Кофейная книга
Кошкины слезки
Вокруг меня всегда очень тихо.
Может быть, поэтому она пришла именно ко мне.
...
- Мне, в общем, только бы отоспаться, - сказала она накануне вечером. - Я поживу у тебя дня четыре?
- Может быть, останешься? - сказал я тогда робко.
- Ну, может быть, - протянула она. - Еще не знаю. Как получится.
А сейчас я прихлебывал кофе, гладил ее по пестрой трехцветной шерсти, чувствуя каждый выпирающий позвонок, и думал, как бы спросить, что она решила.
...
Поздно вечером она пришла ко мне на письменный стол и заглянула в монитор.
«Что ты делаешь?» - «Перевожу. С английского на русский.»
Я видел, что она удивлена и заинтригована.
- Переводишь людей для людей? Бедный. - Она даже слегка боднула меня в плечо в знак сочувствия.
Я поспешил ее утешить.
- Ну, что ты. Я же не вижу тех, кого перевожу и тех, для кого перевожу. Мне не нужно жить в двух мирах, как вам. Для вас это вопрос жизни и смерти, а для меня - только заработка.
- Но ты все равно знаешь, - возразила она, спрыгнула со стола и ушла на кухню.
Кошачье племя - прирожденные переводчики, они живут на границе между "есть" и "могло бы быть", видят оба мира разом. Любой котенок очень быстро учится слышать разницу между тем, что люди говорят и что имеют в виду, ведь под самым простым «кис-кис-кис» может скрываться все, что угодно, от «иди сюда, я тебя покормлю» до «у меня есть консервная банка, и
я хочу привязать ее к твоему хвосту». Те, кто не учится, не выживают.
Я закончил главу, встал из-за компьютера и вышел сварить себе кофе. Сара умывалась на диване.
- Извини, что я спрашиваю, - сказал я. - Но ты... ты пыталась переводить людей для людей?
Она продолжала тщательно мыться. Но в конце концов ответила:
- Я просто ушла.
...
- Нет уж, - сказала хозяйка. - Ты, пожалуйста, реши. Ты моя кошка или приблудная. А то вы горазды стали
приходить и уходить, когда вам хочется.
«Ты бы это не кошке говорила, -
подумал я. - А Игорю своему. Нашла, на ком твердость характера отрабатывать».
Сара потерлась настойчивее. Но хозяйка была явно не в духе.
- Решай, - повторила она. - Сейчас решай.
Сара села поодаль и лизнула лапу.
Хозяйка подняла сумку и прошла в подъезд. Сара неуверенно шагнула за ней, потом
развернулась и побежала прочь. Из подъезда выскочила хозяйка с криком «Глаша!»,
метнулась обратно, звеня ключами, я услышал, как хлопнула дверь, а потом
хозяйка вылетела во двор, уже без сумки, и помчалась по дворам, причитая: «Глаша, Глашенька, кошечка моя, ну прости меня, ну, пожалуйста».
...
Я варю кофе и поглядываю в открытое окно. Что-то Сара задерживается. В соседнем дворе у нее появился ухажер, я очень рассчитываю на котят к концу лета. Я варю кофе и думаю о
чувстве любви и чувстве вины. Тогда, месяц назад, Сара пришла еще грязнее, чем
обычно. Когда я взял ее на руки, то увидел мелкую россыпь влаги вокруг глаз -
кошкины слезки. В первый момент я подумал, что у нее загноились глаза и
потянулся к аптечке, но она фыркнула: «Брось, ерунда». А а потом добавила: «Я
совсем ушла. Я перестала понимать себя и испугалась.»
«Я знаю разницу между чувством любви и чувством вины, - сказала она. - Я знаю ее у людей, знаю у себя. Мы живем тем, что чувствуем разницу между тем и этим. Между «есть» и «могло бы
быть». И я испугалась, когда перестала ее чувствовать. Так делают только люди.
Я испугалась, что перестану быть кошкой».
Я попытался ее утешить - все-таки
я переводчик.
«Люди часто выдают одно за другое, - сказал я. - Потому что с чувством вины иметь дело гораздо легче, чем с чувством любви. И если одно на другое подменили еще в детстве, приходится так и жить - ссорится и мириться, выгонять, уходить, а потом возвращаться, просить прощения и прощать».
Дождь
Наверное, я всерьез старше длинного нескладного человека в зеркале. Он еще очень молодой, а мне уже неинтересно…
Вполне приличный кофе и вечный джаз из хрипящего динамика. С тех пор я по будням встаю на час раньше, отправляюсь в кафе, сижу там на неудобном пластмассовом стуле и смотрю в маленькое окошко. За ним мелькают машины и качается ветка тополя.
...
Зачем?.. Бог его знает… Просто так не делает никто, кроме меня, - это слабое, но все же действенное лекарство против серых костюмов и серьезных лиц
...
У бесконечного пути есть цвет, звук, запах и вкус. Серое утреннее небо, гул колес и резкие гудки, незнакомая музыка, табачный дым, кофе, кисловатые, отдающие железом капли городского дождя.
Я - никто, пылинка, обломок, осколок. Я смотрю в окно, а бесконечный путь проходит мимо меня. Каждый день.
...
Я застываю камнем, камни вечны, не течет время под лежачий камень…
...
я нарушаю молчание первым. Мне не нужно ничего придумывать - слова давно нашли меня сами. Мне тоже хочется сказки… и наплевать, кто будет за это платить.
- Дождь…
Первое слово сказано, веревочка закрутилась; подбираю разноцветные бусины, жемчуг и граненое стекло, золото и латунь - вперемешку. По выщербленным ступеням, по белому песку дальних берегов, сквозь высокие залы и осенние леса, через реки и тропы - меня ведут ее сумасшедшие глаза. Я чувствую себя прижатым к стенке… и совершенно свободным. Утренняя дрожь отступает, сменяясь непривычным теплом, будто мы сидим у костра и слышим, как дождь уходит по опавшим листьям. Она должна расслышать. Что она видит вокруг - такими глазами? Чувствует ли тепло и свободу?
У нее холодные, неживые руки. Она не верит мне. Думает, что я псих. Или, еще хуже, что я к ней клеюсь. Взгляды и шаги скользят рядом. Время проходит, не задевая нас; мы слишком привычны здесь, нас никто не заметит. Ее стакан с апельсиновым соком подпрыгивает, когда за окном проезжают тяжелые машины, мой кофе давно остыл; школьники погрузились в свой автобус под окрики женщины с георгинами.
Боже мой, думаю я, так было всегда. Почерневшие от сырости и табачного дыма потолочные балки, дождь, глухо стучащий в жестяной подоконник, и девочка с замерзшими руками; она глядит на меня еще недоверчиво, но…
Дождь переполняет реки и озера, вода размывает непрочные берега, срывает плотины…
…и всегда, неизбежно - в пути; копить секунды, минуты, часы, годы, отнятые у дома - в дар дороге; в пути - будто в погоне за дождем и ветром, за запахом дыма и теплом костра, за прикосновением руки случайного попутчика, за вечной молодостью…
Смотрит не моргая. Лицо - каменное. Только губы дрожат.
Я дурак. Клинический.
Я ведь сейчас уйду, а она поедет домой, отыщет веревку покрепче, приладит петлю… Или разругается с матерью, с подружкой, с молодым человеком - отведет душу. Или просто проплачет всю ночь.
Потому что не бывает бесконечной дороги и вечной молодости. Она слишком много читала, видела, слышала, чтобы поверить мне. Никто не виноват.
Я ухожу быстро. Очень быстро, не оглядываясь.
...
Вчера она сидела за крайним столиком. Апельсиновый сок, серебряная цепочка на шее, перепутанные светлые кудряшки. Шестнадцать лет, не больше. А должно бы под пятьдесят.
Однажды - к тому времени осенняя вода станет льдом, или лед тронется, или зацветут вишни - она сядет за мой столик и возьмет меня за руку. Если узнает…
У нее будут голубые глаза ребенка - и бессмертное сердце; она поймает первое слово, драгоценный камень или граненую стекляшку - какая разница? Она расскажет мне, что случилось потом, когда я вышел не оборачиваясь, оставив на столе пустую чашку, оставив ее - смотреть мне вслед.
Она вернет мой дар, мое право на вечную молодость и бесконечную дорогу. Это всегда случается вовремя, и я не боюсь опоздать. Поэтому каждое утро я выхожу из дома в дрожащий туман, иду мимо бетонного забора и мусорных баков, жду зеленого огня нового светофора… У городских дождей тот же привкус ржавчины, что и тридцать лет назад, так же шелестят колеса по мокрому асфальту, такой же горький дым от горящих листьев.
Только бы она узнала меня.
А давай так…
- Вот и у меня девочка, - вздыхает женщина в очках и втягивает шею. Теперь она похожа на грустную черепаху. - В три месяца они все девочки… А теперь вон, посмотрите!
...
- Я не пачкаюсь, - спокойно говорит девочка, поднимаясь и вытирая руки о шорты. - Я просеиваю грунт, чтобы червякам было легче дышать.
- Каким червякам, что ты выдумываешь? Ты не можешь играть как все нормальные дети? - женщина в очках снова переходит на крик.
...
- Давай так: ты как будто прилетаешь на космическом корабле на Марс, а я как будто марсианин, и мы налаживаем межпланетный контакт!
- Ты не видишь, что ли, я играю с куклой? Хочешь с нами в «дочки-матери»?
- Тогда давай так: кукла - это как будто робот, а мы должны поменять ей программу и спасти планету! - Тоня берет куклу за руку.
- Не трогай! - Люда вырывает куклу и отворачивается. - У тебя руки грязные! Я с тобой не играю!
...
На верхней ступеньке горки, сделанной в виде ракеты, сидит мальчик с пластмассовым мечом и наблюдает за всей сценой, свесив ноги. Время от времени он прижимается к бортику, чтобы дать протиснуться кому-то из малышей, которые поднимаются по лесенке. Иногда он выставляет меч, как шлагбаум, и говорит:
- Предъявите ваш билетик?
Тогда малыши делают жест, словно вкладывают ему в руку невидимый билетик.
- Проходите! - говорит мальчик, поднимая меч.
Малыши смеются.
...
Тем временем мальчик с пластмассовым мечом спрыгивает с горки и прогуливается вокруг песочницы, поддевая ногой камешки.
Он подходит к Тоне и говорит:
- Давай так: ты как будто умеешь дышать под водой, а я водолаз и ищу затонувший корабль.
Тоня удивленно смотрит на мальчика. В ее глазах одновременно - и любопытство, и недоверие.
- Лучше давай так, - говорит она, - ты как будто водолаз, а я как будто призрак на корабле и не пускаю водолазов к сокровищам.
- Хорошо. А я как будто особенный водолаз и могу вернуть твой дух в тело! Тогда ты оживешь! - предлагает мальчик.
- Здорово! Только для этого тебе надо найти тайную книгу в затонувшем корабле, - оживляется девочка.
- Давай так: как будто в книге написано твое имя, которое надо произнести вслух! А сама ты не можешь, ты же призрак!
- А еще давай так…
- А еще лучше…
Когда женщина в очках спохватывается, мальчик с девочкой уже почти вышли из сквера. Они удаляются, держась за руки, и что-то оживленно обсуждают.
- Антонина, куда ты пошла? Вернись немедленно, я сказала! Антонина! - Женщина поправляет очки и бегом пересекает детскую площадку.
Две сестры в песочнице, забыв про кастрюльку с кофе, шумно делят пластмассовый меч.
Вокруг меня всегда очень тихо.
Может быть, поэтому она пришла именно ко мне.
...
- Мне, в общем, только бы отоспаться, - сказала она накануне вечером. - Я поживу у тебя дня четыре?
- Может быть, останешься? - сказал я тогда робко.
- Ну, может быть, - протянула она. - Еще не знаю. Как получится.
А сейчас я прихлебывал кофе, гладил ее по пестрой трехцветной шерсти, чувствуя каждый выпирающий позвонок, и думал, как бы спросить, что она решила.
...
Поздно вечером она пришла ко мне на письменный стол и заглянула в монитор.
«Что ты делаешь?» - «Перевожу. С английского на русский.»
Я видел, что она удивлена и заинтригована.
- Переводишь людей для людей? Бедный. - Она даже слегка боднула меня в плечо в знак сочувствия.
Я поспешил ее утешить.
- Ну, что ты. Я же не вижу тех, кого перевожу и тех, для кого перевожу. Мне не нужно жить в двух мирах, как вам. Для вас это вопрос жизни и смерти, а для меня - только заработка.
- Но ты все равно знаешь, - возразила она, спрыгнула со стола и ушла на кухню.
Кошачье племя - прирожденные переводчики, они живут на границе между "есть" и "могло бы быть", видят оба мира разом. Любой котенок очень быстро учится слышать разницу между тем, что люди говорят и что имеют в виду, ведь под самым простым «кис-кис-кис» может скрываться все, что угодно, от «иди сюда, я тебя покормлю» до «у меня есть консервная банка, и
я хочу привязать ее к твоему хвосту». Те, кто не учится, не выживают.
Я закончил главу, встал из-за компьютера и вышел сварить себе кофе. Сара умывалась на диване.
- Извини, что я спрашиваю, - сказал я. - Но ты... ты пыталась переводить людей для людей?
Она продолжала тщательно мыться. Но в конце концов ответила:
- Я просто ушла.
...
- Нет уж, - сказала хозяйка. - Ты, пожалуйста, реши. Ты моя кошка или приблудная. А то вы горазды стали
приходить и уходить, когда вам хочется.
«Ты бы это не кошке говорила, -
подумал я. - А Игорю своему. Нашла, на ком твердость характера отрабатывать».
Сара потерлась настойчивее. Но хозяйка была явно не в духе.
- Решай, - повторила она. - Сейчас решай.
Сара села поодаль и лизнула лапу.
Хозяйка подняла сумку и прошла в подъезд. Сара неуверенно шагнула за ней, потом
развернулась и побежала прочь. Из подъезда выскочила хозяйка с криком «Глаша!»,
метнулась обратно, звеня ключами, я услышал, как хлопнула дверь, а потом
хозяйка вылетела во двор, уже без сумки, и помчалась по дворам, причитая: «Глаша, Глашенька, кошечка моя, ну прости меня, ну, пожалуйста».
...
Я варю кофе и поглядываю в открытое окно. Что-то Сара задерживается. В соседнем дворе у нее появился ухажер, я очень рассчитываю на котят к концу лета. Я варю кофе и думаю о
чувстве любви и чувстве вины. Тогда, месяц назад, Сара пришла еще грязнее, чем
обычно. Когда я взял ее на руки, то увидел мелкую россыпь влаги вокруг глаз -
кошкины слезки. В первый момент я подумал, что у нее загноились глаза и
потянулся к аптечке, но она фыркнула: «Брось, ерунда». А а потом добавила: «Я
совсем ушла. Я перестала понимать себя и испугалась.»
«Я знаю разницу между чувством любви и чувством вины, - сказала она. - Я знаю ее у людей, знаю у себя. Мы живем тем, что чувствуем разницу между тем и этим. Между «есть» и «могло бы
быть». И я испугалась, когда перестала ее чувствовать. Так делают только люди.
Я испугалась, что перестану быть кошкой».
Я попытался ее утешить - все-таки
я переводчик.
«Люди часто выдают одно за другое, - сказал я. - Потому что с чувством вины иметь дело гораздо легче, чем с чувством любви. И если одно на другое подменили еще в детстве, приходится так и жить - ссорится и мириться, выгонять, уходить, а потом возвращаться, просить прощения и прощать».
Дождь
Наверное, я всерьез старше длинного нескладного человека в зеркале. Он еще очень молодой, а мне уже неинтересно…
Вполне приличный кофе и вечный джаз из хрипящего динамика. С тех пор я по будням встаю на час раньше, отправляюсь в кафе, сижу там на неудобном пластмассовом стуле и смотрю в маленькое окошко. За ним мелькают машины и качается ветка тополя.
...
Зачем?.. Бог его знает… Просто так не делает никто, кроме меня, - это слабое, но все же действенное лекарство против серых костюмов и серьезных лиц
...
У бесконечного пути есть цвет, звук, запах и вкус. Серое утреннее небо, гул колес и резкие гудки, незнакомая музыка, табачный дым, кофе, кисловатые, отдающие железом капли городского дождя.
Я - никто, пылинка, обломок, осколок. Я смотрю в окно, а бесконечный путь проходит мимо меня. Каждый день.
...
Я застываю камнем, камни вечны, не течет время под лежачий камень…
...
я нарушаю молчание первым. Мне не нужно ничего придумывать - слова давно нашли меня сами. Мне тоже хочется сказки… и наплевать, кто будет за это платить.
- Дождь…
Первое слово сказано, веревочка закрутилась; подбираю разноцветные бусины, жемчуг и граненое стекло, золото и латунь - вперемешку. По выщербленным ступеням, по белому песку дальних берегов, сквозь высокие залы и осенние леса, через реки и тропы - меня ведут ее сумасшедшие глаза. Я чувствую себя прижатым к стенке… и совершенно свободным. Утренняя дрожь отступает, сменяясь непривычным теплом, будто мы сидим у костра и слышим, как дождь уходит по опавшим листьям. Она должна расслышать. Что она видит вокруг - такими глазами? Чувствует ли тепло и свободу?
У нее холодные, неживые руки. Она не верит мне. Думает, что я псих. Или, еще хуже, что я к ней клеюсь. Взгляды и шаги скользят рядом. Время проходит, не задевая нас; мы слишком привычны здесь, нас никто не заметит. Ее стакан с апельсиновым соком подпрыгивает, когда за окном проезжают тяжелые машины, мой кофе давно остыл; школьники погрузились в свой автобус под окрики женщины с георгинами.
Боже мой, думаю я, так было всегда. Почерневшие от сырости и табачного дыма потолочные балки, дождь, глухо стучащий в жестяной подоконник, и девочка с замерзшими руками; она глядит на меня еще недоверчиво, но…
Дождь переполняет реки и озера, вода размывает непрочные берега, срывает плотины…
…и всегда, неизбежно - в пути; копить секунды, минуты, часы, годы, отнятые у дома - в дар дороге; в пути - будто в погоне за дождем и ветром, за запахом дыма и теплом костра, за прикосновением руки случайного попутчика, за вечной молодостью…
Смотрит не моргая. Лицо - каменное. Только губы дрожат.
Я дурак. Клинический.
Я ведь сейчас уйду, а она поедет домой, отыщет веревку покрепче, приладит петлю… Или разругается с матерью, с подружкой, с молодым человеком - отведет душу. Или просто проплачет всю ночь.
Потому что не бывает бесконечной дороги и вечной молодости. Она слишком много читала, видела, слышала, чтобы поверить мне. Никто не виноват.
Я ухожу быстро. Очень быстро, не оглядываясь.
...
Вчера она сидела за крайним столиком. Апельсиновый сок, серебряная цепочка на шее, перепутанные светлые кудряшки. Шестнадцать лет, не больше. А должно бы под пятьдесят.
Однажды - к тому времени осенняя вода станет льдом, или лед тронется, или зацветут вишни - она сядет за мой столик и возьмет меня за руку. Если узнает…
У нее будут голубые глаза ребенка - и бессмертное сердце; она поймает первое слово, драгоценный камень или граненую стекляшку - какая разница? Она расскажет мне, что случилось потом, когда я вышел не оборачиваясь, оставив на столе пустую чашку, оставив ее - смотреть мне вслед.
Она вернет мой дар, мое право на вечную молодость и бесконечную дорогу. Это всегда случается вовремя, и я не боюсь опоздать. Поэтому каждое утро я выхожу из дома в дрожащий туман, иду мимо бетонного забора и мусорных баков, жду зеленого огня нового светофора… У городских дождей тот же привкус ржавчины, что и тридцать лет назад, так же шелестят колеса по мокрому асфальту, такой же горький дым от горящих листьев.
Только бы она узнала меня.
А давай так…
- Вот и у меня девочка, - вздыхает женщина в очках и втягивает шею. Теперь она похожа на грустную черепаху. - В три месяца они все девочки… А теперь вон, посмотрите!
...
- Я не пачкаюсь, - спокойно говорит девочка, поднимаясь и вытирая руки о шорты. - Я просеиваю грунт, чтобы червякам было легче дышать.
- Каким червякам, что ты выдумываешь? Ты не можешь играть как все нормальные дети? - женщина в очках снова переходит на крик.
...
- Давай так: ты как будто прилетаешь на космическом корабле на Марс, а я как будто марсианин, и мы налаживаем межпланетный контакт!
- Ты не видишь, что ли, я играю с куклой? Хочешь с нами в «дочки-матери»?
- Тогда давай так: кукла - это как будто робот, а мы должны поменять ей программу и спасти планету! - Тоня берет куклу за руку.
- Не трогай! - Люда вырывает куклу и отворачивается. - У тебя руки грязные! Я с тобой не играю!
...
На верхней ступеньке горки, сделанной в виде ракеты, сидит мальчик с пластмассовым мечом и наблюдает за всей сценой, свесив ноги. Время от времени он прижимается к бортику, чтобы дать протиснуться кому-то из малышей, которые поднимаются по лесенке. Иногда он выставляет меч, как шлагбаум, и говорит:
- Предъявите ваш билетик?
Тогда малыши делают жест, словно вкладывают ему в руку невидимый билетик.
- Проходите! - говорит мальчик, поднимая меч.
Малыши смеются.
...
Тем временем мальчик с пластмассовым мечом спрыгивает с горки и прогуливается вокруг песочницы, поддевая ногой камешки.
Он подходит к Тоне и говорит:
- Давай так: ты как будто умеешь дышать под водой, а я водолаз и ищу затонувший корабль.
Тоня удивленно смотрит на мальчика. В ее глазах одновременно - и любопытство, и недоверие.
- Лучше давай так, - говорит она, - ты как будто водолаз, а я как будто призрак на корабле и не пускаю водолазов к сокровищам.
- Хорошо. А я как будто особенный водолаз и могу вернуть твой дух в тело! Тогда ты оживешь! - предлагает мальчик.
- Здорово! Только для этого тебе надо найти тайную книгу в затонувшем корабле, - оживляется девочка.
- Давай так: как будто в книге написано твое имя, которое надо произнести вслух! А сама ты не можешь, ты же призрак!
- А еще давай так…
- А еще лучше…
Когда женщина в очках спохватывается, мальчик с девочкой уже почти вышли из сквера. Они удаляются, держась за руки, и что-то оживленно обсуждают.
- Антонина, куда ты пошла? Вернись немедленно, я сказала! Антонина! - Женщина поправляет очки и бегом пересекает детскую площадку.
Две сестры в песочнице, забыв про кастрюльку с кофе, шумно делят пластмассовый меч.