся в тех фактах, излагая которые он создает свое произведение, дух автора и дух тех действий, о которых он повествует, тождественны.
What is present and living in their environment is their proper material.The influences that have formed the writer are identical with those which have moulded the events that constitute the matter of his story.The author’s spirit, and that of the actions he narrates, is one and the same.
***
Откровенный абсурд. Как может быть образованность, культура и дух интеллектуала быть тождественны образованности, культуре и духу действий, скажем, каких-нибудь примитивных преступников, которых он описывает?
Он описывает то, в чем он более или менее принимал участие, или то, что он по крайней мере переживал.
He describes scenes in which he himself has been an actor, or at any rate an interested spectator.
***
Этим не только не ограничиваются их произведения, но и составляют их ничтожную часть. Что за абсурд?
Он воспроизводит непродолжительные периоды, индивидуальные образы людей и происшествий; нарисованная им картина воспроизводит без рефлексии отдельные черты так, чтобы вызывать у потомков столь же определенное представление об изображенном, сколь определенно оно представлялось ему в воззрении или в наглядных повествованиях.
It is short periods of time, individual shapes of persons and occurrences, single, unreflected traits, of which he makes his picture.
And his aim is nothing more than the presentation to posterity of an image of events as clear as that which he himself possessed in virtue of personal observation, or life-like descriptions.
***
банальности
Он не прибегает к рефлексии потому, что сам духовно сжился с излагаемым им предметом и еще не вышел за его пределы;
Reflections are none of his business, for he lives in the spirit of his subject; he has not attained an elevation above it.
***
Цель любого историка сжиться с излагаемым им предметом. И у предмета нет никаких четких пределов, о которых мы можем говорить, пересек ли автор их или нет.
Если же он, как например Цезарь, принадлежит к числу полководцев или государственных деятелей, то именно его цели сами по себе являются историческими.
If, as in Caesar’s case, he belongs to the exalted rank of generals or statesmen, it is the prosecution of his own aims that constitutes the history.
***
Пусть будет так.
Но если здесь говорится, что у такого историка нет рефлексии, а что выступают сами лица и народы, то не противоречат ли этому те речи, которые мы читаем например у Фукидида и о которых можно утверждать, что они наверно не были произнесены в такой форме?
Such speeches as we find in Thucydides (for example) of which we can positively assert that they are not bona fide reports, would seem to make against out statement that a historian of his class presents us no reflected picture; that persons and people appear in his works in propria persona.
***
Не нахожу смысла ни в русском, ни в английском переводе. Как можно противопоставлять отсутствие рефлексии у историка и выступление лиц и народов? И что значит здесь in propria persona, когда даже речь пропускается через пересказ историка, а то и выдумана им? Гегель где-то утверждал, что историк не представляет отраженной картины(reflected picture)? И к чему может относиться эта производящая впечатление абсурда фраза?
Однако речи являются действиями людей и притом такими действиями, которые имеют весьма существенное значение.
Speeches, it must be allowed, are veritable transactions in the human commonwealth; in fact, very gravely influential transactions.
***
Могло бы быть вступлением к какой-нибудь важной мысли
Правда, люди часто говорят, что это были только речи, желая этим доказать их невинность. Такие речи представляют собой только болтовню, а болтовня обладает тем важным преимуществом, что она невинна.
It is indeed, often said, “Such and such things are only talk;” by way of demonstrating their harmlessness. That for which this excuse is brought may be mere “talk”; and talk enjoys the important privilege of being harmless.
***
И что же невинного в болтовне? Она может быть средством выражения порочного человека, болтовня может выдать важный секрет, да даже и инфаркт вызвать, наконец. Как там современник Гегеля писал: "Ах злые языки, страшнее пистолета"
Но такие речи, с которыми один народ обращается к другому, или речи, с которыми люди обращаются к народу и к государям, являются существенными и неотъемлемыми составными частями истории.
But addresses of peoples to peoples, or orations directed to nations and to princes, are integrant constituents of history.
***
Как они могут быть неотъемлемыми частями истории, когда они умирают для истории сразу как только произнесены, и далее, хорошо, если хоть в искаженной форме передаются историками, а многие исчезают бесследно.
И если бы даже такие речи, как например речь Перикла, образованнейшего, чистейшего, благороднейшего государственного деятеля, были переработаны Фукидидом, то они все-таки не чужды Периклу.
Granted that such orations as those of Pericles - that most profoundly accomplished, genuine, noble statesman - were elaborated by Thucydides, it must yet be maintained that they were not foreign to the character of the speaker.
***
Какой переход от "неотъемлемых частей истории" до "они все-таки не чужды"! Очевидно, что Гегель не придает значения тому, что он говорит, и что это может означать. Его слова отражают не выводы исследователя, а недалекость его восприятия и ограниченность фантазий.
В таких речах эти люди высказывают максимы своего народа и свои личные взгляды, выражают понимание своих политических отношений и своей нравственной и духовной природы, те принципы, которыми они руководились, преследуя те или иные цели и применяя тот или иной образ действий.
In the orations in question, these men proclaim the maxims adopted by their countrymen, and which formed their own character; they record their views of their political relations, and of their moral and spiritual nature; and the principles of their designs and conduct.
***
Если это многословие заменить одной лишь фразой "В таких речах люди выражают дух времени", это никак не обеднило бы содержание, но облегчило бы чтение, вместо того, чтобы спотыкаться, вчитываясь в пустословный туман.
В речах, приписываемых историком этим людям, выражается не чуждое им сознание, а их собственная культура.
What the historian puts into their mouths is no supposititious system of ideas, but an uncorrupted transcript of their intellectual and moral habitudes.
***
Совершенно две различные вещи. Подлинный разговор, о котором мы можем только предполагать, и речь, сконструированная историком. И, конечно, мы можем воспринимать эту речь только как детище историка. Это его произведение, и мы понятие не имеем, насколько точно он отображает реальную речь. Поэтому если мы говорим о максимах народа и т.д. что там Гегель писал, логично было это относить к историку, а не к исторической фигуре, которой приписывается речь. А тут Гегель снова перескакивает со сконструированной речи к речи реальной. Видимо, для Гегеля настолько не существенна разница между этими речами, что он не задумываясь подменяет одно другим.
Остальные статьи смотреть в Комментарии к ФИ