ТАНГО В БАГРОВЫХ ТОНАХ (39)

[putnik1]

Click to view

Продолжение. Ссылки на предыдущее здесь.




Cекретный фарватер

Почти две недели не мог написать эту главу. Искал правильное начало, и не получалось. Такое бывает. Но вроде бы нашел, и давайте начнем с того, что сразу после получения информации о переходе союзниками парагвайской границы, Марискаль, распределив полномочия среди самых близких и возложив бремя гражданского правления на старенького вице-президента Санчеса,

покинул Асунсьон, и больше в столице не появлялся, не считая возможным «хотя бы на день не разделить тягости с войсками». Некоторое время спустя на фронт, вопреки его просьбам и даже приказам, выехала м-м Линч со старшим сыном, 11-летним Франсиско-младшим, «Панчито», официально получившим звание сержанта и назначенным денщиком президента.

Ну и, естественно, вопрос: был ли Франсиско Солано Лопес талантливым полководцем? Судя по всему, нет. Довоенный план “A”, - прорыв к Монтевидео, - как мы знаем, провалился, правда, не по его вине, но по вине его назначенцев, и позже те операции, которые разрабатывал он, равно как и варианты действий, которые он выбирал лично, не слушая своих генералов, как правило, оказывались неудачны.

Но, с другой стороны, как указывает маркиз Осорио, командовавший бразильскими войсками на первом этапе войны, «в отличие от Митре, видевшего себя новоявленным Цезарем, маршал Лопес, будучи неплохим тактиком, но посредственным стратегом, быстро понял, что его стратегический дар ограничен», и Джордж Томпсон, британский военспец, прошедший с Марискалем все круги ада, подтверждает: «Он не ревновал к славе. С ним после первых неудач стало можно спорить. Он слушал, задавал вопросы, размышлял. Если кто-то предлагал что-то дельное, президент поручал ему претворить задуманное в жизнь, и при успехе награждал по-королевски».

О прочем - в один голос. Вот, скажем, нейтралы. «Говорят, он был очень жесток, но солдаты готовы были умереть за него, потому что он всегда был рядом. Невероятный талант лидера…», - это говорит Макс фон Версен, будущий генерал рейхсвера, а тогда - майор, бывший наблюдателем под Умайтой. «Он не обладал даром наступать, но там, где он занимал оборону, пройти было невероятно трудно, он умел доверять людям, и его личная энергия не имела границ», - а это мнение Теодора Фикса, еще одного наблюдателя, впоследствии заместителя начальника генштаба Франции. А вот генерал Мартин Мак-Махон (США): «Я не уверен, что в истории есть другой такой пример самоотверженности в борьбе за независимость. Президент Лопес был стержнем этой войны, и пока он был жив, как бы ничтожны ни были средства, которыми он располагал, исход не был предрешен…»

А что же враги, спросите? Что ж, мнение маркиза Осорио мы уже знаем. А вот и мнение герцога Кашиас, лучшего полководца Бразилии, сумевшего переломить ход войны: «Маршал Лопес имел уникальный дар воодушевлять своих солдат. Я не знаю, как это объяснить, но он словами умел превращать трусов в героев. Он не щадил себя, и парагвайцы, глядя на него, учились сражаться за свою страну». Хотя, конечно, герцог и маркиз не враги, просто противники, - но примерно то же, в 1893-м, - в аргентинской прессе! - пишет Сесилио Баэз, лютый ненавистник Марискаля, один из будущих президентов «демократического» Парагвая:

«Что бы ни думал лично я, истина превыше всего.  Он действительно был очень мужественным, волевым человеком, патриотом, готовым умереть за независимость своей страны. Его стойкость, его умение разделить с рядовым солдатом все тяготы, его патриотизм, проявленный даже в последние минуты жизни, невольно вызывают восхищение…». И почти то же, едва ли не слово в слово, пишет Хосе Игнасио Гармендиа, аргентинский военный историк, офицер, близкий к Митре, прошедший войну от звонка до звонка.

Прочая публицистика типа «пока несчастные солдаты шли на смерть, трусливый тиран и его любовница предавались садистским оргиям, заставляя солдат публично заниматься любовью», - это уже памфлеты эпохи «после Пирибебуя» (детали позже), когда Европа содрогнулась от бразильских зверств и в Рио начали срочно замыливать тему. Да еще из «легионерских» прокламаций, вспоминать о которых в Парагвае даже при власти бразильских марионеток считалось неприличным.

Как по мне, всерьез говорить об этом злобном абсурде не приходится. Достаточно представить себе сорокалетнюю даму, мать шестерых детей (седьмого, Мигеля, он родила на фронте и не сохранила, - малыш прожил всего десять дней), ответственную за полевые госпитали, и все становится на свои места. А что жены парагвайских солдат сопровождали их в походах, частенько помогая мужьям в бою, а по ночам исполняя супружеский долг, так в этом ничего плохого, на мой взгляд, нет. И теперь давайте на фронт…

На фронте же поначалу ничего яркого не случалось. Армия союзников, - уже очень большая, под 50000 бойцов (29 тысяч бразильцев, 11 тысяч аргентинцев и примерно 3 тысячи уругвайцев, не считая флота), - двигалась вглубь Парагвая. Очень медленно, очень осторожно, - как из-за бездорожья и обилия болот, так и потому, что Митре, не имея представления о силах и расположении противника, опасался ловушек. Бразильских генералов медлительность аргентинца бесила, но осуждать его вряд ли стоит: 25 тысяч «кадровиков» Лопеса таились где-то вблизи, а впереди лежала зона знаменитых укрепрайонов, о которых никто ничего толком не знал, но легенды и слухи ходили самые удручающие, и следует отметить, многое соответствовало действительности.

Чтобы все поняли, представьте: зажатый между тремя реками участок суши длиной в 30 кэмэ, шириной в полтора раза короче, и «сушей» этот участок назвать очень сложно. Ибо сотни ручьев, а все остальное - сплошь овражистые болота, болотистые овраги, заболоченные джунгли, непролазные заросли камыша, тростника и колючего yururu. Плюс редкие, очень условно сухие «острова». И все это практически сплошь - тот самый укрепрайон.

Вернее, сперва, пробкой в устье, островной Итапиру, «форт-смертник», задача которого в случае беды - пасть, нанеся агрессору как можно больший ущерб, а потом цепь укрепрайнов: на правом берегу - сильный форт Тимбу, на левом, переходя одно в другое, - Курузу, Курупаити, Туйу Кью и, наконец, Умайта. Сильнейшая крепость на отвесных скалах, с видом на очень резкий изгиб в реке, мешающий судам идти, притом, что сама река перекрыта тройной, очень толстой железной цепью. Валы, бастионы, траншеи, чудовищное количество артиллерии, вся местность пристреляна.  И вот тут-то, на этих шести сотнях квадратных кэмэ, война топталась не день, не неделю и не месяц, а почти два с половиной года.



Сафари на пересеченной местности

Началось с предсказуемого и неизбежного падения Итапиру. После недельных, с 10 по 18 апреля боев (при том, что в штабе Лопеса рассчитывали на четыре дня), форт, снесенный с лица земли бортовыми калибрами, пал. Жертвы с обеих сторон были очень велики, но все же союзники получили плацдарм и медленно, очень медленно поползли на север, к болотистой, густо заросшей колючим кустарником равнине Эстерро Беллако, куда по уму нормальный командир солдат не поведет, но миновать которую не получалось.

Там 2 мая 1866 года и случилось первое серьезное столкновение с парагвайцами, возглавленными свежеиспеченными подполковниками Хосе Эухидисом Диасом Вера (тем самым, который был готов продолжать марш на юг из Коррьентес) и Элисберто Акино (тем самым, сумевшим вывести свои эскадроны из Уругваяны). Нелегкий бой мог бы завершиться полным поражением авангарда союзников, но Диас и Акино, увлекшись, нарушили приказ Марискаля («нанести урон и не преследовать»), и в итоге получилась ничья, причем, с привкусом: несмотря на неплохие трофеи (пушки, часть обоза), были потери. Правда, меньше, чем неприятель, но враг мог себе позволить тратить мясо, у парагвайцев же такой опции не было.

Тем не менее, атака сыграл и положительную роль. Встревоженный Митре, не зная о силах и расположении парагвайцев абсолютно ничего, решил не рисковать и двинулся на Умайту путем, как ему казалось, максимально безопасным, выйдя в итоге в болота Туйути. Прямо к расположению выведенных Исидоро Рескиным из Коррьентес «кадровиков» Лопеса, которые 22 мая и окружили агрессора с трех сторон на одном из относительно крупных «островов», причем бортовая артиллерия бразильцев помочь своим ничем не могла.

Теоретически, это была смертельная ловушка, и Марискаль принял решение, нанеся одновременный неожиданный удар, уничтожить основные силы вторжения, после чего война, как минимум, сильно застопорилась. Формально так оно и было. Однако Военный Совет, - и генерал Рескин, и генерал Барриос, свояк президента, и Диас, и Акино, и главный военспец, подполковник Джордж Томпсон, - в один голос заявили, что атака будет ошибкой, потому что залогом успеха может быть только реально одновременный удар, а на невероятно сложной местности добиться полной синхронности невозможно. Так что, - опять же в один голос, - лучше ждать, пока союзники, успевшие окопаться, но не имеющие припасов на всю ораву, покинут траншеи и начнут искать выхода.

По логике, так бы и следовало делать («В этом случае, - пишет Томпсон, - мало кто ушел бы»), но Марискаль решил иначе, и 24 мая парагвайская армия, все 24 тысячи «кадровиков», атаковала лагерь союзников на сухой пустоши Портеро в болотах Туйути одновременно с севера, востока и запада. По мнению военных историков, это сражение (шутка ли: 60 тысяч солдат в общем?), - самая масштабная и кровопролитная битва в истории Латинской Америки, - могло увенчаться победой парагвайцев, но, как и предупреждали командиры, лишь при полной синхронности атаки, а местность не позволила, и в итоге дело, невероятно упорное, завершилось ничьей, равной поражению.

Парагвайцы, измотанные четырехчасовым боем, отошли, потеряв до 6000 убитыми, примерно столько же, даже больше, потеряли союзники. Но знаменитая кадровая армия Лопеса, весь «старый призыв», фактически перестала существовать, как единая сила. В количественном отношении потери несложно было восполнить, но в качественном - нет, и с этого момента надежда у Парагвая оставалась только на укрепрайоны. Правда, сам Франсиско Солано после Туйути уже не пытался изображать Наполеона, предпочитая полностью доверять генералам.

Возможно, - есть и такое мнение, - сообрази Митре, что произошло, и организуй контратаку, как требовали некоторые бразильские коллеги, «скверная ничья» для парагвайцев обернулась бы разгромом. Однако Митре не сообразил, и что противник не отошел для перегруппировки, а ушел совсем, понял только на следующий день. Это позволило Лопесу отвести войска под защиту стен Умайты, куда, слегка придя в себя, и двинулась армия союзников, постоянно натыкаясь на мелкие засады и перестрелки, подчас переходившие в серьезные столкновения.

10-11 июля крепко подрались в Ятати Кора, без внятного результата, но с перевесом в пользу парагвайцев. 16 июля в урочище Бокерон парагвайская кавалерия (около 3 тысяч сабель), сошлась с уругвайско-бразильскими войсками (примерно 7 тысяч штыков и сабель), и 18 июля армия Венансио Флореса перестала существовать. С полтысячи уцелевших позже растасовали по аргентинским частям, потери же парагвайцев были намного меньше, но, правда, среди них оказался и полковник Акино, в решающий момент, когда судьба боя висела на волоске, с криком: «Ребята, у нас есть случай поохотиться на африканских обезьян!» кинувшийся в гущу свалки, целенаправленно рубя негров. «Это было очень забавно, очень увлекательно, - пишет Томпсон, - и парни, воодушевившись, вновь пошли в наступление, но, к сожалению, полковник увлекся чернокожими, и не заметил белого солдата, выстрелившего ему в живот».



Разгром

Успех, пусть тактический, ничего не решающий, слегка смягчил шок от Туйути. Элисардо Акино, прожившего еще три дня, оплакали. Над могилой его, успевшего перед смертью узнать, что произведен в генералы, отгремели залпы. И война пошла своим чередом, - причем, у обеих армий появился новый враг: болезни, - в первую очередь, холера, косившая всех подряд, и оспа, выбивавшая, в основном, союзников, поскольку большинство парагвайцев были привиты.

Но как бы то ни было, улита ползла, и к исходу августа войска Митре вышли, наконец, к Курузу, авангардной линии укреплений, прикрывающих Умайту, а 2 сентября союзный флот начал обстрел парагвайских позиций. Ответный огонь был плотен и меток, орудия со скал не позволяли бортовым калибрам развернуться во всю ширь, однако соотношение 6:1 есть соотношение 6:1, и к рассвету следующего дня, после серии стычек, переходивших в рукопашные, полковник Эухидиус Диас приказал защитникам первой линии отходить к траншеям Курупайти.

На какое-то время стало тихо. Противники переводили дух. К союзникам от Туйути подтянулась пехота, около 20000 хорошо отдохнувших штыков, подходил флот. Подгонял подкрепления и Лопес, находившийся поблизости от поля боя, но не вмешивавшийся в подготовку, чтобы не мешать Диасу. Однако вовсе без дела не сидел. 11 сентября в ставку Митре пришло предложение встретиться и поговорить, и на следующий день на нейтральной полосе Ятати Кора состоялась встреча, в которой, по просьбе дона Бартоломе, принял участие и президент Уругвая,

но долго не высидел, - если с аргентинским коллегой Марискаль общался уважительно-дружески, то уругвайца игнорировал, как пустое место, мимоходом обронив, что предательство это очень нехорошо, а на мгновенную вспышку ярости обидчивого дона Венансио заявив, что готов дать удовлетворение , можно на саблях, а можно и на пистолетах, но только в бою, потому что дуэль с предателем унизительна для кабальеро. В итоге остались вдвоем.

О чем говорили с глазу на глаз, неизвестно, - никто из множества свидетелей не слышал, - но по дальнейшим событиям можно догадываться, что Лопес стремился прощупать насчет возможности мира, с уплатой контрибуции золотом, а сеньор Митре, в принципе, не особо возражая, исходил из того, что все зависит от позиции Империи. Позиция же Империи была предельно конкретны: только полная и безоговорочная.В итоге, переговоры прошли впустую, но с выгодой для парагвайцев: за время перемирия Эухидиус Диас сделал все, что хотел, подготовив позиции Курупайти к любым осложнениям, и когда 22 сентября союзники пошли на штурм, ожидая, что дело пойдет, как в Курузу, - тяжко, но успешно, - их ожидал серьезный сюрприз.

Далее описывать не стану. Достаточно сказать: бесспорная отвага наступающих, в основном, аргентинцев, с одной стороны, и идеальная позиция, идеальное руководство, идеально продуманная система артиллерийских ловушек с другой, притом, что мощный бразильский флот, опасаясь огня бастионов Умайты, отработал дай Бог, чтобы в одну десятую возможностей. И в итоге даже не отступление, но бегство. Со страшными потерями.

Даже если не доверять парагвайским источникам, - 9000 убитых и тяжело раненных, - все равно, так много, что армия союзников утратила наступательный потенциал: из 18 комбатов при штурме пало 13, - 5 аргентинцев и 8 бразильцев, - а в целом из строя вышло до 20% живой силы, при всего 52 убитых  парагвайцах. Не говоря уж о том, что в болоте остался лежать цвет «золотой молодежи» Байреса: сын вице-президента, сын министра иностранных дел, сын Доминго Сармьенто, Домингито, и многие другие. И к слову, именно на бастионах Курупайти впервые сверкнула звезда безвестного капитана Бернардино Кабальеро, которого теперь мы будем поминать часто.

В некоторых бойких, но не слишком глубоких исследованиях порой звучит мнение, что в этот день Марискаль совершил чудовищную ошибку, не бросив войска в контрнаступление и тем самым «упустив последний шанс если не выиграть войну, то по крайне мере свести её к приемлемому результату», но это не так. Я, безусловно, не специалист по тактике, но весьма серьезные исследователи такую точки зрения отвергают,

поясняя, что, да, у парагвайцев были резервы, и они могли уничтожить еще тысячу, даже две неприятельских бойцов, но впереди лежала зона, где калибры бразильского флота уже могли работать во всю силу. При этом, бразильцы, даже отступив, пригнали бы новое мясо, и блокада никуда не делась бы, а позволить себе терять остатки «кадровых» Лопес не мог, - и полковник Диас тоже прекрасно понимал это, в связи с чем, на бегстве разгромленных союзников битва кончилась.

Это поражение, которое уместнее назвать полным провалом, притормозило войну на много месяцев, собственно, почти на год, внеся тяжкий раскол в лагерь союзников. С этого момента «тройка» фактически превратилась в «двойку», - Венасио Флорес вернулся в Уругвай, оставив в распоряжении Митре несколько сотен солдат во главе с генералами, которых не взял с собой, опасаясь, что они дома устроят путч, и более войск не присылал.

Учинили фронду и бразильские генералы. Едва ли не в лицо обвинив командующего в бездарности, они отказались ему подчиняться и отправили коллективное письмо императору, требуя прислать нормального главкома. Дом Педру, правда, ответил, что «это пока что невозможно», - однако и дон Бартоломе торжествовал недолго: вскоре после разгрома у него в тылу, и ранее не слишком спокойном, началось такое, что оставаться на фронте он, желая оставаться президентом, просто не мог…

Продолжение следует.