ТРАГЕДИЯ НЕСОВМЕСТИМОСТИ
Click to viewОтрывочек с 2.53 по 3.31 я посмотрел дважды, и понял одну простую вещь: полагая, что он, приняв решение просто отойти в сторону, ужг "никому ничего не должен", Олесь серьезно ошибся. Те, подальше от которых он старался отойти, считали совсем иначе. Будь Олесь обычным человеком, неприметным, неизвестным,
им бы хватило и молчания, которое знак пусть и не согласия, но подчинения и смирения. Однако он, себе на счастье и на беду, был слишком ярок, слишком известен, слишком заметен, самим молчанием своим он, издавая свои книги, - пусть даже формально не "крамольные", - ставил под сомнение их право существовать. Хуже того,
отрицал фундаментальные основы их сущестования. И потому простого отказа от борьбы с Системой, которая все равно сильнее, для них было исчезающе мало, им необходимо было именно, чтобы он стал обтекаемым, округлым, думал бы что угодно, но говорил не то, что думал, обманывал читателя, способствовал обману, то есть,
стал таким, как они. А Олесь не хотел стать таким, как они. Он хотел остаться человеком. Вот поэтому-то они, - конкретно два ничтожных, плевка не стоящих ублюдка, а в целом, вся социальная отрыжка, вся перхоть и скверна земная, подмявшая под себя Украину, которую Олесь исступленно любил, - убили его. Чтобы самим фактом
существования своего не напоминал им, что они, в сущности, перхоть, скверна и отрыжка. И теперь очень пожилая женщина, живущая, думаю, на одной лишь силе желания добиться справедливости, стучится в двери высоких кабинетов, умоляя наказать изобличенных убийц, которые Системой уже возвышены, обласканы,
одарены и тупо глумятся над ее горем. А организмы в мантиях ждут звонка из тех самых кабинетов, а хитрые мрази, сидящие за широкими столами, вполуха слушая тихий плач осиротевшей мамы, глядя сквозь нее пустыми глазами, вновь и вновь посылают ее нах, мечтая об одном: чтобы эта старая нудная мочалка поскорее
перестала мешать закрыть дело. И вот тут-то легла та последняя грань, перешагнув которую детище "майдана" необратимо стало помойкой. Ибо очень многое, лукавя и фальшивя, можно списать на "гримасы войны", - но торжествующая безнаказанность исполнителей этой казни - как табличка "Выхода нет".
И вот еще что. Смерть Олеся ведь была не только смертью сына, мужа, отца, человека, в конце концов. Вместе с ним твари из Бездны убили все книги, которые он мог еще и собирался написать, все мысли, которыми он умел и хотел делиться с людьми, - но даже то немногое, что он успел сделать, стало крупицами
бессмертной славы покойной Украины, Украины Олеся. А что останется от прокаженной шелухи, убившей его, его ненаписанные книги, да и, в общем, его маму, чья жизнь превратилась в сумерки? А ничего. Кроме, конечно, тонн дерьма. Самого обычного, которое шелуха, чиновная и уличная, успела и еще успеет высрать.
И все это, вместе взятое, выводит человеческую трагедию на уровень экзистенциальный. Мир нынче и вообще-то какой-то не тот. Подлость, лицемерие, алчность, изначально ему присущие, сейчас вышли на невероятные высоты. Но это все, в сущности, присуще людям, и только вместе с ними сгинет. Помойка же - не то. Она,
со всеми ее опарышами на "верхах" и сектанствующими зомби на "низах", ушла за все грани, тем самым лишив себя права на существание, и должна сдохнуть. Неважно как, но должна. Просто потому, что каждыми мигом своего похабного существования она уменьшает шанс человечества, - пусть плохонького, но уж какое есть, -
выжить. И пусть далеко не только она, - смешно отрицать, что она всего лишь отражает тенденцию, - но эту тенденцию она воплощает в такой концентрации, что начинать нужно с неё. И тот, кто это сделает, сделав это, - неважно зачем и ради чего, - покажет, что хоть сколько-то, хотя бы в какой-то мере остался человеком...