Падение Архангельска, 1-2 августа 1918. 2
(продолжение предыдущего поста)
Так или иначе, овладев островом Мудьюг, вечером 1 августа союзная эскадра вошла в двинский фарватер и начала движение к Архангельску.
Из отчета адмирала Кемпа, командующего эскадрой, 29.04.1920.
Я [после рекогносцировочной поездки в Архангельск] вернулся в Мурманск 17 июля, по пути заехал в Кемь. Когда я вернулся, генерал Буль [надо думать, Пуль] сообщил, что решение об оккупации Архангельска союзниками принято. Это решение повлекло за собой следующие соображения с военно-морской точки зрения. Сопротивление было вероятным. Известная стационарная защита состояла из батареи из восьми 6-дюймовых орудий на острове Мудьюга и минного поля, управляемого с берега. Батарея прикрыла с небольшого расстояния узкий выемчатый канал, по которому должна была пройти экспедиция. Подъем по реке протяженностью около сорока миль мог быть проделан только среднетоннажными судами, [у противника] имелось достаточное количество полевой артиллерии, чтобы препятствовать переходу в любой точке. Отсутствие лоцманов, снятие буев и маяков, а также наличие мин или затонувших препятствий в канале могли вызвать серьезные трудности. Гарнизон был многочислен и включал, по крайней мере, один латышский полк [в реальности, видимо, 250-300 человек] и мог быть усилен в любой степени из Петрограда за 36 часов. Характер местности и скудные силы, которыми мы располагали, не давали возможности для обходной атаки с суши.
В нашу пользу были разболтанность и недисциплинированность гарнизона, отсутствие компетентного руководства, моральный эффект авиации - тогда в Архангельске это было новшеством - и надежда на то, что, хотя прямой помощи со стороны про-Союзнических элементов ожидать не приходилось, они были в состоянии существенно помочь, создавая препятствия для защиты.
Главный лоцман Архангельского порта был на флагмане эскадры, кроме того перед атакой на Мудьюг англичане высадились на пловучем маяке, находившемся в море к западу от северной оконечности острова (и своевременно не снятым), и взяли в плен нескольких лоцманов.
Про минные поля. Известно, что в августе 1915г. у южной оконечности Мудьюга было установлено минное поле из донных мин, управляемое по проводам со станции на Мудьюге. Потом его снимали и ставили снова. Устанавливались и минные поля выше по фарватеру. Вернемся к 1 августа.
Осадчий (см. выше): ... [Мы отошли на] на южную оконечность острова [Мудьюг], где начинались минные поля... Что касается минных заграждений, то они не были окончательно готовы и вообще могли действовать только под прикрытием батарей.
Кемп: Потом [после занятия острова Мудьюг] было выяснено, что ... minefield arrangements [очевидно, станции управления минными полями] были в хорошем состоянии.
По-видимому, минные поля рядом с Мудьюгом не были приведены в действие. И похоже на правду, что при отстутствии артиллерийской поддержки от таких полей в узком фарватере, скорее всего было не много толку, и они алгоритмически тралились. Самойло утверждал, что мины были вытралены. Союзники двигались медленно, путь от Мудьюга до Архангельска у них занял сутки.
Далее предполагалось перегородить фарватер путем затопления судов. Как потом утверждали и белые, и красные, фарватер не был перегорожен по причине преднамеренного саботажа (это кажется весьма правдоподобным, но для точности надо сказать, что консесус красных и белых оставляет логическую возможность того, что это получилось само собой). У Лапоминки были затоплены два больших ледокола "Святогор" и "Микула Селянинович" посредством открытия кингстонов. Ничего похожего на перекрытие фарватера не получилось. Пронский (Пронский Константин Иванович, прапорщик, бывший председатель Целедфлота, в момент событий - помощник главного комиссара флотилии, с 14 августа командующий Северо-Двинской флотилией) приказал дополнительно затопить минный заградитель "Уссури", а также взорвать ледоколы. "Уссури" был затоплен, но проход остался. Подготовленные заряды не взрывались. Ледоколы через несколько дней были подняты, а "Святогор" впоследствии прославился под названием "Красин".
Биерер (командир американского крейсера): Утром второго августа «Аттентив» и тральщик проверяли канал и обнаружили, что затоплены два больших ледокола: «Святогор» и «Микула Селянинович», а также минный заградитель «Уссури». Но «Уссури» находился совсем рядом с правым берегом, «Микула Селянинович» - с левым; нос «Святогора» был у левого берега, корма - у середины канала. Таким образом, между ледоколами образовался глубокий, но узкий проход.
Больше попыток перегородить фарватер не было...
Командир "Святогора" лейтенат Николай Александрович фон Дрейер был вскоре арестован белыми и в мае 1919г. расстрелян за "покушение на оставление военного порта Архангельск в руках неприятеля" (интересная, надо сказать, формулировка). Вместе с ним были расстреляны 5 моряков с ледокола.
Цитирую воспоминания Метелёва Александра Денисовича (в 1918 - член Архангельского губисполкома, в 1937г. расстрелян) опубликованные в 1926г.
К описываемому моменту нашими боевыми силами, числящимися на учете в военном совете по обороне, был небольшой отряд c броневыми машинами, Беломорский отряд из горцев [который оказался ударной силой заговорщиков], коммунистический отряд из членов партии и беспартийных рабочих, красногвардейцы, рота латышей и моряки с судами. Вновь мобилизованные части мы не раcсматривали, как боевые: они не были еще обмундированы и вооружены [только что мобилизованных вроде бы было до 2000 человек, они, по-видимому, в ходе событий разбежались]...
Рано утром 1 августа Президиум Губисполкома созывает экстренное совёщание его членов. Обсуждению подлежал один вопрос: положение Архангельска.
Еще до начала совещания, у членов Президиума сложилось убеждение о необходимости вывода из Архангельска всех гражданских учреждений. Кем-то из членов Президиума, уже до совещания последнего, был дан приказ, подготовить все речные суда и держать их под парами городской пристани. Все вопросы решались в советском порядке. Товарищи считали лишним предварительное обсуждение положения Архангельска по партийной линии, да к тому, как будто бы, и не было времени.
Члены Архангельского комитета РКП одновременно являлись и членами Губисполкома, поэтому Президиум считал, что решений советского порядка будет достаточно.
На коротком своем совещании Президиум принимает решение, не предрешая вопроса о сроках вывода гражданских учреждений из Архангельска, предложить последним все-таки свернуться и погрузиться на пароходы.
Этим решением была фактически предрешена эвакуация Архангельска и прекращение работы всех гражданских учреждений. Лед тронулся.
Тройка по обороне города должна была оставаться в Архангельске до самого последнего момента, руководя делом обороны. С получением сведений о падении Мудьюга, Потапов [командир гарнизона] начал отдавать ряд оперативных приказов, по которым латышеская рота и красноармейский отряд с одной броневой машиной перекидывались на другую сторону С.-Двины в район вокзала [станция Исакогорка, мостов через Двину тогда не было]... В самом городе должен был оставаться Беломорский отряд во главе с его командиром Берсом. Красногвардейские отряды, как не представлявшие в боевом отношении ничего серьезного, рассылались кое-куда [напомню, что Красная гвардия - это парамилитарии, участвовавшие в установлении Советской власти и некоторое время исполнявшие функции всех силовых структур.].
Время измерялось часами, а до подкрепления из центра, нужны были дни. Высланный из Москвы отряд, во главе с т. Кедровым, где-то был еще далеко в пути и претерпевал, как потом оказалось, большие сопротивления [Кедров был вызван в Москву к Ленину и опоздал к падению Архангельска на полтора суток].
Было исключительное глупое положение. В обстановке непроходимых лесов, окружающих Архантельск, громадной реки Сев. Двины и Белого моря, город был как на острове. Человек сам по себе, без орудий, военных судов, аэропланов, без военных знаний, был ничто..
Что Архангельск падет, уже не было сомнений, к тому же суда противника были уже в Двине, прокладывая себе дорогу к городу....
Погрузка на пароходы имела полухаотический характер, хотя Губисполком и разделил между ведомоствами все речные суда и дал соответствующие инструкции по погрузке. Представители центральных учреждений, комиссия но разгрузке порта [ЧКОРАП, организация, занимавшаяся вывозом военных грузов, складированных в Архангельске, в Котлас], представители Центросоюза и других учреждений занимали отдельное судно; местные учреждения с ценностями казначейства и банки, имели свое судно, Губисполком--свое и т.д. Одна часть товарищей явилась на пароходы только с портфелями, другая с `винтовками, некоторые тащили чемоданы, постельные приналежности, мебель и прочий домашний скарб. Одна латышка привела двух холмогорских коров в расчете, что и для них удастся получить отдельное купэ. Она жестоко была, огорчена, когда кто-то из членов Губисполкома предложил ей убраться прочь со своими коровами. Погрузка на пароходы начала принимать безобразный характер. Мы предложили Губисполкому организовать погрузку так, чтобы она для Советской власти не являлась позором. Спустя несколько минут все было организовано. Вместо чемоданов на свободные места грузили винтовки, необходимый материал, документы, различные ценности и т. п.
В 9-10 часов вечера [1 августа] на пароходе „Святой Савватий“ было устроено последнее совещание Губисполкома с московскими работниками, но уже без представителей военных специалистов. Кто-то из членов Совета по обороне сделал доклад о положении Архангельека, Все сходились: на том мнении, что Архангельск не удастся удержать, тем не менее некоторым товарищам было вменено в обязанность остаться в городе и работать в Совете по обороне до самого последнего момента, хотя бы им грозила, опасность.
Кроме того на последнем совещании Губисполкома было принято, что моряки остаются на своих судах и в случае надобности концентрируются на отдельных судах и по их усмотрению...
Совещание кончилось ночью: В городе уже слышались редкие ружейные выстрелы, а когда пароходы отчаливали от пристани, с колокольни собора, находившегося недалеко от пристани, раздались ружейные выстрелы по последнему отходящему судну. Эта проделка, повидимому, уже была организована местным духовенством...
Отчаливая от пристани, никто не думал, что с этого момента город уже, фактически был сдан. Мнимый советский Беломорский отряд из горцев, под руководством Берса, делал свое дело. Он ночью под руководством изменника Потапова распространился по городу; вместе с офицерством, выползшим из подполья, занимал намеченные ранее позиции и к утру открыл пулеметный и орудийный огонь по нашим судам и частям, арестовывая наулицах оставшихся случайно коммунистов и беспартийных рабочих.
Так или иначе, военное руководство красных распалось (a часть военных руководителей оказалась на стороне восставших), гражданское управление децентрализовалось и перед уходом каждый делал то, что считал нужным. Сторонники Советской власти, еще остававшиеся в основной части города, и частично посланные "кто-куда" отряды оказывались в ловушке. Ловушка угрожала захлопнуться и за просоветскими моряками (и частично захлопнулась)... Надо заметить, что в это время в Архангельске не было двух, как сейчас выражаются, харизматических лидеров, Кедрова и заместителя председателя губернского исполкома Виноградова. Что могло бы измениться в случае их присутствия, никому не ведомо, а в следующем раунде (уже 3 августа) они появились.
Городецкий Сергей Николаевич, кадет, 10.1918-8.1919 - член правительства Северной области. С 1920г. в эмиграции:
В ночь на 2 августа, т. е. в момент начала восстания, ротмистр Берс, собрав своих всадников, предложил им перейти на сторону восставших против большевиков, обещая при этом, что те получат большое вознаграждение. Всадники охотно согласились и хотя благодаря бегству большевиков переворот произошел довольно безболезненно и без крупных вооруженных столкновений, однако участие отряда Берса на стороне крайне немногочисленных сил восставших, несомненно, имело моральное значение... Конно-горский отряд Берса и отряды Чаплина и Старцева быстро разоружили и арестовали растерявшихся и брошенных своими комиссарами красноармейцев..
....Однако большинство советских комиссаров заблаговременно успело бежать и в руки белых попало лишь несколько видных коммунистов.
Отдельные вооруженные отряды восставших, как в городе, так и в окрестностях разоружали и арестовывали группы большевиков, еще не знавших, что они уже не являются хозяевами края. Через квартальные комитеты наиболее надежным из обывателей раздавались винтовки и патроны, чтобы в случае внезапного выступления притаившихся большевиков, увеличить кадры способных и оказать им вооруженное сопротивление.
По-видимому, уход большей части пароходов произошел ночью (около 2 часов). Город Архангельск перешел под контроль восставших. По-видимому, какие-то неназванные отряды перешли на сторону белых или разбежались. На Двине произошел ночной речной бой, в котором, в частности, был потоплен красный тральщик. К 10 утра из порта ушли вверх по реке про-советские матросы.
За рекой у станции Исакогорка оставались боеспособные красные отряды во главе с Зеньковичем (Зенькович Андрей Георгиевич, губернский военный комиссар, в Мировую войну прапорщик). При приближении кораблей союзников началось бегство, в 17-18 часов 2 августа на двух составах ушла латышская рота. Сам Зенкович надеялся удержать станцию до подхода Кедрова, шедшего на военном эшелоне от Вологды. При наличии крейсера на Двине перед Архангельском, Кедрова ничего хорошего ждать не могло (впрочем, Кедров тогда о размерах катастрофы не знал). В 18.30 Зенкович был еще на телеграфном проводе. Вскоре его отряд оказался под огнем корабельных орудий и был обойден десантами с двух сторон. Сам он попал в плен и был "зверски убит, и белые гады глумились над трупом первой жертвы, попавшей в их подлые лапы" (Кедров). На следующее утро станция Исакогорка была занята передовым отрядом Кедрова.
Биерер: Вверх по реке был выслан [крейсер] «Аттентив», с которого на берег высадился десант. «Аттентив» обстрелял позиции противника и отбросил большевистские войска. С аэропланов был также нанесен бомбовый удар по вражеским позициям и железной дороге. Генерал Пуль, адмирал Кемп и я прибыли на «Аттентив», артиллерийский и пулеметный обстрел позиций противника был продолжен так же, как и сбрасывание бомб с аэропланов. Наши войска продвинулись вперед, и большевики отступили к железной дороге на несколько миль дальше Исакогорки. Около двух часов дня прибыли эсминец «Лейтенант Сергеев», транспорты и четыре тральщика.
Красный отряд, потеряв нескольких человек ранеными, отошел по железной дороге.
В Архангельске все кончилось. Триумф союзников и участников восстания выглядел полным. Продолжения триумфа, как известно, не последовало, но утром 3 августа победители этого еще не знали.
Из "Истории Северодвинской флотилии"
В 10 час. утра [2 августа] губисполком вместе с моряками пошел вверх по Двине [скорее всего Губисполком бежал раньше], уводя с собой речные пароходы и баржи с эвакуированным грузом. В районе города все суда обстреливались повстанцами орудийным, пулеметным и ружейным огнем; отходившие отвечали. Отступление прикрывали тральщики, смогшие дойти только до 11-й версты от города; там они были выброшены на мель. Гидроаэропланы противника преследовали отходящий караван до устья реки Пинеги, обстреливая из пулеметов и забрасывая суда бомбами. Всего из Архангельска было уведено до 50 пароходов, что составляло почти весь речной флот Северной Двины.
Это кажется преувеличением, однако жалобы, что все лучшие пароходы угнали, и что это в дальнейшем создало проблемы, звучали и с другой стороны.
Адмирал Кемп:
Решение Главнокомандования направить значительные военные силы вверх по реке Двина с целью взаимодействия с адмиралом Колчаком [Это неточность. Переворот Колчака в Омске, аналогичный перевороту Чаплина в Архангельске, но более успешный, произошел 18 ноября; Двина к этому моменту встала, и после двух месяцев боев на средней Двине и "битвы в день перемирия 11 ноября" наступило затишье. "Экспедиция" пыталась прорваться навстречу Чехословацкому корпусу, упомянутый строчкой ниже Котлас должны был был брать отряд шедший из Архангельска], который, как предполагалось, захватит Котлас, сделало необходимым флотское сотрудничество. Эта экспедиция не входила в первоначальный замысел, и никаких средств в виде речных канонерских лодок не предусматривалось [Высказывание вызывает сомнения, возможно, что речные мониторы к началу похода по Двине опоздали, появились они довольно быстро, но я не смог найти достоверных дат (вот тут вообще утверждается, что они вышли из Британии 26 июля, т.е., до выхода эскадры из Мурманска).]. Отступая от Архангельска, большевистские элементы забрали с собой лучшие из речных судов. Река была сложной, с множеством мелководий, а лоцманов, барж и буксиров подходящей осадки было мало и они были в плохом состоянии.
Пароходы везли не только людей, они тащили и баржи с "ценными грузами". Ценными как для красных, так и для белых. Продолжаю цитировать "Историю Северо-Двинской флотилии".
Конечным пунктом был избран город Котлас, находящийся от Архангельска в расстоянии 625 верст; идя вверх по Двине, отряд проходил все крупные населенные места (Холмогоры, Емецк и Двинский Березняк [Березник]) в боевой готовности, ожидая враждебных действий банд. У устья Ваги был оставлен один буксир, вооруженный тремя пулеметами, с 22 человеками команды. Все встреченные пароходы, шедшие с гружеными баржами, гонки леса и пристани уводились с собой...
Если действия и распоряжения командования в Архангельске могут и должны быть подвергнуты жестокой критике, то следует отметить, что после оставления последнего моряками было сделано почти все возможное. Следует учесть, что весь командный состав, за исключением прапорщика Пронского, изменил, что в составе флотилии 70 процентов состояло из людей не имевших почти никакого понятия о военном флоте. Увод вверх по реке всех судов и плавучих средств, какие только возможно, является необходимейшим и наиважнейшим действием при обстановке, подобной создавшейся. Уведя с собою суда, моряки обеспечили Республике возможность создания флотилии на Северной Двине; мало того, они лишили в значительной степени этой возможности противника.
Из воспоминаний Метелёва.
В Березниках [Двинский Березник, на полпути к Котласу, около устья Ваги] перед нами встал вопрос, что же делать дальше. Необходимо было немедленно же организовать заслон. Но для этого нужно было иметь боеспесобных людей, вооружение и хотя бы одно орудие. Ни того, ни другого у нас не было. Группа, матросов, вырвавшиcь уже после отхода Советских судов из Архангельска, наотрез отказалась остановиться и направилась вверх по Двине к Котласу, заявив, что в Котласе они сформируются, вооружатся и только тогда снова поведут наступление на Архангельск.
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Так или иначе, 31 августа десант с моря взял город Онегу, 1 августа 1918 союзная эскадра атаковала остров Мудьюг, а вечером 2 августа англо-французский десант высадился в Архангельске. Интервенция началась, а вместе с ней на Русский Север пришла гражданская война.
Биерер, командир американского крейсера "Олимпия":
В 3.45 дня заняли Экономию, где нас тепло приветствовали. Здесь второго августа в 3 часа дня мы получили сведения о восстании в Архангельске и Соломбале. Положение в обоих пунктах было критическим, поэтому работа в Экономии была ускорена, и в 4.45 экспедиция взяла курс на Архангельск. В 7.30 появились в Соломбале, в 8.00 - в Архангельске.
Консулы союзных держав и представители русского правительства поднялись на борт «Сальватора» [armed yacht], чтобы приветствовать нас. В Архангельске толпы жителей высыпали на улицы, мужчины, женщины и дети рядами стояли на пристани и на берегу реки. Было создано новое правительство; из войск, включая кавалерию, сформировали вооруженную охрану. Когда «Сальватор» встал на якорь, все речные суда приветствовали его гудками, люди махали руками и также выкрикивали приветствия. Генерал Пуль, адмирал Кемп, я и другие офицеры были приглашены сойти на берег и встречены представителями нового правительства и почетным караулом из русской пехоты и кавалерии. Местные жители просто сходили с ума от радости. Генерал и адмирал хотели немедленно заняться размещением войск, но радость и энтузиазм были настолько велики, что вначале им в сопровождении представителей нового правительства и огромной толпы пришлось пройти к зданию, где размещалось правительство, и снова выслушивать там приветствия, затем появиться на ступенях перед народом и лишь после этого на автомобиле с кавалерийским эскортом вернуться на пристань.
Городецкий Сергей Николаевич:
Общая радость и подъем среди населения, не сразу поверившего в действительность падения ненавистной советской власти, не поддавалась описанию. Эта радость и ликование достигли крайних пределов, когда в 6 часов вечера 2 августа часть прибывших с «Аттентифом» союзных войск во главе с ген. Пулем вступила в город.
Набережная Северной Двины, главная улица города - Троицкий проспект - были запружены народом, восторженно приветствовавшим союзные войска. Прибытие последних вселяло радость, что освобождение от большевиков Северного края не кратковременная, ненадежная радость, а прочная и решительная победа над ними.
На Городской Думе, вместо ненавистного красного, развевался снова родной национальный флаг.
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Вот еще картинки с выставки. Снова американский консул в Архангельске Коуэл. Хотя это письмо менее интересно, чем то, что приводилось мной раньше, оно содержит любопытные детали. Его информаторы, очевидно, - про-Антантовские элементы в Архангельске.
Консул в Архангельске (Коул) Государственному секретарю
Архангельск [10 сентября 1918 г.].
Сэр: Я имел честь подготовить нижеследующий отчет о политической ситуации в Архангельске до похищения членов суверенного правительства северной территории [имеется в виду арест правительства Чайковского и отправление его в каталажку]. Считаю необходимым отправить отчет даже сейчас, после того как кризис из-за государственного переворота прошел, чтобы показать, в какой легковоспламеняющийся материал упала бомба.
Днем 2 августа, когда генерал Пуль и союзные войска и военные корабли вошли в город и порт, наблюдался большой энтузиазм, но было ясно видно, что этот энтузиазм ограничивался определенными классами. На набережной генерала приветствовал наспех собравшийся почетный караул из крестьян, вооруженных и одетых в импровизированную униформу. Было также скопление людей из среднего класса. Таким образом, высадка генерала сразу показала, какие классы благоприятствовали его приходу, а именно те два класса, крестьянство и городские «интеллигенты» и буржуа, которые больше всего пострадали от большевиков. Рабочий класс явно отсутствовал. Когда катер генерала подошел к причалу, прогудело несколько буксиров, но подавляющее большинство буксиров и речных судов молчали. Во время марша офицеров Союзников по улицам к зданию правительства отсутствие городского рабочего класса было еще более заметным.
Ощущение новизны, вызывающей у людей энтузиазм, длилось всего несколько дней. Вскоре население снова погрузилось в апатию, которая стала для него обычной. Эта апатия продолжалась до государственного переворота, когда народ оживился снова, но в совершенно другом смысле.
После того, как войска получили проверку, устроенную им большевиками у Обозерской [после поражения у Исакогорки 3 августа советские силы отошли на 120км по железной дороге к станции Обозерской, от которой в свою очередь 500км до Вологды], апатия углубилась и в некоторых кругах почти приблизилась к недовольству. Союзников стали обвинять за то, что они не привезли больше войск. Прибытие корабля с продовольствием в эти первые дни могло бы во многом облегчить ситуацию, но такого корабля не было.
Один из первых приказов, отданных военным командованием Союзников, вызвал большое неодобрение, но в то же время не достиг многого. Это был приказ, запрещавший вывешивать какие-либо флаги где-либо, кроме бело-сине-красного национального флага, военно-морского флага с Андреевским крестом и флагов союзников. Что поразило российское население (и это также выглядело странным для людей, которые постоянно находились в России до прихода союзников), так это полное отсутствие красных флагов. Ожидалось, что большевистский символ, красный флаг с белыми или желтыми буквами, Р.С.Ф.С.Р., будет запрещен, но простой красный флаг был не большевистским, а общим социалистическим символом. Как сказали мне видный лидер меньшевиков, работавший в Министерстве продовольствия при Керенском, и видный местный правый социалист-революционер, сидевший в тюрьме при большевиках за про-союзнические настроения: «Приказ может быть понятен для умных людей, которые ясно представляют, что союзные вооруженные силы предприняли это как меру против большевиков, а не против социалистов, которые пригласили союзников в Россию». Но они сказали, что на самом деле это действовало против этих социалистов и что массы, к сожалению, понимали это в этом смысле, и что большевики активно истолковывали это для масс. Они сожалели о том, что военные Союзников не понимали, что после восьми месяцев непрерывного большевистского контроля над Россией массы фактически видели больше смысла в красном флаге, чем в бело-сине-красном. По их словам, союзники пришли, чтобы изменить это, и умеренные социалисты хотели бы это изменить, но это можно было сделать только со временем, а введенный порядок просто мешал, а не помогал выздоровлению от большевизма.
Те же люди отметили, что они сами, видные про-союзнические лидеры и все их про-союзнические коллеги, что их позиции в борьбе с большевизмом серьезно ухудшились из-за того, что военный генерал-губернатор не выдавал никаких разрешений на какие-либо политические собрания. Они заявили, что в лесопильных поселках около города, где проживает огромное большинство рабочих региона вокруг Архангельска, не было открытой большевистской пропаганды. Эти люди заявили, что на двух митингах, прошедших за день-два до того, как был издан приказ, запрещающий митинги, ни один большевик не выступил против умеренных. Однако, по их словам, перед открытием заводов утром, в обеденный перерыв и после окончания работы, там где несколько рабочих собирались группами или вместе возвращались домой, появлялся рабочий или агитатор-большевик и агитировал против умеренных и против союзников. Двумя самыми сильными аргументами большевиков были запрет на использование социалистического флага и отсутствие судов с продовольствием. Двое деятелей, на которых я ссылался, утвержали, что если бы была предоставлена полная свобода собраний, это было бы наиболее действенным средством борьбы с большевизмом, чем абсолютный контроль, поскольку большевики всегда лучше преуспевали в состоянии заговора, и что репрессии были той пищей, которая была нужна для их разрастания. Было также заявлено, что если бы была разрешена свободная публикация и продажа любых газет, то ни одно большевистское издание бы не появилось.
Инцидент, случившийся 15 августа, вызвал большую злость против определенных кругов среди Союзников. Этот гнев ощущался не среди большевиков, которые, как мне сказали, использовали это событие, чтобы заявить «а мы вам говорили», а среди про-Союзнических социалистов. Генерал Пуль выступил с воззванием к населению с критикой газеты «Возрождение Севера», № 3. Эта газета является полуофициальным органом правительства, отражающим более или менее политические взгляды членов правительства. Статья вышла на второй странице указанного номера, начиная с верхней части третьего столбца. Это была явная критика, но не злонамеренная. Днем 15-го французский офицер граф де Люберзак из Бюро контрразведки Союзников появился в редакции газеты и, по всей видимости, потребовал ареста автора статьи. Сообщается, что с обеих сторон прозвучали резкие слова. Насколько я знаю, из этого дела ничего не случилось, и инцидент обрел свое полное значение уже в свете более поздних событий. Однако это оставило в умах умеренных социалистов, связанных с газетой - все они близки к правительству, - впечатление острой вражды, уже существующей между ними и некоторыми офицерами Союзников из группы, к которой принадлежал Люберзак.
С другой стороны, после прибытия генерала Пуля русские политические лидеры, большинство из которых скрывалось до 2 августа, не проявили должного понимания того факта, что такое отношение действительно существовало среди доверенных и могущественных советников Союзников, независимо от его правильности или неправильности. Эти люди, которые месяцами были замкнуты на заговоре и не могли открыто высказывать свое мнение, после свержения большевиков слишком стремились пользоваться полной свободой выражения своих взглядов, которые они считали само собой разумеющимся. Однако они были, в общем, очень осмотрительны, но не так осторожны, как следовало бы, зная о существовании ожесточения против них и им подобных среди части влиятельных офицеров Союзников, как говорилось выше.
В это же время, но, вероятно, без какой-либо связи с вышеупомянутым инцидентом, началось дезертирство русских, вступивших в Британско-славянский легион. Несомненную роль в этих дезертирствах сыграла неспособность экспедиции по железной дороге [на Вологду] и реке [по Северной Двине на Котлас] добиться быстрого продвижения [Высадка Антанты в Архангельске могла иметь серьезное значение лишь в случае дальнейшего занятия Вологды и/или Котласа. В момент, когда Коуэл писал письмо, у интервентов, скорее всего была надежда, что прибывшие американские силы выведут ситуцию из стратегического тупика. Этого не случилось, Вологда и Котлас так и остались для интервентов и белых бесконечно далекими целями], что могло бы иметь чрезвычайно благотворное влияние на ситуацию в целом и предотвратило бы потерю военного престижа союзников, которая произошла в то время [если я не ошибаюсь, изначально этот легион создавался для войны против немцев и белых финнов, смена его назначения могла быть еще одной причиной дезертирства].
Однако для массы населения ни один из вышеперечисленных факторов, неблагоприятных для дела союзников в Архангельске и на севере России, не сыграл такой сильной роли, как очевидное безразличие союзных властей к продовольственной ситуации. Суда с продовольствием не пришли вместе с войсками. Известия о приближении таких кораблей отсутствовали, и не могли распространять среди населения. В то время командование и дипломатический корпус Союзников сами не знали, что будет прислано. Эта неуверенность была козырной картой в руках большевиков, которые утверждали, что Союзники не могут предоствить продовольствие, поскольку сами находятся на грани голода и нуждаются в каждой унции еды у себя дома для предотвращения голодных бунтов, которые вскоре разовьются в мировую революцию, так давно предсказанную большевиками и которая в последнее время была их единственным, на что они могут рассчитывать. Америка, как говорили большевики, ничего не даст, поскольку она заинтересована только в укреплении своих финансовых, военных и коммерческих позиций по отношению к ослабленным странам Европы и в продвижении своих империалистических целей в Сибири.
Умеренные социалисты и руководители кооперативов в комитетах по снабжению продовольствием постоянно выражали сильную тревогу, не сомневаясь в том, что еда будет отправлена, но боялись, что она придет слишком поздно, чтобы избежать жестоких ограничений на неделю или около того [Данные по карточкам в Архангельске зимы 1918-1919г, которые попадались мне на глаза, несколько противоречивы, но вполне мрачны. Шеклтон предлагал подвоз продовольствия на подходящем для его проекта фоне]. Они справедливо утверждали, что продовольственный вопрос был жизненно важным и на нем они основали большую часть своей про-Союзнической пропаганды против большевиков, и что задержка с доставкой еды блокирует их агитацию в пользу интервенции. Они опасались, что не было достаточного понимания того, что само прибытие продовольственных судов в гавань не означало еды в крестьянских избах, поскольку между прибытием судов и получением потребителем должно пройти время из-за необходимой работы по распределению. Одним словом, задержка и неуверенность в еде нанесли большой ущерб делу союзников.
Таким образом, эти факторы стали причиной окончания энтузиазма по отношению к Союзникам, который сначала существовал в умеренных социалистических и буржуазно-либеральных кругах, и воспрепятствовал зарождению энтузиазма в тех классах, где его никогда не было. В эту печальную ситуацию ворвалась попытка государственного переворота [арест правительства про-английским Чаплиным, американский госсекретарь отправил по этому поводу протест в британский МИД], который определенно на время разрушил дело Союзников и создал ситуацию, которая только из-за присутствия непреодолимого количества американских войск и смутного сознания среди людей, что великая, демократическая, дружественная Америка был на стороне России, и это было терпимо даже для про-Союзнических русских.
У меня есть [и т. д., видимо, оригинал обрезан]
Феликс Коул
Так или иначе, овладев островом Мудьюг, вечером 1 августа союзная эскадра вошла в двинский фарватер и начала движение к Архангельску.
Из отчета адмирала Кемпа, командующего эскадрой, 29.04.1920.
Я [после рекогносцировочной поездки в Архангельск] вернулся в Мурманск 17 июля, по пути заехал в Кемь. Когда я вернулся, генерал Буль [надо думать, Пуль] сообщил, что решение об оккупации Архангельска союзниками принято. Это решение повлекло за собой следующие соображения с военно-морской точки зрения. Сопротивление было вероятным. Известная стационарная защита состояла из батареи из восьми 6-дюймовых орудий на острове Мудьюга и минного поля, управляемого с берега. Батарея прикрыла с небольшого расстояния узкий выемчатый канал, по которому должна была пройти экспедиция. Подъем по реке протяженностью около сорока миль мог быть проделан только среднетоннажными судами, [у противника] имелось достаточное количество полевой артиллерии, чтобы препятствовать переходу в любой точке. Отсутствие лоцманов, снятие буев и маяков, а также наличие мин или затонувших препятствий в канале могли вызвать серьезные трудности. Гарнизон был многочислен и включал, по крайней мере, один латышский полк [в реальности, видимо, 250-300 человек] и мог быть усилен в любой степени из Петрограда за 36 часов. Характер местности и скудные силы, которыми мы располагали, не давали возможности для обходной атаки с суши.
В нашу пользу были разболтанность и недисциплинированность гарнизона, отсутствие компетентного руководства, моральный эффект авиации - тогда в Архангельске это было новшеством - и надежда на то, что, хотя прямой помощи со стороны про-Союзнических элементов ожидать не приходилось, они были в состоянии существенно помочь, создавая препятствия для защиты.
Главный лоцман Архангельского порта был на флагмане эскадры, кроме того перед атакой на Мудьюг англичане высадились на пловучем маяке, находившемся в море к западу от северной оконечности острова (и своевременно не снятым), и взяли в плен нескольких лоцманов.
Про минные поля. Известно, что в августе 1915г. у южной оконечности Мудьюга было установлено минное поле из донных мин, управляемое по проводам со станции на Мудьюге. Потом его снимали и ставили снова. Устанавливались и минные поля выше по фарватеру. Вернемся к 1 августа.
Осадчий (см. выше): ... [Мы отошли на] на южную оконечность острова [Мудьюг], где начинались минные поля... Что касается минных заграждений, то они не были окончательно готовы и вообще могли действовать только под прикрытием батарей.
Кемп: Потом [после занятия острова Мудьюг] было выяснено, что ... minefield arrangements [очевидно, станции управления минными полями] были в хорошем состоянии.
По-видимому, минные поля рядом с Мудьюгом не были приведены в действие. И похоже на правду, что при отстутствии артиллерийской поддержки от таких полей в узком фарватере, скорее всего было не много толку, и они алгоритмически тралились. Самойло утверждал, что мины были вытралены. Союзники двигались медленно, путь от Мудьюга до Архангельска у них занял сутки.
Далее предполагалось перегородить фарватер путем затопления судов. Как потом утверждали и белые, и красные, фарватер не был перегорожен по причине преднамеренного саботажа (это кажется весьма правдоподобным, но для точности надо сказать, что консесус красных и белых оставляет логическую возможность того, что это получилось само собой). У Лапоминки были затоплены два больших ледокола "Святогор" и "Микула Селянинович" посредством открытия кингстонов. Ничего похожего на перекрытие фарватера не получилось. Пронский (Пронский Константин Иванович, прапорщик, бывший председатель Целедфлота, в момент событий - помощник главного комиссара флотилии, с 14 августа командующий Северо-Двинской флотилией) приказал дополнительно затопить минный заградитель "Уссури", а также взорвать ледоколы. "Уссури" был затоплен, но проход остался. Подготовленные заряды не взрывались. Ледоколы через несколько дней были подняты, а "Святогор" впоследствии прославился под названием "Красин".
Биерер (командир американского крейсера): Утром второго августа «Аттентив» и тральщик проверяли канал и обнаружили, что затоплены два больших ледокола: «Святогор» и «Микула Селянинович», а также минный заградитель «Уссури». Но «Уссури» находился совсем рядом с правым берегом, «Микула Селянинович» - с левым; нос «Святогора» был у левого берега, корма - у середины канала. Таким образом, между ледоколами образовался глубокий, но узкий проход.
Больше попыток перегородить фарватер не было...
Командир "Святогора" лейтенат Николай Александрович фон Дрейер был вскоре арестован белыми и в мае 1919г. расстрелян за "покушение на оставление военного порта Архангельск в руках неприятеля" (интересная, надо сказать, формулировка). Вместе с ним были расстреляны 5 моряков с ледокола.
Цитирую воспоминания Метелёва Александра Денисовича (в 1918 - член Архангельского губисполкома, в 1937г. расстрелян) опубликованные в 1926г.
К описываемому моменту нашими боевыми силами, числящимися на учете в военном совете по обороне, был небольшой отряд c броневыми машинами, Беломорский отряд из горцев [который оказался ударной силой заговорщиков], коммунистический отряд из членов партии и беспартийных рабочих, красногвардейцы, рота латышей и моряки с судами. Вновь мобилизованные части мы не раcсматривали, как боевые: они не были еще обмундированы и вооружены [только что мобилизованных вроде бы было до 2000 человек, они, по-видимому, в ходе событий разбежались]...
Рано утром 1 августа Президиум Губисполкома созывает экстренное совёщание его членов. Обсуждению подлежал один вопрос: положение Архангельска.
Еще до начала совещания, у членов Президиума сложилось убеждение о необходимости вывода из Архангельска всех гражданских учреждений. Кем-то из членов Президиума, уже до совещания последнего, был дан приказ, подготовить все речные суда и держать их под парами городской пристани. Все вопросы решались в советском порядке. Товарищи считали лишним предварительное обсуждение положения Архангельска по партийной линии, да к тому, как будто бы, и не было времени.
Члены Архангельского комитета РКП одновременно являлись и членами Губисполкома, поэтому Президиум считал, что решений советского порядка будет достаточно.
На коротком своем совещании Президиум принимает решение, не предрешая вопроса о сроках вывода гражданских учреждений из Архангельска, предложить последним все-таки свернуться и погрузиться на пароходы.
Этим решением была фактически предрешена эвакуация Архангельска и прекращение работы всех гражданских учреждений. Лед тронулся.
Тройка по обороне города должна была оставаться в Архангельске до самого последнего момента, руководя делом обороны. С получением сведений о падении Мудьюга, Потапов [командир гарнизона] начал отдавать ряд оперативных приказов, по которым латышеская рота и красноармейский отряд с одной броневой машиной перекидывались на другую сторону С.-Двины в район вокзала [станция Исакогорка, мостов через Двину тогда не было]... В самом городе должен был оставаться Беломорский отряд во главе с его командиром Берсом. Красногвардейские отряды, как не представлявшие в боевом отношении ничего серьезного, рассылались кое-куда [напомню, что Красная гвардия - это парамилитарии, участвовавшие в установлении Советской власти и некоторое время исполнявшие функции всех силовых структур.].
Время измерялось часами, а до подкрепления из центра, нужны были дни. Высланный из Москвы отряд, во главе с т. Кедровым, где-то был еще далеко в пути и претерпевал, как потом оказалось, большие сопротивления [Кедров был вызван в Москву к Ленину и опоздал к падению Архангельска на полтора суток].
Было исключительное глупое положение. В обстановке непроходимых лесов, окружающих Архантельск, громадной реки Сев. Двины и Белого моря, город был как на острове. Человек сам по себе, без орудий, военных судов, аэропланов, без военных знаний, был ничто..
Что Архангельск падет, уже не было сомнений, к тому же суда противника были уже в Двине, прокладывая себе дорогу к городу....
Погрузка на пароходы имела полухаотический характер, хотя Губисполком и разделил между ведомоствами все речные суда и дал соответствующие инструкции по погрузке. Представители центральных учреждений, комиссия но разгрузке порта [ЧКОРАП, организация, занимавшаяся вывозом военных грузов, складированных в Архангельске, в Котлас], представители Центросоюза и других учреждений занимали отдельное судно; местные учреждения с ценностями казначейства и банки, имели свое судно, Губисполком--свое и т.д. Одна часть товарищей явилась на пароходы только с портфелями, другая с `винтовками, некоторые тащили чемоданы, постельные приналежности, мебель и прочий домашний скарб. Одна латышка привела двух холмогорских коров в расчете, что и для них удастся получить отдельное купэ. Она жестоко была, огорчена, когда кто-то из членов Губисполкома предложил ей убраться прочь со своими коровами. Погрузка на пароходы начала принимать безобразный характер. Мы предложили Губисполкому организовать погрузку так, чтобы она для Советской власти не являлась позором. Спустя несколько минут все было организовано. Вместо чемоданов на свободные места грузили винтовки, необходимый материал, документы, различные ценности и т. п.
В 9-10 часов вечера [1 августа] на пароходе „Святой Савватий“ было устроено последнее совещание Губисполкома с московскими работниками, но уже без представителей военных специалистов. Кто-то из членов Совета по обороне сделал доклад о положении Архангельека, Все сходились: на том мнении, что Архангельск не удастся удержать, тем не менее некоторым товарищам было вменено в обязанность остаться в городе и работать в Совете по обороне до самого последнего момента, хотя бы им грозила, опасность.
Кроме того на последнем совещании Губисполкома было принято, что моряки остаются на своих судах и в случае надобности концентрируются на отдельных судах и по их усмотрению...
Совещание кончилось ночью: В городе уже слышались редкие ружейные выстрелы, а когда пароходы отчаливали от пристани, с колокольни собора, находившегося недалеко от пристани, раздались ружейные выстрелы по последнему отходящему судну. Эта проделка, повидимому, уже была организована местным духовенством...
Отчаливая от пристани, никто не думал, что с этого момента город уже, фактически был сдан. Мнимый советский Беломорский отряд из горцев, под руководством Берса, делал свое дело. Он ночью под руководством изменника Потапова распространился по городу; вместе с офицерством, выползшим из подполья, занимал намеченные ранее позиции и к утру открыл пулеметный и орудийный огонь по нашим судам и частям, арестовывая наулицах оставшихся случайно коммунистов и беспартийных рабочих.
Так или иначе, военное руководство красных распалось (a часть военных руководителей оказалась на стороне восставших), гражданское управление децентрализовалось и перед уходом каждый делал то, что считал нужным. Сторонники Советской власти, еще остававшиеся в основной части города, и частично посланные "кто-куда" отряды оказывались в ловушке. Ловушка угрожала захлопнуться и за просоветскими моряками (и частично захлопнулась)... Надо заметить, что в это время в Архангельске не было двух, как сейчас выражаются, харизматических лидеров, Кедрова и заместителя председателя губернского исполкома Виноградова. Что могло бы измениться в случае их присутствия, никому не ведомо, а в следующем раунде (уже 3 августа) они появились.
Городецкий Сергей Николаевич, кадет, 10.1918-8.1919 - член правительства Северной области. С 1920г. в эмиграции:
В ночь на 2 августа, т. е. в момент начала восстания, ротмистр Берс, собрав своих всадников, предложил им перейти на сторону восставших против большевиков, обещая при этом, что те получат большое вознаграждение. Всадники охотно согласились и хотя благодаря бегству большевиков переворот произошел довольно безболезненно и без крупных вооруженных столкновений, однако участие отряда Берса на стороне крайне немногочисленных сил восставших, несомненно, имело моральное значение... Конно-горский отряд Берса и отряды Чаплина и Старцева быстро разоружили и арестовали растерявшихся и брошенных своими комиссарами красноармейцев..
....Однако большинство советских комиссаров заблаговременно успело бежать и в руки белых попало лишь несколько видных коммунистов.
Отдельные вооруженные отряды восставших, как в городе, так и в окрестностях разоружали и арестовывали группы большевиков, еще не знавших, что они уже не являются хозяевами края. Через квартальные комитеты наиболее надежным из обывателей раздавались винтовки и патроны, чтобы в случае внезапного выступления притаившихся большевиков, увеличить кадры способных и оказать им вооруженное сопротивление.
По-видимому, уход большей части пароходов произошел ночью (около 2 часов). Город Архангельск перешел под контроль восставших. По-видимому, какие-то неназванные отряды перешли на сторону белых или разбежались. На Двине произошел ночной речной бой, в котором, в частности, был потоплен красный тральщик. К 10 утра из порта ушли вверх по реке про-советские матросы.
За рекой у станции Исакогорка оставались боеспособные красные отряды во главе с Зеньковичем (Зенькович Андрей Георгиевич, губернский военный комиссар, в Мировую войну прапорщик). При приближении кораблей союзников началось бегство, в 17-18 часов 2 августа на двух составах ушла латышская рота. Сам Зенкович надеялся удержать станцию до подхода Кедрова, шедшего на военном эшелоне от Вологды. При наличии крейсера на Двине перед Архангельском, Кедрова ничего хорошего ждать не могло (впрочем, Кедров тогда о размерах катастрофы не знал). В 18.30 Зенкович был еще на телеграфном проводе. Вскоре его отряд оказался под огнем корабельных орудий и был обойден десантами с двух сторон. Сам он попал в плен и был "зверски убит, и белые гады глумились над трупом первой жертвы, попавшей в их подлые лапы" (Кедров). На следующее утро станция Исакогорка была занята передовым отрядом Кедрова.
Биерер: Вверх по реке был выслан [крейсер] «Аттентив», с которого на берег высадился десант. «Аттентив» обстрелял позиции противника и отбросил большевистские войска. С аэропланов был также нанесен бомбовый удар по вражеским позициям и железной дороге. Генерал Пуль, адмирал Кемп и я прибыли на «Аттентив», артиллерийский и пулеметный обстрел позиций противника был продолжен так же, как и сбрасывание бомб с аэропланов. Наши войска продвинулись вперед, и большевики отступили к железной дороге на несколько миль дальше Исакогорки. Около двух часов дня прибыли эсминец «Лейтенант Сергеев», транспорты и четыре тральщика.
Красный отряд, потеряв нескольких человек ранеными, отошел по железной дороге.
В Архангельске все кончилось. Триумф союзников и участников восстания выглядел полным. Продолжения триумфа, как известно, не последовало, но утром 3 августа победители этого еще не знали.
Из "Истории Северодвинской флотилии"
В 10 час. утра [2 августа] губисполком вместе с моряками пошел вверх по Двине [скорее всего Губисполком бежал раньше], уводя с собой речные пароходы и баржи с эвакуированным грузом. В районе города все суда обстреливались повстанцами орудийным, пулеметным и ружейным огнем; отходившие отвечали. Отступление прикрывали тральщики, смогшие дойти только до 11-й версты от города; там они были выброшены на мель. Гидроаэропланы противника преследовали отходящий караван до устья реки Пинеги, обстреливая из пулеметов и забрасывая суда бомбами. Всего из Архангельска было уведено до 50 пароходов, что составляло почти весь речной флот Северной Двины.
Это кажется преувеличением, однако жалобы, что все лучшие пароходы угнали, и что это в дальнейшем создало проблемы, звучали и с другой стороны.
Адмирал Кемп:
Решение Главнокомандования направить значительные военные силы вверх по реке Двина с целью взаимодействия с адмиралом Колчаком [Это неточность. Переворот Колчака в Омске, аналогичный перевороту Чаплина в Архангельске, но более успешный, произошел 18 ноября; Двина к этому моменту встала, и после двух месяцев боев на средней Двине и "битвы в день перемирия 11 ноября" наступило затишье. "Экспедиция" пыталась прорваться навстречу Чехословацкому корпусу, упомянутый строчкой ниже Котлас должны был был брать отряд шедший из Архангельска], который, как предполагалось, захватит Котлас, сделало необходимым флотское сотрудничество. Эта экспедиция не входила в первоначальный замысел, и никаких средств в виде речных канонерских лодок не предусматривалось [Высказывание вызывает сомнения, возможно, что речные мониторы к началу похода по Двине опоздали, появились они довольно быстро, но я не смог найти достоверных дат (вот тут вообще утверждается, что они вышли из Британии 26 июля, т.е., до выхода эскадры из Мурманска).]. Отступая от Архангельска, большевистские элементы забрали с собой лучшие из речных судов. Река была сложной, с множеством мелководий, а лоцманов, барж и буксиров подходящей осадки было мало и они были в плохом состоянии.
Пароходы везли не только людей, они тащили и баржи с "ценными грузами". Ценными как для красных, так и для белых. Продолжаю цитировать "Историю Северо-Двинской флотилии".
Конечным пунктом был избран город Котлас, находящийся от Архангельска в расстоянии 625 верст; идя вверх по Двине, отряд проходил все крупные населенные места (Холмогоры, Емецк и Двинский Березняк [Березник]) в боевой готовности, ожидая враждебных действий банд. У устья Ваги был оставлен один буксир, вооруженный тремя пулеметами, с 22 человеками команды. Все встреченные пароходы, шедшие с гружеными баржами, гонки леса и пристани уводились с собой...
Если действия и распоряжения командования в Архангельске могут и должны быть подвергнуты жестокой критике, то следует отметить, что после оставления последнего моряками было сделано почти все возможное. Следует учесть, что весь командный состав, за исключением прапорщика Пронского, изменил, что в составе флотилии 70 процентов состояло из людей не имевших почти никакого понятия о военном флоте. Увод вверх по реке всех судов и плавучих средств, какие только возможно, является необходимейшим и наиважнейшим действием при обстановке, подобной создавшейся. Уведя с собою суда, моряки обеспечили Республике возможность создания флотилии на Северной Двине; мало того, они лишили в значительной степени этой возможности противника.
Из воспоминаний Метелёва.
В Березниках [Двинский Березник, на полпути к Котласу, около устья Ваги] перед нами встал вопрос, что же делать дальше. Необходимо было немедленно же организовать заслон. Но для этого нужно было иметь боеспесобных людей, вооружение и хотя бы одно орудие. Ни того, ни другого у нас не было. Группа, матросов, вырвавшиcь уже после отхода Советских судов из Архангельска, наотрез отказалась остановиться и направилась вверх по Двине к Котласу, заявив, что в Котласе они сформируются, вооружатся и только тогда снова поведут наступление на Архангельск.
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Так или иначе, 31 августа десант с моря взял город Онегу, 1 августа 1918 союзная эскадра атаковала остров Мудьюг, а вечером 2 августа англо-французский десант высадился в Архангельске. Интервенция началась, а вместе с ней на Русский Север пришла гражданская война.
Биерер, командир американского крейсера "Олимпия":
В 3.45 дня заняли Экономию, где нас тепло приветствовали. Здесь второго августа в 3 часа дня мы получили сведения о восстании в Архангельске и Соломбале. Положение в обоих пунктах было критическим, поэтому работа в Экономии была ускорена, и в 4.45 экспедиция взяла курс на Архангельск. В 7.30 появились в Соломбале, в 8.00 - в Архангельске.
Консулы союзных держав и представители русского правительства поднялись на борт «Сальватора» [armed yacht], чтобы приветствовать нас. В Архангельске толпы жителей высыпали на улицы, мужчины, женщины и дети рядами стояли на пристани и на берегу реки. Было создано новое правительство; из войск, включая кавалерию, сформировали вооруженную охрану. Когда «Сальватор» встал на якорь, все речные суда приветствовали его гудками, люди махали руками и также выкрикивали приветствия. Генерал Пуль, адмирал Кемп, я и другие офицеры были приглашены сойти на берег и встречены представителями нового правительства и почетным караулом из русской пехоты и кавалерии. Местные жители просто сходили с ума от радости. Генерал и адмирал хотели немедленно заняться размещением войск, но радость и энтузиазм были настолько велики, что вначале им в сопровождении представителей нового правительства и огромной толпы пришлось пройти к зданию, где размещалось правительство, и снова выслушивать там приветствия, затем появиться на ступенях перед народом и лишь после этого на автомобиле с кавалерийским эскортом вернуться на пристань.
Городецкий Сергей Николаевич:
Общая радость и подъем среди населения, не сразу поверившего в действительность падения ненавистной советской власти, не поддавалась описанию. Эта радость и ликование достигли крайних пределов, когда в 6 часов вечера 2 августа часть прибывших с «Аттентифом» союзных войск во главе с ген. Пулем вступила в город.
Набережная Северной Двины, главная улица города - Троицкий проспект - были запружены народом, восторженно приветствовавшим союзные войска. Прибытие последних вселяло радость, что освобождение от большевиков Северного края не кратковременная, ненадежная радость, а прочная и решительная победа над ними.
На Городской Думе, вместо ненавистного красного, развевался снова родной национальный флаг.
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Вот еще картинки с выставки. Снова американский консул в Архангельске Коуэл. Хотя это письмо менее интересно, чем то, что приводилось мной раньше, оно содержит любопытные детали. Его информаторы, очевидно, - про-Антантовские элементы в Архангельске.
Консул в Архангельске (Коул) Государственному секретарю
Архангельск [10 сентября 1918 г.].
Сэр: Я имел честь подготовить нижеследующий отчет о политической ситуации в Архангельске до похищения членов суверенного правительства северной территории [имеется в виду арест правительства Чайковского и отправление его в каталажку]. Считаю необходимым отправить отчет даже сейчас, после того как кризис из-за государственного переворота прошел, чтобы показать, в какой легковоспламеняющийся материал упала бомба.
Днем 2 августа, когда генерал Пуль и союзные войска и военные корабли вошли в город и порт, наблюдался большой энтузиазм, но было ясно видно, что этот энтузиазм ограничивался определенными классами. На набережной генерала приветствовал наспех собравшийся почетный караул из крестьян, вооруженных и одетых в импровизированную униформу. Было также скопление людей из среднего класса. Таким образом, высадка генерала сразу показала, какие классы благоприятствовали его приходу, а именно те два класса, крестьянство и городские «интеллигенты» и буржуа, которые больше всего пострадали от большевиков. Рабочий класс явно отсутствовал. Когда катер генерала подошел к причалу, прогудело несколько буксиров, но подавляющее большинство буксиров и речных судов молчали. Во время марша офицеров Союзников по улицам к зданию правительства отсутствие городского рабочего класса было еще более заметным.
Ощущение новизны, вызывающей у людей энтузиазм, длилось всего несколько дней. Вскоре население снова погрузилось в апатию, которая стала для него обычной. Эта апатия продолжалась до государственного переворота, когда народ оживился снова, но в совершенно другом смысле.
После того, как войска получили проверку, устроенную им большевиками у Обозерской [после поражения у Исакогорки 3 августа советские силы отошли на 120км по железной дороге к станции Обозерской, от которой в свою очередь 500км до Вологды], апатия углубилась и в некоторых кругах почти приблизилась к недовольству. Союзников стали обвинять за то, что они не привезли больше войск. Прибытие корабля с продовольствием в эти первые дни могло бы во многом облегчить ситуацию, но такого корабля не было.
Один из первых приказов, отданных военным командованием Союзников, вызвал большое неодобрение, но в то же время не достиг многого. Это был приказ, запрещавший вывешивать какие-либо флаги где-либо, кроме бело-сине-красного национального флага, военно-морского флага с Андреевским крестом и флагов союзников. Что поразило российское население (и это также выглядело странным для людей, которые постоянно находились в России до прихода союзников), так это полное отсутствие красных флагов. Ожидалось, что большевистский символ, красный флаг с белыми или желтыми буквами, Р.С.Ф.С.Р., будет запрещен, но простой красный флаг был не большевистским, а общим социалистическим символом. Как сказали мне видный лидер меньшевиков, работавший в Министерстве продовольствия при Керенском, и видный местный правый социалист-революционер, сидевший в тюрьме при большевиках за про-союзнические настроения: «Приказ может быть понятен для умных людей, которые ясно представляют, что союзные вооруженные силы предприняли это как меру против большевиков, а не против социалистов, которые пригласили союзников в Россию». Но они сказали, что на самом деле это действовало против этих социалистов и что массы, к сожалению, понимали это в этом смысле, и что большевики активно истолковывали это для масс. Они сожалели о том, что военные Союзников не понимали, что после восьми месяцев непрерывного большевистского контроля над Россией массы фактически видели больше смысла в красном флаге, чем в бело-сине-красном. По их словам, союзники пришли, чтобы изменить это, и умеренные социалисты хотели бы это изменить, но это можно было сделать только со временем, а введенный порядок просто мешал, а не помогал выздоровлению от большевизма.
Те же люди отметили, что они сами, видные про-союзнические лидеры и все их про-союзнические коллеги, что их позиции в борьбе с большевизмом серьезно ухудшились из-за того, что военный генерал-губернатор не выдавал никаких разрешений на какие-либо политические собрания. Они заявили, что в лесопильных поселках около города, где проживает огромное большинство рабочих региона вокруг Архангельска, не было открытой большевистской пропаганды. Эти люди заявили, что на двух митингах, прошедших за день-два до того, как был издан приказ, запрещающий митинги, ни один большевик не выступил против умеренных. Однако, по их словам, перед открытием заводов утром, в обеденный перерыв и после окончания работы, там где несколько рабочих собирались группами или вместе возвращались домой, появлялся рабочий или агитатор-большевик и агитировал против умеренных и против союзников. Двумя самыми сильными аргументами большевиков были запрет на использование социалистического флага и отсутствие судов с продовольствием. Двое деятелей, на которых я ссылался, утвержали, что если бы была предоставлена полная свобода собраний, это было бы наиболее действенным средством борьбы с большевизмом, чем абсолютный контроль, поскольку большевики всегда лучше преуспевали в состоянии заговора, и что репрессии были той пищей, которая была нужна для их разрастания. Было также заявлено, что если бы была разрешена свободная публикация и продажа любых газет, то ни одно большевистское издание бы не появилось.
Инцидент, случившийся 15 августа, вызвал большую злость против определенных кругов среди Союзников. Этот гнев ощущался не среди большевиков, которые, как мне сказали, использовали это событие, чтобы заявить «а мы вам говорили», а среди про-Союзнических социалистов. Генерал Пуль выступил с воззванием к населению с критикой газеты «Возрождение Севера», № 3. Эта газета является полуофициальным органом правительства, отражающим более или менее политические взгляды членов правительства. Статья вышла на второй странице указанного номера, начиная с верхней части третьего столбца. Это была явная критика, но не злонамеренная. Днем 15-го французский офицер граф де Люберзак из Бюро контрразведки Союзников появился в редакции газеты и, по всей видимости, потребовал ареста автора статьи. Сообщается, что с обеих сторон прозвучали резкие слова. Насколько я знаю, из этого дела ничего не случилось, и инцидент обрел свое полное значение уже в свете более поздних событий. Однако это оставило в умах умеренных социалистов, связанных с газетой - все они близки к правительству, - впечатление острой вражды, уже существующей между ними и некоторыми офицерами Союзников из группы, к которой принадлежал Люберзак.
С другой стороны, после прибытия генерала Пуля русские политические лидеры, большинство из которых скрывалось до 2 августа, не проявили должного понимания того факта, что такое отношение действительно существовало среди доверенных и могущественных советников Союзников, независимо от его правильности или неправильности. Эти люди, которые месяцами были замкнуты на заговоре и не могли открыто высказывать свое мнение, после свержения большевиков слишком стремились пользоваться полной свободой выражения своих взглядов, которые они считали само собой разумеющимся. Однако они были, в общем, очень осмотрительны, но не так осторожны, как следовало бы, зная о существовании ожесточения против них и им подобных среди части влиятельных офицеров Союзников, как говорилось выше.
В это же время, но, вероятно, без какой-либо связи с вышеупомянутым инцидентом, началось дезертирство русских, вступивших в Британско-славянский легион. Несомненную роль в этих дезертирствах сыграла неспособность экспедиции по железной дороге [на Вологду] и реке [по Северной Двине на Котлас] добиться быстрого продвижения [Высадка Антанты в Архангельске могла иметь серьезное значение лишь в случае дальнейшего занятия Вологды и/или Котласа. В момент, когда Коуэл писал письмо, у интервентов, скорее всего была надежда, что прибывшие американские силы выведут ситуцию из стратегического тупика. Этого не случилось, Вологда и Котлас так и остались для интервентов и белых бесконечно далекими целями], что могло бы иметь чрезвычайно благотворное влияние на ситуацию в целом и предотвратило бы потерю военного престижа союзников, которая произошла в то время [если я не ошибаюсь, изначально этот легион создавался для войны против немцев и белых финнов, смена его назначения могла быть еще одной причиной дезертирства].
Однако для массы населения ни один из вышеперечисленных факторов, неблагоприятных для дела союзников в Архангельске и на севере России, не сыграл такой сильной роли, как очевидное безразличие союзных властей к продовольственной ситуации. Суда с продовольствием не пришли вместе с войсками. Известия о приближении таких кораблей отсутствовали, и не могли распространять среди населения. В то время командование и дипломатический корпус Союзников сами не знали, что будет прислано. Эта неуверенность была козырной картой в руках большевиков, которые утверждали, что Союзники не могут предоствить продовольствие, поскольку сами находятся на грани голода и нуждаются в каждой унции еды у себя дома для предотвращения голодных бунтов, которые вскоре разовьются в мировую революцию, так давно предсказанную большевиками и которая в последнее время была их единственным, на что они могут рассчитывать. Америка, как говорили большевики, ничего не даст, поскольку она заинтересована только в укреплении своих финансовых, военных и коммерческих позиций по отношению к ослабленным странам Европы и в продвижении своих империалистических целей в Сибири.
Умеренные социалисты и руководители кооперативов в комитетах по снабжению продовольствием постоянно выражали сильную тревогу, не сомневаясь в том, что еда будет отправлена, но боялись, что она придет слишком поздно, чтобы избежать жестоких ограничений на неделю или около того [Данные по карточкам в Архангельске зимы 1918-1919г, которые попадались мне на глаза, несколько противоречивы, но вполне мрачны. Шеклтон предлагал подвоз продовольствия на подходящем для его проекта фоне]. Они справедливо утверждали, что продовольственный вопрос был жизненно важным и на нем они основали большую часть своей про-Союзнической пропаганды против большевиков, и что задержка с доставкой еды блокирует их агитацию в пользу интервенции. Они опасались, что не было достаточного понимания того, что само прибытие продовольственных судов в гавань не означало еды в крестьянских избах, поскольку между прибытием судов и получением потребителем должно пройти время из-за необходимой работы по распределению. Одним словом, задержка и неуверенность в еде нанесли большой ущерб делу союзников.
Таким образом, эти факторы стали причиной окончания энтузиазма по отношению к Союзникам, который сначала существовал в умеренных социалистических и буржуазно-либеральных кругах, и воспрепятствовал зарождению энтузиазма в тех классах, где его никогда не было. В эту печальную ситуацию ворвалась попытка государственного переворота [арест правительства про-английским Чаплиным, американский госсекретарь отправил по этому поводу протест в британский МИД], который определенно на время разрушил дело Союзников и создал ситуацию, которая только из-за присутствия непреодолимого количества американских войск и смутного сознания среди людей, что великая, демократическая, дружественная Америка был на стороне России, и это было терпимо даже для про-Союзнических русских.
У меня есть [и т. д., видимо, оригинал обрезан]
Феликс Коул