«Герой» Пушкина - отклик на проповедь Святителя Филарета

[fluffyduck2]

26 мая 1828 года (6 июня по новому стилю), в день своего 29-летия, Пушкин пишет стихотворение, наполненное такой горечью, что его назовут «воплем отчаяния».

Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..

Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.

Пушкин вряд ли мог рассчитывать, что кто-либо из его круга способен утешить его в ответ на этот поэтический возглас, брошенный в мир. Это поняла своим чутким и пылким сердцем Елизавета Михайловна Хитрово, урожденная Голенищева-Кутузова, дочь легендарного фельдмаршала. Элиза, так называли ее в свете, повезла стихотворение в Москву, к митрополиту Московскому Филарету (Дроздову).

Так появился на свет знаменитый поэтический диалог святителя и поэта.




Однако стоит упомянуть и о втором случае, когда слово св. Филарета стало источником пушкинского вдохновения. Осенью 1830 года стихотворение «Герой» родилось как отклик на проповедь свт. Филарета в связи с приездом императора Николая I в зараженную холерой Москву.

Герой

Что есть истина?

Друг.

Да, слава в прихотях вольна.
Как огненный язык, она
По избранным главам летает,
С одной сегодня исчезает
И на другой уже видна.
За новизной бежать смиренно
Народ бессмысленный привык;
Но нам уж то чело священно,
Над коим вспыхнул сей язык.
На троне, на кровавом поле,
Меж граждан на чреде иной
Из сих избранных кто всех боле
Твоею властвует душой?

Поэт.

Все он, все он - пришлец сей бранный,
Пред кем смирилися цари,
Сей ратник, вольностью венчанный,
Исчезнувший, как тень зари.

Друг.

Когда ж твой ум он поражает
Своею чудною звездой?
Тогда ль, как с Альпов он взирает
На дно Италии святой;
Тогда ли, как хватает знамя
Иль жезл диктаторский; тогда ль,
Как водит и кругом и вдаль
Войны стремительное пламя,
И пролетает ряд побед
Над ним одна другой вослед;
Тогда ль, как рать героя плещет
Перед громадой пирамид,
Иль, как Москва пустынно блещет,
Его приемля, - и молчит?

Поэт.

Нет, не у счастия на лоне
Его я вижу, не в бою,
Не зятем кесаря на троне;
Не там, где на скалу свою
Сев, мучим казнию покоя,
Осмеян прозвищем героя,
Он угасает недвижим,
Плащом закрывшись боевым.
Не та картина предо мною!
Одров я вижу длинный строй,
Лежит на каждом труп живой,
Клейменный мощною чумою,
Царицею болезней... он,
Не бранной смертью окружен,
Нахмурясь ходит меж одрами
И хладно руку жмет чуме
И в погибающем уме
Рождает бодрость... Небесами
Клянусь: кто жизнию своей
Играл пред сумрачным недугом,
Чтоб ободрить угасший взор,
Клянусь, тот будет небу другом,
Каков бы ни был приговор
Земли слепой...

Друг.

Мечты поэта -
Историк строгий гонит вас!
Увы! его раздался глас,-
И где ж очарованье света!

Поэт.

Да будет проклят правды свет,
Когда посредственности хладной,
Завистливой, к соблазну жадной,
Он угождает праздно! - Нет!
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман...
Оставь герою сердце! Что же
Он будет без него? Тиран...

Друг.

Утешься. . . . . . . .

Пришлец сей бранный - Наполеон.
С Альпов он взирает // На дно Италии святой - имеется в виду блестящий успех Бонапарта в его Итальянском походе.
Тогда ли, как хватает знамя - может быть, намек на известный случай на Аркольском мосту.
Иль жезл диктаторский - речь идет о государственном перевороте 18 брюмера (9 ноября 1799 г.), когда Наполеон стал первым консулом.
Рать героя плещет // Перед громадой пирамид - имеется в виду победа в битве при Эмбабе 12 июля 1799 г., «близ пирамид» - «с вершины которых глядели на французов четыре тысячелетия» (Бюллетень Наполеона).
Зятем кесаря на троне - имеется в виду женитьба Наполеона на дочери австрийского императора Франца I, Марии-Луизе.
Одров я вижу длинный строй - посещение Бонапартом чумного госпиталя в Яффе.
Мечты поэта // Историк строгий гонит вас! - Пушкин ссылается на изданные в 1829-1830 гг. «Воспоминания» Бурьена, секретаря Наполеона, в которых оспаривается рассказ о том, что Наполеон в Яффе посетил госпиталь с больными чумой. Впоследствии раскрылось, что эти мемуары были подложными, написанными бывшим дипломатом, французским журналистом Виллемаре. Последняя реплика Друга Утешься... и дата 29 сентября 1830 Москва (Пушкин был в это время в Болдине) намекают на поступок Николая I, который в этот день прибыл в холерную Москву.

* * *
29 сентября на паперти Успенского собора митрополит Филарет произнес слово, обращенное к приехавшему в Москву государю. Речь московского архипастыря в общих чертах предопределила сквозные темы пушкинского «Героя»:

«Благочестивый Государь! Цари обыкновенно любят являться Царями славы, чтобы окружать себя блеском торжест­венности, чтобы принимать почести. Ты являешься ныне среди нас как Царь подвигов, чтобы опасности с народом Твоим разделять, чтобы трудности препобеждать. Такое Царское дело выше славы человеческой, поелику основано на добродетели Христианской. Царь небесный провидит сию жертву сердца Твоего и милосердно хранит Тебя, и долготерпеливо щадит нас. С Крестом сретаем, Тебя, Государь, да идет с Тобою вос­кресение и жизнь».

Слово Филарета, напечатанное 4 октября в «Московских ведомостях» (и, следовательно, известное поэту), явилось одним из ключевых источников пушкинского «Героя». Оно же объясняет обилие литургических мотивов, пронизывающих стихотворение. Любопытно, что соборное красноречие Филарета восхитило не одного Пушкина. Остафьевский сиделец князь П.А. Вяземский отметил 6 октября в записной книжке:

«Приезд Государя в Москву есть точно прекраснейшая черта. Тут есть не только не боязнь смерти, но есть и вдохновение, и преданность и какое-то христианское и царское рыцарство, которое очень к лицу Владыке. Странное дело, мы встретились мыслями с Филаретом в речи его Государю. На днях в письме к Муханову я говорил, что из этой мысли можно было бы написать прекрасную статью журнальную. Мы видели царей и в сражении. Моро был убит при Александре, это хорошо, но тут есть военная слава, есть point d'honneur нося военный мундир и не скидывая его никогда, показать себя иногда военным лицом. Здесь нет никакого упоения, нет славолюбия, нет обя­занности. Выезд царя из города, объятого заразою, был бы, напротив естествен, и не подлежал бы осуждению; следовательно приезд царя в таковой город есть точно подвиг героический. Тут уже не близ царя близ смерти, а близ народа близ смерти».

Пушкину не довелось увидеть своего «Героя» на страницах «Московских ведомостей» месяц спустя после публикации речи Филарета. Проницательности Погодина хватило лишь на половину замысла Пушкина: безошибочно уловив первое из посвящений - государю, автор «Марфы Посадницы» не распознал второго пушкинского адресата. Безнадежно промедлив с пуб­ликацией, Погодин отдал «Героя» в надеждинский «Телескоп», где стихотворение на несколько лет опочило среди перлов изящной словесности. Позднее, перепечатанный в «Современнике», «Герой», благодаря подсказке Погодина, понимался исключительно как поэтическое посвящение Николаю Павловичу. В сознании поколений читателей из утвержденного Пушкиным мистического союза государя, пастыря и певца выпал белый митрополичий клобук.

Цитируется статья: http://www.taday.ru/text/254139.html