Infinita Tristeza
Смерть бывает такой какой мы её хотим только в кино. На самом деле я никогда не испытывал le petit mort, только радость перед оргазмом. А смерть пахнет йодом, и резиновыми перчатками, и радости в ней нет, потому что здесь она запакована в пластмассовые саваны, кислородные трубки и пачки бумажек требующих заполнения.
Мне было двадцать. Молодая кубинка попросила меня спустить штаны. Я сидел на высоком экзаменационном столе (койке?), и если бы кубинка стала коленями на маленькую подставку перед столом (наверное требуемую детям и немощным для взгромождения на стол), её голова была бы тютелька на уровне моего паха. Ну почему бы молодой кубинке не стать передо мной на колени? Скорее всего её намерения отличались от моих желаний, потому что она стала натягивать резиновые перчатки. Я послушно спустил штаны и лёг на кровать. Я пытался заставить член встать во весь рост, но он ёжился и прятался. Кубинка властным жестом стянула резинку трусов, и достала скукожившийся агрегат. Ни один холодный бассейн в мире не сморщил мой хуй как прикосновение к нему лэйтекса на руках молодой женщины-врача. Это было уже не унижение (наоборот, от некоторых видов унижения он взрывался) а полное уничижение моего мужского я. Пристальным взгладом она рассматривала и выискивала эффект опухоли в мозгу на развитие гениталий, приподняв фаллос проверила уздечку, пощупала яички и удовлетворённо кивнула, "У вас абсолютно нормальные гениталии."
"Thank you doctor"
"Do you have an active sex life?"
"Well, if you count my LSD-dealer-loving married passion who broke my heart, not really."
"Can you achieve penetration?"
"Yes, even with all the medication and latex gloves on my dick."
Удовлетворённо, она чего-то записала в дневник, и собственноручно (не спрашивая медсестру, кто обычно исполняет вампирские ритуалы) загнала мне иглу в вену, отсосав три пробирки крови. Она трахнула меня иглой в вену. Таков был intercourse. Запах спирта, моя тёмная, неисправная кровь в пробирке, скукожившийся хуй в штанах -- вот это был мой petit mort. Постоянное осознание смертности и непостоянности бренной нашей телесности не давали мне покоя. Тогда почему-то, зациклившись на страхе смерти, я не осознал что его можно побороть, отдавшись этой плоти на растерзание.
Вися на волоске над бездной, с лопающимися глазами, кровоточащими ранами и пузыристой кожей, гнилыми зубами и злокачественными наростами на обнажённых мышечных волокнах мы трахаем эту мерзкую плоть, истязая её бесконечной мастурбацией духа, высасывая из неё последнюю каплю наслаждения трением, резнёй, избиением, выжиманием, треском сухожилий, мы дрочим себя в огромной лимфоточащей обожжённой массе, извиваясь как клубок волос Медузы, смертный хрип одного венчающийся тримфальным криком рождения другого.
Марина, бритая, стягивает джинсы и покорябанные панковские буты вместе с пропотевшими носками. Грубый наряд составляет странный контраст с нежно-голубыми трусиками Victoria's Secret, в цветочек. Короткие пурпурные волосы не подходят к маленькому бантику между чашечками лифчика. Маленькие груди, родинки и косточки выпирающего девичъего таза совсем не вяжутся с имиджем немытого панка. Она толкает меня на кровать, смотрит свысока, потом становится на кровать и смотрит с ещё большей высоты. Грубо и быстро она наступает мне на грудь, и я чувствую жар её гладкой кожи (в комнате примерно 15 градусов по Цельсию, на дворе зима и отопление хандрит). Левой рукой она сдирает церемониальный меч ala династия Минг со гвоздя на стене над кроватью, звонко выдирает его из ножен и приставляет остриё к моей шее. Не смеясь, не улыбаясь, не боясь пустить кровь, Марина становится мне на грудь обеими ногами, непонятно как она балансируется. Кровь бъёт вниз, в ушах взрывается тишина.
Наконец она шепчет, "Ты хочешь умереть под моими ногами?"
"Нет, я хочу жить ради тебя"
"Нет, ты должен умереть, мне нужна жертва, иначе я не кончу"
"Но мне только двадцать два, я хочу поехать в Сингапур и привезти тебе жемчуга"
"Шшшшш, милый, без вариантов."
Она наступает мне на шею, и ждёт пока я задохнусь, готовая отрубить голову при малейшем сопротивлении. Ей надоедает ждать моей смерти ровно через три секунды, наверное холодно так стоять, и она опускается, садится на моё лоно. Наконец я опять могу дышать, обе ягодицы сжимают член, ноги согнуты в коленях, но холодное остриё меча так-же прижато к шее.
"Ты сейчас умрёшь наижесточайшей смертью" тихо смеётся она, и очень больно шлёпает плоскостью меча по щеке. Наклонившись, она целует мои соски, садится поперёк моих чресел и сжимает бёдра, мой член в сантиметрах от её лобка. Нежнейшим движением она прижимает меч к шее, и свободной рукой вонзает мою плоть в свою открытую рану. Малейшие движения с моей стороны наказываются ударами меча, где-то начинает течь кровь. Медленно, ритмично она танцует грайнд, без поцелуев, ибо её лицо на расстоянии полусогнутой руки и половины длины меча от моего. С каждым рывком меч елозит вдоль шеи, остриё танцует рядом с сонной артерией в такт движениям её бёдер. Я изнемогаю от невозможности поцеловать её, смерть далека ибо нет запаха. Понимаете, смерти без запаха не бывает.
Беззвучно её трясёт, синхронно с её оргазмом на моём острие меч срывается и режет мою шею, ёб твою мать, больно и кровь капает на шкуру. Я не могу умереть, жизнь пульсирует в упрямом хуе. Она недовольна, гневна, бъёт кулаками в мою грудь и требует сатисфакции. Полувскочив, она наступает мне на лицо, на щеку, прижимая голову к земле, "Почему ты жив? Сейчас, сейчас..." Наконец я чувствую запах смерти, запах её немытых ног, начинается агония. Она жестоко и ритмично душит меня, стоя на одном колене над растерзанным мною. Рана в шее ноет, но это ничто по сравнению с агонией. Что-то очень яркое виднеется в конце туннеля, это яркое распускает щупальца и проглатывает моё окровавленное тело в испепеляющей волне. Видимые искры нейронных импульсов простреливают в прозрачной чашке прозрачного черепа под её ступнёй, череп плавится в волне, капельки семени долетают до кровавой лужицы, разбавляя её как дождик. Я умираю в облачке её запаха, ласковый голос суперимпозированный поверх грохота взрывной волны: "Саша, я не люблю тебя."
Мне было двадцать. Молодая кубинка попросила меня спустить штаны. Я сидел на высоком экзаменационном столе (койке?), и если бы кубинка стала коленями на маленькую подставку перед столом (наверное требуемую детям и немощным для взгромождения на стол), её голова была бы тютелька на уровне моего паха. Ну почему бы молодой кубинке не стать передо мной на колени? Скорее всего её намерения отличались от моих желаний, потому что она стала натягивать резиновые перчатки. Я послушно спустил штаны и лёг на кровать. Я пытался заставить член встать во весь рост, но он ёжился и прятался. Кубинка властным жестом стянула резинку трусов, и достала скукожившийся агрегат. Ни один холодный бассейн в мире не сморщил мой хуй как прикосновение к нему лэйтекса на руках молодой женщины-врача. Это было уже не унижение (наоборот, от некоторых видов унижения он взрывался) а полное уничижение моего мужского я. Пристальным взгладом она рассматривала и выискивала эффект опухоли в мозгу на развитие гениталий, приподняв фаллос проверила уздечку, пощупала яички и удовлетворённо кивнула, "У вас абсолютно нормальные гениталии."
"Thank you doctor"
"Do you have an active sex life?"
"Well, if you count my LSD-dealer-loving married passion who broke my heart, not really."
"Can you achieve penetration?"
"Yes, even with all the medication and latex gloves on my dick."
Удовлетворённо, она чего-то записала в дневник, и собственноручно (не спрашивая медсестру, кто обычно исполняет вампирские ритуалы) загнала мне иглу в вену, отсосав три пробирки крови. Она трахнула меня иглой в вену. Таков был intercourse. Запах спирта, моя тёмная, неисправная кровь в пробирке, скукожившийся хуй в штанах -- вот это был мой petit mort. Постоянное осознание смертности и непостоянности бренной нашей телесности не давали мне покоя. Тогда почему-то, зациклившись на страхе смерти, я не осознал что его можно побороть, отдавшись этой плоти на растерзание.
Вися на волоске над бездной, с лопающимися глазами, кровоточащими ранами и пузыристой кожей, гнилыми зубами и злокачественными наростами на обнажённых мышечных волокнах мы трахаем эту мерзкую плоть, истязая её бесконечной мастурбацией духа, высасывая из неё последнюю каплю наслаждения трением, резнёй, избиением, выжиманием, треском сухожилий, мы дрочим себя в огромной лимфоточащей обожжённой массе, извиваясь как клубок волос Медузы, смертный хрип одного венчающийся тримфальным криком рождения другого.
Марина, бритая, стягивает джинсы и покорябанные панковские буты вместе с пропотевшими носками. Грубый наряд составляет странный контраст с нежно-голубыми трусиками Victoria's Secret, в цветочек. Короткие пурпурные волосы не подходят к маленькому бантику между чашечками лифчика. Маленькие груди, родинки и косточки выпирающего девичъего таза совсем не вяжутся с имиджем немытого панка. Она толкает меня на кровать, смотрит свысока, потом становится на кровать и смотрит с ещё большей высоты. Грубо и быстро она наступает мне на грудь, и я чувствую жар её гладкой кожи (в комнате примерно 15 градусов по Цельсию, на дворе зима и отопление хандрит). Левой рукой она сдирает церемониальный меч ala династия Минг со гвоздя на стене над кроватью, звонко выдирает его из ножен и приставляет остриё к моей шее. Не смеясь, не улыбаясь, не боясь пустить кровь, Марина становится мне на грудь обеими ногами, непонятно как она балансируется. Кровь бъёт вниз, в ушах взрывается тишина.
Наконец она шепчет, "Ты хочешь умереть под моими ногами?"
"Нет, я хочу жить ради тебя"
"Нет, ты должен умереть, мне нужна жертва, иначе я не кончу"
"Но мне только двадцать два, я хочу поехать в Сингапур и привезти тебе жемчуга"
"Шшшшш, милый, без вариантов."
Она наступает мне на шею, и ждёт пока я задохнусь, готовая отрубить голову при малейшем сопротивлении. Ей надоедает ждать моей смерти ровно через три секунды, наверное холодно так стоять, и она опускается, садится на моё лоно. Наконец я опять могу дышать, обе ягодицы сжимают член, ноги согнуты в коленях, но холодное остриё меча так-же прижато к шее.
"Ты сейчас умрёшь наижесточайшей смертью" тихо смеётся она, и очень больно шлёпает плоскостью меча по щеке. Наклонившись, она целует мои соски, садится поперёк моих чресел и сжимает бёдра, мой член в сантиметрах от её лобка. Нежнейшим движением она прижимает меч к шее, и свободной рукой вонзает мою плоть в свою открытую рану. Малейшие движения с моей стороны наказываются ударами меча, где-то начинает течь кровь. Медленно, ритмично она танцует грайнд, без поцелуев, ибо её лицо на расстоянии полусогнутой руки и половины длины меча от моего. С каждым рывком меч елозит вдоль шеи, остриё танцует рядом с сонной артерией в такт движениям её бёдер. Я изнемогаю от невозможности поцеловать её, смерть далека ибо нет запаха. Понимаете, смерти без запаха не бывает.
Беззвучно её трясёт, синхронно с её оргазмом на моём острие меч срывается и режет мою шею, ёб твою мать, больно и кровь капает на шкуру. Я не могу умереть, жизнь пульсирует в упрямом хуе. Она недовольна, гневна, бъёт кулаками в мою грудь и требует сатисфакции. Полувскочив, она наступает мне на лицо, на щеку, прижимая голову к земле, "Почему ты жив? Сейчас, сейчас..." Наконец я чувствую запах смерти, запах её немытых ног, начинается агония. Она жестоко и ритмично душит меня, стоя на одном колене над растерзанным мною. Рана в шее ноет, но это ничто по сравнению с агонией. Что-то очень яркое виднеется в конце туннеля, это яркое распускает щупальца и проглатывает моё окровавленное тело в испепеляющей волне. Видимые искры нейронных импульсов простреливают в прозрачной чашке прозрачного черепа под её ступнёй, череп плавится в волне, капельки семени долетают до кровавой лужицы, разбавляя её как дождик. Я умираю в облачке её запаха, ласковый голос суперимпозированный поверх грохота взрывной волны: "Саша, я не люблю тебя."