Владимир Андреевич Фаворский (1886-1964)
Как я оформлял «Маленькие трагедии» Пушкина
На суперобложке я изобразил грозу, несущиеся облака, молнии и несущиеся цветы, венки.
На переплет вместе с текстом я дал ветку с листьями - черными, золотыми и розовыми, ветку, охваченную ветром, а может быть, охваченную огнем.
На титульном листе у меня нарисован шрифт и ветки лавра и кипариса. Лавр говорит о славе, кипарис - о смерти. Эти ветки пытаются сложиться в венки. Мне было важно, что ветки кипариса давали глубокий цвет, углублявший всю композицию, как бы лежащий глубже белой поверхности листа. Лавр же возникает как бы над поверхностью титула. Весь вход в книгу суров и даже мрачен. Сперва я хотел туда поместить цветы - я их очень люблю. Но, в сущности, уместны ли цветы, когда разговор идет о таких страстях, об убийстве и чуме… И я поместил только маленький букетик цветов на противоположной титульному листу странице.
Книга состоит из четырех самостоятельных вещей, и требовалось объединить их. Для этого я каждую вещь начинал длинной иллюстрацией-заставкой. Каждое начало было на правой стороне.
Я изобразил рыцаря лежащим в его башне; Сальери - размышляющим о Моцарте; Дон Гуана, который увидел Донну Анну; и в последней трагедии, в "Чуме", я изобразил чумный город с опустевшими улицами и оживление только на кладбище.
Цельность книге придает еще то, что ее пронизывает горизонтальная полоса, которая начинается суперобложкой - тучами, - проходит через титул и потом отмечается на начале каждой вещи, где заставка, поставленная довольно низко, поддерживается мелочью, помещенной на левой странице, как-то: скрипкой, плащом и шпагой, копьями и - кладбищем. Так что, мне кажется, во всей книге чувствуется горизонтальный строй.
Легче других было иллюстрировать "Скупого рыцаря". Вещь суровая.
Все люди, кроме скупого рыцаря, тоже жадные, только по-другому. Его возвеличение золота звучит чрезвычайно сильно и страстно. Это я и хотел передать в иллюстрации, изображающей монолог Скупого.
А в третьей иллюстрации у меня были такие трудности: все время читалось подряд - Альбер, Иван и Жид; а мне нужно было, чтоб за Альбером следовал Жид, а уж потом Иван. В таком порядке мне нужно было, чтобы их воспринимал зритель. И я заслонил Ивана светом из окна и, мне кажется, добился того, чего хотел.
Самая трудная вещь была "Моцарт и Сальери".
Вопрос был в Сальери - ведь он возвышает как бы свое преступление. И неужели есть ему какое-то оправдание? Все-таки он убийца. Я так и трактовал его. В последней иллюстрации он плачет. Но он плачет из-за того, что он совершил убийство, - по его мнению, исполнил долг. Поэтому в первой большой иллюстрации я делаю его немножко ханжой: вспомнить великого художника Рафаэля и великого поэта Данте Алигьери, слушая игру этого нищего старика скрипача, мог только человек, совершенно лишенный юмора, не то что Моцарт.
В "Каменном госте" иллюстрации цветнее, так как вещь этого требовала. Там я сделал заставку: у кладбищенских стен Дон Гуан видит Донну Анну. Тут можно сказать о некоторых принципах композиции - подобии фигур друг другу. Например, Лепорелло подобен монаху своим положением. Дон Гуан подобен Донне Анне, и эти фигуры связываются одна с другой.
Ужин у Лауры я компоновал так: первый план - фигуры сидящие - я сделал темным, второй план - светлый. Таким образом добился того, что первый план зрителем как бы пропускается и внимание направляется на фигуры второго плана. И очень приятно и интересно делать так, чтобы светлое получилось как бы подложенным под темное. Между прочим, во всякой композиции интересно создавать многоплановость во времени и в пространстве.
Так, в сцене дуэли я сохранил ту же комнату, только немножко изменил точку зрения. Причем неубранный ужин как бы изображал то, что происходило до прихода Дон Гуана. Сама дуэль - это настоящее. Тень руки на стене усиливает значительность жеста, и ею все кончается. Получается, что на этой иллюстрации изображено событие, в котором есть элементы и прошлого и настоящего. Время входит в композицию, и композиция становится сложной, многоплановой.
Сцена на кладбище мне была интересна тем, что я изобразил параллельно действующим лицам еще надгробные памятники. Так, сделал статую плакальщицы, которая отчасти повторяет движение Донны Анны.
Эта статуя плакальщицы - как бы то, что было еще недавно, то есть Донна Анна еще плачущая, а сама Донна Анна уже не плачет. Это справа. А слева изображен ангел, который стоит параллельно Дон Гуану. Лицемерный ангел. Так я и тут стараюсь передать время. Фигура Донны Анны как бы двигается: переданы ее прежнее положение - и теперешнее состояние.
В последней иллюстрации я пытался передать искренность Дон Гуана.
И наконец о "Пире во время чумы". Сцену пира обычно изображают как пиршество "золотой молодежи".
Я изобразил мещан. Они по-разному переживают чуму. Председатель вдохновлен моментом. Тут есть молодой человек, одобряющий Председателя; и человек, чутко воспринимающий окружающее; и человек, занятый снедью.
Должен сказать, что в композиции, в рисунке есть некоторое подобие рифм: фигуры по своему положению либо симметричны, либо параллельны, либо перпендикулярны и этим подобны друг другу. И, когда обращаешь внимание на одну фигуру, то невольно видишь другую. Получается как бы рифма. Так объединяется вся группа.
Я почти не говорил о портретах в линейках. Но для меня очень важно было изобразить Дон Гуана, и Лауру, и Донну Анну. Только в "Моцарте" я не решился на портретные головы, а поместил веточки лавра на траурном фоне.
А в "Пире во время чумы" я, кроме действующих лиц, изобразил Смерть. Она должна была дать подоплеку этого пиршества.
Концовка к "Пиру во время чумы", которая, кажется, мне удалась, изображает лопату, факелы и розы. Факелы с их пламенем и лопата - сложные, очень вырезные формы: они своей вырезанностью, как профили, хорошо цепляются за плоскость листа и хорошо на плоскость листа укладываются. А розы обращены к нам лицом, в фас, и поэтому объемны и создают глубину. Вот соединить положенные на плоскость профильные формы с глубиной, которую дают розы, было основной тенденцией всей композиции, и на этом вся концовка держится.
Из книги: В.А. Фаворский. Рассказы художника-гравера
На суперобложке я изобразил грозу, несущиеся облака, молнии и несущиеся цветы, венки.
На переплет вместе с текстом я дал ветку с листьями - черными, золотыми и розовыми, ветку, охваченную ветром, а может быть, охваченную огнем.
На титульном листе у меня нарисован шрифт и ветки лавра и кипариса. Лавр говорит о славе, кипарис - о смерти. Эти ветки пытаются сложиться в венки. Мне было важно, что ветки кипариса давали глубокий цвет, углублявший всю композицию, как бы лежащий глубже белой поверхности листа. Лавр же возникает как бы над поверхностью титула. Весь вход в книгу суров и даже мрачен. Сперва я хотел туда поместить цветы - я их очень люблю. Но, в сущности, уместны ли цветы, когда разговор идет о таких страстях, об убийстве и чуме… И я поместил только маленький букетик цветов на противоположной титульному листу странице.
Книга состоит из четырех самостоятельных вещей, и требовалось объединить их. Для этого я каждую вещь начинал длинной иллюстрацией-заставкой. Каждое начало было на правой стороне.
Я изобразил рыцаря лежащим в его башне; Сальери - размышляющим о Моцарте; Дон Гуана, который увидел Донну Анну; и в последней трагедии, в "Чуме", я изобразил чумный город с опустевшими улицами и оживление только на кладбище.
Цельность книге придает еще то, что ее пронизывает горизонтальная полоса, которая начинается суперобложкой - тучами, - проходит через титул и потом отмечается на начале каждой вещи, где заставка, поставленная довольно низко, поддерживается мелочью, помещенной на левой странице, как-то: скрипкой, плащом и шпагой, копьями и - кладбищем. Так что, мне кажется, во всей книге чувствуется горизонтальный строй.
Легче других было иллюстрировать "Скупого рыцаря". Вещь суровая.
Все люди, кроме скупого рыцаря, тоже жадные, только по-другому. Его возвеличение золота звучит чрезвычайно сильно и страстно. Это я и хотел передать в иллюстрации, изображающей монолог Скупого.
А в третьей иллюстрации у меня были такие трудности: все время читалось подряд - Альбер, Иван и Жид; а мне нужно было, чтоб за Альбером следовал Жид, а уж потом Иван. В таком порядке мне нужно было, чтобы их воспринимал зритель. И я заслонил Ивана светом из окна и, мне кажется, добился того, чего хотел.
Самая трудная вещь была "Моцарт и Сальери".
Вопрос был в Сальери - ведь он возвышает как бы свое преступление. И неужели есть ему какое-то оправдание? Все-таки он убийца. Я так и трактовал его. В последней иллюстрации он плачет. Но он плачет из-за того, что он совершил убийство, - по его мнению, исполнил долг. Поэтому в первой большой иллюстрации я делаю его немножко ханжой: вспомнить великого художника Рафаэля и великого поэта Данте Алигьери, слушая игру этого нищего старика скрипача, мог только человек, совершенно лишенный юмора, не то что Моцарт.
В "Каменном госте" иллюстрации цветнее, так как вещь этого требовала. Там я сделал заставку: у кладбищенских стен Дон Гуан видит Донну Анну. Тут можно сказать о некоторых принципах композиции - подобии фигур друг другу. Например, Лепорелло подобен монаху своим положением. Дон Гуан подобен Донне Анне, и эти фигуры связываются одна с другой.
Ужин у Лауры я компоновал так: первый план - фигуры сидящие - я сделал темным, второй план - светлый. Таким образом добился того, что первый план зрителем как бы пропускается и внимание направляется на фигуры второго плана. И очень приятно и интересно делать так, чтобы светлое получилось как бы подложенным под темное. Между прочим, во всякой композиции интересно создавать многоплановость во времени и в пространстве.
Так, в сцене дуэли я сохранил ту же комнату, только немножко изменил точку зрения. Причем неубранный ужин как бы изображал то, что происходило до прихода Дон Гуана. Сама дуэль - это настоящее. Тень руки на стене усиливает значительность жеста, и ею все кончается. Получается, что на этой иллюстрации изображено событие, в котором есть элементы и прошлого и настоящего. Время входит в композицию, и композиция становится сложной, многоплановой.
Сцена на кладбище мне была интересна тем, что я изобразил параллельно действующим лицам еще надгробные памятники. Так, сделал статую плакальщицы, которая отчасти повторяет движение Донны Анны.
Эта статуя плакальщицы - как бы то, что было еще недавно, то есть Донна Анна еще плачущая, а сама Донна Анна уже не плачет. Это справа. А слева изображен ангел, который стоит параллельно Дон Гуану. Лицемерный ангел. Так я и тут стараюсь передать время. Фигура Донны Анны как бы двигается: переданы ее прежнее положение - и теперешнее состояние.
В последней иллюстрации я пытался передать искренность Дон Гуана.
И наконец о "Пире во время чумы". Сцену пира обычно изображают как пиршество "золотой молодежи".
Я изобразил мещан. Они по-разному переживают чуму. Председатель вдохновлен моментом. Тут есть молодой человек, одобряющий Председателя; и человек, чутко воспринимающий окружающее; и человек, занятый снедью.
Должен сказать, что в композиции, в рисунке есть некоторое подобие рифм: фигуры по своему положению либо симметричны, либо параллельны, либо перпендикулярны и этим подобны друг другу. И, когда обращаешь внимание на одну фигуру, то невольно видишь другую. Получается как бы рифма. Так объединяется вся группа.
Я почти не говорил о портретах в линейках. Но для меня очень важно было изобразить Дон Гуана, и Лауру, и Донну Анну. Только в "Моцарте" я не решился на портретные головы, а поместил веточки лавра на траурном фоне.
А в "Пире во время чумы" я, кроме действующих лиц, изобразил Смерть. Она должна была дать подоплеку этого пиршества.
Концовка к "Пиру во время чумы", которая, кажется, мне удалась, изображает лопату, факелы и розы. Факелы с их пламенем и лопата - сложные, очень вырезные формы: они своей вырезанностью, как профили, хорошо цепляются за плоскость листа и хорошо на плоскость листа укладываются. А розы обращены к нам лицом, в фас, и поэтому объемны и создают глубину. Вот соединить положенные на плоскость профильные формы с глубиной, которую дают розы, было основной тенденцией всей композиции, и на этом вся концовка держится.
Из книги: В.А. Фаворский. Рассказы художника-гравера