ПРОБЛЕМЫ ЭПОХИ ЭДО
Click to viewПо мнению автора, Путин действительно мало знает об эпидемии героиновой наркомании и криминализации чиновничества. "Подручные рады держать его в неведении. Это намного облегчает хищение миллиардов из российского бюджета", - утверждает Джуда.
За всеми украинскими пертурбациями, давненько я не охранительствовал. А непорядок. Раз охранитель, стало быть, следует охранять. Тем паче, и повод есть...
Ну как повод... В общем, просто статья молодого, но быстро набирающего известность эксперта FT Бена Иуды, интересного, в первую очередь, тем, что он, будучи "цивилизованным" до мозга костей (в "продался Кремлю" его вроде никто не обвиняет), позволяет себе объективность на самой грани фола.
Он, безусловно, как и положено, убежден в том, что в нынешней России всё плохо, но при этом бранит г-на Навального (как раз тогда я впервые зафиксировал для себя новое имя), осторожно, но все же осуждает певиц из ансамбля "Пусси Райот", а главное, позволяет себе публично (хотя, разумеется тоже очень осторожно) вступаться за Владимира Путина, высказываясь, как и я, в том духе, что, мол, царь-то добрый, да бояре злые, и ежели царь проснется и все узнает, то ого-го.
Согласитесь, характеризовать президента РФ в западной прессе, как "усталого патриота" и даже как "Сталина, лишенного права расстреливать", который рано или поздно все же разгребет всю грязь, - далее, по списку, перечисление всех реальных и не очень российских проблем и неурядиц, - по нынешним временам на Западе практически подвиг, а уж мне, всю свою концепцию выстроившему именно на такой (или почти такой, отличной разве что в нюансах) схеме, и вовсе елей на душу. И к единственному вопросу, интересующему м-ра Иуду, - когда и при каких условиях это произойдет, - меня тоже очень волнует.
И вот тут, чисто по ассоциации, всплывает в памяти Сакура Согоро.
Ага. Тот самый, который Сого-кама. То есть, "божественный Сого".
Кто помнит, тот уже, не сомневаюсь, все понял, а кто запамятовал напомню. Причем даже не особо поступаясь временем, поскольку сюжет давно изложен во всех подробностях и практически без отклонений от реально бывшего. Единственно что, дабы аналогия стала понятной вполне, необходимы некоторые разъяснения.
Прежде всего, лютая жестокость законов тогдашней Японии была и по тем-то временам непривычна, однако же объяснялась не каким-то особым садизмом властей, а сурово прагматическими резонами. Совсем недавно отгремела почти полувековая Смута, отголоски и отблески ее вовсю бродили по невероятно уставшей стране, и первые сегуны Токугава выстроили свою вертикаль власти на двух принципах: с одной стороны, на строжайшем равенстве всех перед законом, с другой, не не менее строгой субординации.
Иными словами, под ножом ходили не только крестьяне; в пределах своего княжества даймё мог практически всё, но в рамках дозволенного, а преступать их было чревато казнью виновного и всей его семьи, причем речь шла даже не о бунте (об этом и помыслить никто не мог, зная, что против десятка мятежников власти мгновенно мобилизуют все, что шевелится), а о любом превышении полномочий. В общем, это была эпоха чрезвычайного положения, растянувшегося на семь десятков лет (к концу XVII века законы понемногу начали смягчаться), но общество, снизу доверху, на уровне коллективного подсознательного сие ЧП приняло, потому что помнило, каково оно бывает, когда порядок дает слабину.
Далее, следует учесть, что, говоря "сегун решил судьбу Согоро", автор слегка путает. Иэцуна, третий сегун из Дома Токугава, в 1652-м решить не мог ничего, потому что было ему всего 11 лет и он правил только формально, а реально Японией рулили пять регентов, ближайших соратников покойного отца. И как ни странно, рулили хорошо. Не пытаясь воспользоваться случаем и перетянуть одеяло на себя, погубив малыша, напротив, добросовестно растя его и готовя к будущей власти, а параллельно, почти (диво-дивное) не конфликтуя, решая важные государственные проблемы - давили мятежи, укрепляли экономику и так далее.
Но люди все-таки есть люди. Вокруг каждого из регентов колыхался свой ближний круг, естественным путем расширявшийся, членам этих близких кругов патроны, слегка нарушая закон, предоставляли определенные бонусы, и баланс корпоративных интересов этих самых "групп влияния" был настолько хрупок и зыбок, что ради сохранения его законы приходилось нарушать еще больше. Не прямо, конечно, но на многое закрывая глаза, при том, естественно, условии, что человек был близок, проверен и надежен.
И вот тут имеется важный нюанс. По идее, при всем том, что Согоро, нарушая субординацию, шел на верную смерть, даймё Хотта, согласно закону, должен был умереть (со всей семьей, кроме, по обычаю, одного, им самим выбранного наследника) прежде, чем умрет староста. Во-первых, потому, что по закону тот, кто выше рангом, считался более виноватым, а во-вторых, потому что был по-настоящему виноват. Не в том, что излишне притеснял крестьян (это считалось обычным злоупотреблением), а в том, что не посылал жалобы дальше.
Был, видите ли, в таких жалобах обязательный пассаж "Почтительнейше прошу передать мое ходатайство в ставку его светлости", и даймё, согласно закону, обязан был, пусть даже себе во вред, переслать жалобу на себя сегуну. А Хотта не пересылал. Он не брал или рвал в клочья. И тем самым заслужил смерть. Однако, так уж вышло, был он клиентом клиента одного из регентов, чем-то в свое время особо отличился, так что патрон похлопотал перед своим патроном за "хорошего человечка", патрон патрона перетер тему с коллегами, сделал им какие-то уступки, коллеги возражать не стали, и мальчик-сегун подписал написанный регентами указ, бедняга Согоро пошел на крест, крестьянам сделали облегчение, а Хотта, вопреки закону, отделался испугом.
Об этом шушукались в Сакура, это доставляло моральные неудобства многим при дворе, но жизнь есть жизнь, и все затихло. А между тем, Иацуна рос, рос и вырос в очень толкового, ответственного и разумного молодого человека. И когда вырос, в 22 года став полноправным сегуном, затребовал бумаги из архивов по всем делам "регентской эпохи" и принялся их изучать, делая пометки. К самим бывшим регентам он относился с любовью и почтением, - тем паче, что за ними, как выяснилось, никаких особых грехов не было, а мятежи они таки свели на нет и экономику наладили, - и назначил их советниками, внимательно прислушиваясь к их мнениям и, в основном, делая так, как они рекомендовали.
На "ближних кругах" тоже совершеннолетие сегуна никак не отразилось: хотя там злоупотреблений и преступлений, особенно, на местах и в ведомствах, были кучи, Иацуна, не желая огорчать людей, которых любил и которым верил, никаких мер не принимал и, как все думали, простил. И лишь в 1671-м, после смерти последнего из стариков, оказалось, что все совсем не так. Молодой сегун отнюдь не зря рылся в архивной пыли. И первым, кто попал под раздачу, оказался тот самый, уже очень постаревший князь Хотта.
Тут, однако, подступиться было опять же нелегко. История Согоро к тому времени уже вошла в легенду, в понимании крестьян Сого стал "кама" (почти божеством), отдавшим свою и детей жизни за други своя. Правда, никто не осуждал сегуна за его казнь (всем было ясно, что закон был нарушен), а вот за то, что князь Хотта вышел сухим из воды ставку как раз осуждали: шептали, что-де, если верхам закон не писан, то и низам можно не исполнять. Тихо перешептывались, конечно, но тенденцию следовало погасить на корню.
Это было понятно, а вот как начать, понимания не было, ибо старое "дело Согоро" считалось рассмотренным, а ставка по определению ошибаться не могла. И в конце концов (о чудо!) помог случай. Совсем случайный. Однажды, поехав по каким-то своим делам, чиновник высокого ранга (примерно замминистра внутренних дел) завернул на огонек к князю Хотта, случайно жившему как раз у той дороги, которой он ехал, передохнуть с дороги. Естественно, был принят с почетом, поел, отдохнул, и пригласил князя на прогулку, поговорить на темы такие секретные, что в замке, где полно ушей, лучше о них не говорить.
И поехали. А на дороге случайно стоял какой-то крестьянин с какой-то бумагой, и завидев всадников, кинулся под лошадь даймё с криком "Почтительно прошу принять жалобу". Поскольку это входило в прямые обязанности даймё, пренебречь ими на глазах высокого гостя было немыслимо, и Хотта приказал слуге поднять свиток и подать ему. Однако гость успел раньше. Со словами "Для меня честь услужить почтенному старцу" он спрыгнул с коня, поднял из пыли раскатившийся свиток и абсолютно случайно, мельком на него посмотрел. После чего воскликнул: "Ба! Как кстати я заехал к вам, ваша милость! Тут просьба передать жалобу его светлости, а это моя прямая обязанность!", - и спрятал свиток в дорожную сумку.
Крестьянин был отпущен, - ибо он действовал строго по закону, пытаясь подать жалобу своему даймё, - бумага, тоже строго по закону доставлена в ставку и прочитана, после чего в ставку был вызван сам князь Хотта. Ибо дело оказалось серьезным: когда-то, очень давно, получив приказ сегуна прекратить издевательства над жителями Сакуры, он какое-то время исполнял, что велено, а потом, решив, что все улеглось, вновь принялся за старое. И поскольку теперь делалось это уже вопреки прямому приказу ставки, шло уже не по статье "злоупотребление", но по статье "государственная измена", - а регентов-советников, которых ранее не хотел обижать сегун, уже не было на свете.
Дальнейшее, надеюсь понятно.
Князю Хотта было велено совершить сеппуку на том самом месте, где некогда распяли Согоро, его сыновьям, кроме одного, жене и и невесткам отсекли головы там, где обезглавили четырех малышей, Япония наперебой заговорила о торжестве закона, который один для всех, а нам с вами, пожалуй, пора вернуться к нашим изначальным баранам.
Итак, если сегун порядочен и ответственен, в чем у меня лично сомнений нет, и если, войдя в возраст, - а что вошел в возраст, это бесспорно, - он, тем не менее, не предпринимает мер, благодетельность коих для страны очевидна и буракумину, осмелюсь почтительнейше предположить, что тормозит его только тот факт, что люди, которых он любит, ценит и не хочет огорчать, все еще живы. Вот помрут все, и тогда ставка покажет всем хотта, сколько их ни есть, где раки зимуют...