ТАНГО В БАГРОВЫХ ТОНАХ (20)
Продолжение. Ссылки на предыдущее здесь.
Как за речку Дерег, да на высокий берег...
Сразу после утверждения в должности, новый главнокомандующий объявил, что намерен поставить точку на «индейском» вопросе, и заявление это массы встретили с восторгом, потому что краснокожие соседи, в самом деле, были проблемой проблем. Ибо, на самом деле, при всей литературной романтичности, племена, кочевавшие по Патагонии южнее реки Dereq (то есть, по всему югу нынешней Аргентины), подарком назвать сложно. В свое время, туда не стали соваться даже первые конкистадоры, - ибо земли были хотя и хороши, но заселять их было некем, а местных, к тому же, быстро севших на коней, приручить или покорить не удавалось в принципе.
Поэтому, еще с колониальных времен - постоянные Malones («набеги»), очень похожие на поход чеченцев за Терек или черкесов за Кубань, разграбление ферм, угон стад, увод в плен мужчин (в рабы) и женщин (в жены). И в ответ - рейды колонистов, как правило, мало чего добивавшихся, ибо налетчики уходили далеко в пампу, а идти туда с малыми силами испанцы не рисковали, опасаясь засад, в устройстве которых индейцы были великими доками.
Со временем, правда, некоторые племена стали кочевать поближе к границе, торговать, отдавать своих девушек в жены белым холостякам (испанцы в этом смысле дурью не маялись), но таких «друзей цивилизации» насчитывалось немного, и братья из «глубокой пампы» их не любили, грабя и обижая покруче, чем белых.
Определенный опыт борьбы с «немирными соседями» у портеньос, конечно, был, и на государственном уровне, и на частном (серьезные сaudillos водили свои дружины в походы, не спрашивая разрешения, - и Росас тоже), однако, на сей раз, амбициозность плана, - «Раз и навсегда!», - вселяла недоверие. Поэтому, хотя немало политиков в Байресе опасалось, что Росас, вернувшись с победой, наберет слишком много очков, не меньше было и считавших, что «Тигр», напротив, сломает себе карьеру: или проиграет, или сходит практически впустую, как сто раз бывало раньше.
Так что, в итоге, губернатор Балькарсе дал «добро», и Росас начал готовить «поход в Пустыню», причем, отличие от предшественников, подошел к вопросу системно. Он-то, в отличие от большинства «приличных людей», не считал индейцев «дикарями», уважал их, общался со старыми «токи» (вождями), принимал их у себя в имении, сам ездил в пампу погостить, очень хорошо знал язык puelche (своего рода lingua franca южных племан). И даже написал La gramática у Diccionario de la Lengua Pampa («Грамматика и словарь языка Пампы»), - первый учебник языка аборигенов Патагонии.
Поэтому, прежде всего, - параллельно с началом сбора войск, - «Тигр» позвал индейских вождей на совет, дав гарантии безопасности даже самым отъявленным абрекам, а по итогам трехдневных переговоров разделил всех краснокожих на три группы: «друзья», «союзники» и «враги». «Друзьям» (тяготевшим к «цивилизованной жизни») было позволено селиться и пасти скот в провинции Буэнос-Айрес, даже во владениях самого Росаса.
«Союзникам» подтвердили гарантии полной независимости их племен и неприкосновенности их территорий в обмен на поставки скота для армии. Ранкелче же и мапуче, токи которых отказались от мира или вообще не приехали на совет, вместо того устроив серию показательных Malones, получили уведомление, что они «враги», и пусть готовятся к войне. Росас, чтя обычай пампы, внезапно нападать не хотел.
Затем, проводив гостей, «Тигр» связался с близким другом, влиятельнейшим caudillo Факундо Кирогой из Кордовы, - тоже страдавшей от степных визитеров, - с другими caudillos, помельче, даже с властями Чили (правда, те в итоге не смогли помочь из-за внутренних проблем). Изложил план, договорился о совместных действиях, - и 22 марта 22 марта 1833 года две тысячи солдат, - в основном, личные бойцы «Тигра», - выступили из Буэнос-Айреса, а с севера в пампу двинулся Кирога.
«Мне кажется, - писал Чарльз Дарвин, волею Судьбы видевший это своими глазами, - что никогда еще до сих пор не существовало армии столь мерзкой и разбойничьей», - и ах, этот британский снобизм! Безусловно, гаучо Росаса мало напоминали шотландских гвардейцев короля Уильями, зато очень походили на индейцев, с которыми шли воевать.
А воевалось трудно. Примерно, как России с Крымом до Екатерины II. Степь да степь кругом, никаких баз, все обозами, обозами, связь хуже некуда, - и постоянные атаки, и постоянные засады. С тыла, с фронта, с флангов: токи Янкитруз, избранный военным вождем всех «врагов», был великим мастером внезапных маневров и быстрых отступлений.
Тем не менее, пусть не быстро, - а быстро и не планировалось, в течение года Росас прошел вглубь Патагонии гораздо дальше, чем кто угодно до него, аж до становищ, и вместе с Кирогой уничтожил несколько поселений, чего раньше не удавалось никому, захватив в восточных предгорьях Анд территорию в 500 тыс. га.
Разумеется, война эта была жестока, как оно и бывает, когда сталкиваются два мира со своими понятиями о правилах войны. У того же Дарвина опять сплошное ах! - «...Солдаты рубят всех без разбора... Женщин на вид старше 20 лет испанцы хладнокровно уничтожают... Кто в наше время поверит, что такие зверства могут совершаться в цивилизованной христианской стране? Детей индейцев щадят, чтобы продать или отдать в услужение, вернее в рабство...», -
но проезжий британец, знавший о событиях исключительно из газет, не видел тел пленных солдат, снятых камрадами со столбов пыток. Равно как не знал, что «не щадят никого, покрасившего лица в синий цвет», - то есть, никого в боевой раскраске, - потому что у мапуче воинами были не только мужчины. Да и осиротевших детей, вместо того, чтобы бросить на смерть в пампе, передавали «друзьям» или «союзникам», а кого забирали белые, становился гаучо.
Впрочем, ладно. Мало ли народа верит СМИ, так почему м-р Дарвин должен быть умнее? Как бы то ни было, итоги войны известны точно: 1028 «белых рабов», захваченных индейцами на фермах, в том числе, женщины, освобождены, 1232 воина взяты в плен, 396 солдат погибло. Воинов ранкелче и мапуче, по данным самого Росаса, пало 3200 , но это сложно проверить, возможно, цифра завышена (занижать какой смысл?), а граница на 20 лет забыла о Malones.
Уцелевшие токи ехали в имение «Тигра» проситься в «союзники», и некоторые из них со временем переходили и в разряд «друзей». Ну и, естественно, захватили много земли, каковую Росас распределил по праву меча. Себе. Друзьям. Родственникам. Офицерам. Отличившимся солдатам: этим, конечно, выделял и скот. А в итоге, весь юг провинции стал надежной базой «Тигра».
Новости из пампы, прилетая в город, вызывали фурор. О гении Росаса, о его храбрости, удаче, правильном отношении к солдатам и щедрости говорили все, фермеры с фронтира заказывали молебны во здравие, - а сам он целый год, пока не завершилась кампания, категорически не занимался политикой. Вернее, говорил, что не занимается, однако из очень подробных, еженедельных писем жены, доньи Энкарнасьон, до мельчайших деталей обо всем, что происходило в Байресе. А там таки происходило…
Ты меня на рассвете разбудишь...
На самом деле, обыкновеннейшая история. Генерал Балькарсе, борец за Независимость самого первого призыва, уже очень немолодой, вполне прославленный, можно сказать, герой, - но второго плана. Из-за чего сильно страдал. И теперь, дорвавшись до власти, стремился показать, что тоже не лыком шит, а может, и круче кое-кого из ровесников. Но получалось плохо. Над его инициативами издевалась даже вполне лояльная, близкая к правительству пресса. Вот, скажем:
«Глава государства, честный человек и воистину патриот, но ума слабого и недальновидного, к тому же отягощенный тяжестью лет и многих дел, которые требуют больших талантов, чем есть у него. Его энергия, независимость от влияний и умение разбираться в людях не так ярки, как хотелось бы видеть в губернаторе. Он враг анархии, но главная анархия у него в голове, и он сам не знает, куда едет…», - и это еще самое мягкое.
Читая подобное, старый вояка обижался. Ревновал. Подозревал, что люди Росаса, включенные по договоренности в кабинет, специально его подставляют, мешая набрать популярность. В связи с чем, начал подбирать «личный круг» из старых друзей и однополчан, вплоть до убежденных «унитариев» вроде генерала Энрике Мартинеса, своего бывшего адъютанта. Туда же подтягивались и «федералисты» из «чистой публики», городские и образованные, которым неприятны были «всякие гаучо», лезущие в политику, которую они считали своей собственностью.
Ну и, естественно, интриговали, - а интриговать умели, - и понемногу, организуя сливчики, статейки, демонстрации протеста, выдавили из кабинета всех «росистов», под конец убрав и главного министра, Мануэля Висенте Маса, одного из ближайших друзей «Тигра», после чего (как писано в мемуарах генерала Ириарте) «Чтобы контролировать Балькарсе, Мартинес перестал ночевать дома. Он ночевал в Доме Правительства, в комнатке перед спальней jefe, и никто не мог попасть на прием без его разрешения. Для всех, кроме тех, кого он считал нужным допустить, губернатор был “занят”».
В итоге, в апреле 1833 года на выборы в Ассамблею «стойких росистов», именовавших себя «апостолами», просто выкинули. Явочным порядком вычеркнули из списков жирной черной тушью, после чего «губернаторская группировка» получила прозвище «черные спины», - хотя есть и такая версия, что из-за строгих сюртуков («росисты», народ попроще, ходили кто в чем). Правда, за городской чертой, в пампе, на асьендах за Росаса стояло абсолютное большинство, но там мало кто имел право голоса, а в Байресе из 5 с лишним тысяч полноправных избирателей против «Тигра» были две трети. К тому же, у «черных спин», людей солидных и влиятельных, было достаточно родственников, свояков, клиентов, наемников, чтобы при необходимости собрать толпу.
И тогда жена «Тигра» пошла в народ. Это было немыслимо для воспитанной дамы из высшего общества тех лет, - и тем не менее, в алом платье (ее любимый цвет), с алой лентой в волосах, сеньора Энкарнансьон Эзкара в сопровождении пары гаучо появлялась в порту, в тавернах, на рынках, обращаясь с речами к простецам - не босякам, конечно, а к ремесленникам, торговцам, морякам, нижним чинам, рыбакам, полицейским. Она не плакала и не ломала руки, о нет, речи ее «были сильны и страстны, как речи генерала перед боем».
Видите, что происходит? - говорила она. - «Чистые господа» все решают за вас, но без вас, словно они, а не вы - Буэнос-Айрес. Их сила в том, что они вместе, а вы разобщены, но если вы тоже будете вместе, вы - сила. Сила, которая нужна Росасу, и который нужен Росас, потому что только Росас по-настоящему за вас. А по сути, один из вас. Да, мы богаты и знатны, но Росас всегда помогает простым людям, и сам не отличается от простых людей. И Росасу нечего хотеть от власти, у него есть все, но только он даст городу покой и процветание.
Она говорила, и ее слушали с почтением и все большим вниманием. Как век спустя другую женщину, совсем не аристократку, но столь же страстно зажигавшую плебс, убеждая его поддержать мужа, - недаром же Эвиту Перон сравнивали с Энкарнансьон Эзкара де Росас. И очень быстро возникло «Народное общество Реставрации», что-то вроде зародыша партии, этакий дискуссионный клуб, созданный учителем Хулианом Гонсалесом Саломоном под лозунгом «Долой унитариев! Долой жуликов и воров!» как бы клуб, что-то типа партии.
В чем-то это было похоже на Клуб Св. Жакоба в Париже сорокалетней давности: там не шло в расчет, кто богат, кто беден, там все были заодно в своем неприятии подтасовок на выборах, - и новый состав Ассамблеи город не признал законным. А тут еще и Англия, несмотря на договор 1825 года «О дружбе и торговле», захватила Мальвинские острова, одну из главных рыбацких баз Байреса, - и губернатор Балькарсе смолчал.
Первая масштабная демонстрация состоялась 17 июня 1833 года: люди, мнение которых раньше никто не принимал в расчет, колонной прошли по городу, и толпы клиентов «черных спин» не рискнули связываться. Затем началась газетная война со сливом взаимных компроматов, но если на Росаса накопать что-то было сложно (разве что «ужасно жесток с индейцами», что произвело впечатление на м-ра Дарвина, но не на портеньос), то властям, у которых много рыльц было в пушку, пришлось туго. А ответный удар обернулся против них же: когда власти возбудили дело против «росистской» газеты «Реставратор Законности», обвинтвшей людей Мартинеса в подтасовках и коррупции, весь город оказался в плакатах: «Руки прочь от Реставратора Законности!».
Формально, конечно, речь шла о газете, но всем было ясно, кто имеется в виду («Тигра» давно уже именовали именно так), - и 11 октября, когда начался суд, огромная толпа ввалилась в помещение и разгромила зал. А затем, вместе с влившейся в неё полицией, ушла в пригород, где начался гигантский по масштабам тогдашнего Байреса митинг. Выступали «реставраторы», выступила сеньора Энкарнансьон, выступили несколько офицеров, приведших около пятисот солдат из гарнизона.
По ходу дела, донья де Росас, ораторствовавшая, не теряя голоса, три часа подряд, вырвала из прически алую ленту, и внезапно появились десятки и сотни таких лент, которые люди начали повязывать на рукав или на лоб. Затем, стихийно, два полицейских офицера, Чириако Кутиньо и Андрес Парра, оба выдвиженцы Росаса, объявили запись добровольцев в Mazorca (кукурузный початок), - нечто типа народных дружин, где все тесно связаны друг с другом, как маисовые зерна.
И понеслось. Город бурлил. Пампа тем паче: из владений «Тигра», из поместий его друзей, с отдаленных пастбищ на окраины Байреса съезжались гаучо, мелкие caudillos, фермеры, рассказывающие друг другу истории о том, какой Росас классный. В какой-то момент, решив, что с этим пора кончать, власти послали войска на подавление, однако солдаты присоединились к «красным», а их командир, генерал Пинедо, принял командование.
Толпы стали армией, окружили город, не испытывая нужды абсолютно ни в чем (обозы со всем, что нужно, шли отовсюду), и в Байресе начались перебои с продовольствием, а донья Энкарнасион фактически возглавила штаб сопротивления, дирижируя стычками на улицах. Попытка ее арестовать была отбита «початками» с таким уроном для сил правопорядка, что повторять Мартинес не рискнул, вместо того отправив Росасу жалостливое письмо:
дескать, генерал, уймите жену, она невесть что творит, а Вы же всегда выступали за уважение к власти. Однако ответ Росаса был краток: я слишком уважаю свою супругу, чтобы запрещать ей делать то, что она считает нужным, а Вы, сеньор Мартинес, натворили такое, что даже наш добрый послушный народ взялся за оружие. Сами виноваты, интриганы, болтуны, жулики, сами и разбирайтесь, а Росас против народа не пойдет.
Получив такой совет , адресаты, - куда денешься, - попытались 28 октября, на берегу Arroyo Maldonado, разобраться сами, но еле унесли ноги, оставшись без войск, и 4 ноября старый Балькарсе подал в отставку, а на его место, по согласию сторон, с одобрения сеньоры Энкарнансьон и руководства «реставраторов» назначили еще одного немолодого заслуженного генерала, Хуана Хосе Ваймонте, тотчас ехидно прозванного злыми языками El Sеnior Compromiso.
Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей...
И? И ничего. Камарилью Балькарсе разогнали, генерал Мартинес, от греха подальше, сбежал в Монтевидео, - но город, резко покрасневший, по-прежнему бурлил. «Реставраторы» организовывали все новые и новые демонстрации, Mazorca не разошлась. Напротив, начала оформляться организационно в «гражданскую милицию», - два отряда заслуженных «початков», организованных на военный манер, - со штабом в престижном здании, красивой униформой (много красного) и многочисленным «гражданским корпусом».
Деньги откуда-то были, и хотя официально «Реставраторы» к «початкам» никакого отношения не имели, все «початки» были членами общества на индивидуальной основе. По улицам шлялись толпы молодежи, руководимой взрослыми, ловили всех, засветившихся при «черных спинах», били, издевались, врывались в дома и офисы, устраивая там погромы. Появляться на улице без красной ленты или кокарды стало небезопасно, но и при кокарде могли остановить и потребовать подтвердить любовь к Росасу, громко выкрикнув «Смерть унитариям!».
В ночь на 29 апреля 1834 года какие-то неизвестные злодеи одновременно обстреляли дома бывших министров и депутатов «ложной» Ассамблеи, а также посольство Франции, с которой беглый враг народа Мартинес пытался заигрывать. «Черные спины» начали бежать из города кто куда, - в основном, в тот же Монтевидео, - к исходу весны их бегство стало паническим, а 27 июня, не выдержав стресса, ушел в отставку «Господин Компромисс».
Далее, после нескольких рокировок на два-три дня каждая, «временным» стал Мануэль Висенте Маса, один из ближайших друзей Росаса, и Ассамблея начала долбить засевшего на дальнем ранчо Росаса предложениями занять, наконец, пост губернатора. Однако повторялась старая история. «Тигр», принципиально не возражая, категорически отказывался от поста, если ему не предоставят неограниченные полномочия. При этом не капризничал, но объяснял:
«Власть ради влияния меня не интересует, у меня достаточно влияния, и как средство разбогатеть мне власть тоже неинтересна, я и так богат. Для меня власть - тяжкая ответственность за будущее провинции и всей страны. Если я ее приму, я обязан буду навести порядок не только в нашем доме, но и везде, чтобы опять не начался хаос. Но я чту закон и не намерен присваивать или превышать полномочия».
И все понимали, о чем речь. Пока в Буэнос-Айресе шла вся эта катавасия, на севере внезапно вспыхнула война между двумя абсолютно «федералистскими» провинциями, Тукуманом и Сальтой. Глупая, никому не нужная, между своими, - чисто из амбиций и клановых интересов. Считая это полным идиотизмом, Росас попросил Факундо Кирогу, самого влиятельного во внутренних провинциях человека, который, отдыхая после похода, гостил у него, поехать и помирить «этих кретинов», и Кирога поехал. Везя с собой «Письмо из асьенды Фигероа» (от 20 декабря 1834 года) - документ, который историки считают «чем-то, что можно назвать политической программой».
Вкратце. Мы, безусловно, одна страна. Хотя и разные провинции. Когда-нибудь мы определим принципы наших отношений и примем конституцию. Но не сейчас. Сейчас для этого нет самых элементарных условий. Только что мы покончили со страшной гражданской войной. Везде разруха, скорбь, раны слишком глубоки. Если созвать Конгресс, то мы, простые военные парни, на нем потеряемся. Вожжи перехватят фанатики-«унитарии» и «прощелыги, которые отсиделись в тылу». Они будут тянуть одеяло на себя, и все опять рухнет.
Кроме того, нужны деньги, а их нет. И наконец, где собирать Конгресс? Более чем логично, что в Байресе, но в Байресе нельзя, это сразу оттолкнет всех вас, - плавали, знаем. Да и кто сейчас понимает, какой должна быть конституция, чтобы всех объединить, но ничьи права не ущемить? Никто. Поэтому давайте просто подождем. Будем жить отдельно, не забывая, что когда-нибудь объединимся, заниматься экономикой, и со временем многое станет ясно само собой.
Вместо того, чтобы навязывать диктат сверху, - попробовали, больше не надо, - пусть все идет снизу, понемногу. Давайте упорядочим свои дела, привыкнем жить в мире, создадим прочную власть на местах, с участием народа и преемственностью, и только тогда сделаем следующий шаг. А пока что давайте жить в гармонии. И не надо личное ставить выше общего, никакие наши интересы и претензии, личные и клановые, не стоят нового хаоса.
Вот с таким письмом поехал на север уважаемый всеми Факундо Кирога, и 16 февраля 1835 года был убит по дороге. Без политики. Просто, чтобы не доехал и не убедил влиятельных друзей прекратить дурную войну, - и дурная война продолжалась, выхлестываясь в новые малые провинции. Просто клановые разборки. За власть. Между «федералистами». Ибо «унитарии» к этому моменту, как «идейные», кончились. Теперь они хотели только власти, а их самоназвание стало синонимом оппозиции «миротворцу» Росасу, даже если оппозиционерами были заядлые «федералисты».
И очевидная перспектива новой войны всех со всеми была столь отчетлива, а дурацкая гибель Кироги поставила такую жирную точку, что уже никто не сомневался: если кто-то и способен пока еще остановить лавину, так это только Росас. То есть, что убийцы Кироги уже мертвы, хотя пока что живы, понимали все, знавшие характер мужа сеньоры Энкарнансьон, вопрос заключался лишь в том, будет ли сделано в частном порядке или пойдет на пользу Буэнос-Айресу...
В результате, 7 марта, в последний раз покричав, Ассамблея приняла решение предоставить Росасу, если он согласен занять пост губернатора, неограниченные полномочия. Однако «Тигр» и на сей раз отказался. Вернее, поставил новое условие: согласие будет дано только по результатам всенародного одобрения. Но не по старым спискам, а по новым, с учетом мнения не только «лучших людей», но «всех заслуживающих права голоса граждан». Иными словами, речь шла о понижении избирательного ценза, то есть, о реальной демократизации политической системы.
Над этим требованием ломали копья еще недели две, - никому не хотелось урезать свою власть в пользу «безграмотных плебеев», - однако, в конце концов, согласились. Ценз понизили, открыв дорогу в политику мелким бизнесменам, мастерам, пролетариям умственного труда, - короче, всем, кроме неграмотной бедноты, - и 28 марта в плебисците приняли участие уже не 5693, а 9320 человека. Проиграть при таком раскладе «росисты» просто не могли: за «Тигра» вполне реально проголосовало абсолютное большинство. «Початкам», метавшимся по улицам в поисках «тайных унитариев», готовых сорвать процесс, и заполнившим избирательные участки, не пришлось никого ни в чем убеждать.
И тем не менее, «початки», стрмились быть нужными, входили во вкус, благо сеньора Энкарнасьон им потакала, ценя преданность, и «Террор, - напишет позже Сармьенто, - уже витал в воздухе, и, хотя гром еще не грянул, все (видели зловещую черную тучу, которая через два года заволокла небо», - но правда, следует учесть, что Доминго Сармьенто ненавидел Росаса лично, да написано это было гораздо позже. А пока что, 13 апреля 1835 года, Хуан Мануэль Ортис де Росас получил из рук народа «всю сумму государственной власти».
Продолжение следует.