Литературное прошлое усадьбы Мураново. Часть I
К числу «литературных мест» Подмосковья, пользующихся заслуженной любовью москвичей, относится музей-усадьба Мураново имени Ф. И. Тютчева.
Мураново расположено в четырех километрах от станции Ашукинская Московской железной дороги. Холмистые поля, узенькая, извилистая речка Талица, молодой лес на правом ее берегу напоминают типичные для средней полосы России пейзажи, запечатленные на полотнах И. И. Левитана, М. В. Нестерова и других русских художников.
Среди подмосковных музеев-усадеб Мураново занимает особое место. Этот «дом поэтов», как его часто называют, воскрешает яркую картину русской общественной и литературной жизни прошлого столетия.
Вид от здания усадьбы Мураново на холмы
Перед нами потрепанная рукопись середины XVIII века - «Межевая книга и план сельцу Муранову и деревни Григоровой с пустошми». Из ее пожелтевших страниц, исписанных довольно разборчивым писарским почерком, мы узнаем, что «1767-го году августа 10-го дня... учинена межа в Московском уезде, в Радонеже и Бели стану, сельцу Муранову, принадлежащей к нему деревне Григоровой и с пустошми, с их пашенными землями, сенными покосы, лесными и протьчими угодьи, которые состоят во владении маэора князь Михаила княж Иванова сына Оболенского, от всех смежных посторонних земель».
Межевая книга 1767 года - единственный документ, по которому можно судить о том, что представляло собой Мураново как земельное владение 200 с лишком лет назад. «По нынешней меже состоит, - пишет землемер капитан Иван Травин, - пашенной земли двести пятьдесят десятин, лесу строевого и дровяного двести двадцать восемь десятин пятьсот девяносто восемь квадратных сажен, сенных покосов семнадцать десятин тысяча восемьсот квадратных сажен, под поселением, огородами, гуменниками и конопляниками пятнадцать десятин восемьсот квадратных сажен, под дорогами... шесть десятин тысяча восемьсот квадратных сажен, под речкою Талицой и прудом одна десятина две тысячи сто девяносто квадратных сажен, всего во оном сельце Муранове, в деревне Григоровой и в пустошах всяких угодий пятьсот двадцать десятин две тысячи триста восемьдесят восемь квадратных сажен, а за исключением дорог, речки и пруда, неспособных к пашне мест, пятьсот двенадцать десятин семьсот девяносто восемь квадратных сажен. На сем числе во время межевания земли внутри окружной межи... состояли: сельцо Мураново... в нем мужеска полу пятьдесят четыре души, принадлежащая к нему деревня Григорова... в ней двадцать душ, всего семьдесят четыре души».
Документы усадебного архива не дают возможности проследить, до какого времени Мураново оставалось во владении князя М. И. Оболенского или его наследников. В бумагах начала XIX столетия уже встречаются иные имена - Суровшикова, Сипягиных, Дудышкиных.
В 1814 году сельцо Мураново и деревня Григорово были куплены надворным советником А. Г. Черевиным за 40 тысяч рублей. Через два года новый владелец перепродал имение за ту же сумму жене генерал-майора Екатерине Петровне Энгельгардт. Сохранилась купчая на гербовой бумаге пятидесятирублевого достоинства: «Лета тысяща восемьсот шестнадцатого октября в тридцатый день надворный советник Александр Григорьев сын Черевин продал я генерал-майорше Екатерине Петровне Энгельгардт и наследникам ее крепостное свое недвижимое имение, состоящее Московской губернии Дмитровской округи: сельцо Мураново и деревню Григорову и к оным принадлежащие пустоши отхожие... с пашенною и непашенною землею, с лесы, с сенными покосы, прудами и рыбными ловлями и состоящую при оном имении на реке Талице мукомольную о трех поставах внутри дачь и непримычьную к постороннему владельцу берегу мельницу на ходу со всеми ко оной принадлежностями, а людей и крестьян, написанных по нынешней седьмой ревизии, мужеска пола дворовых людей и крестьян восемьдесят две души, из коего числа исключаются дворовые люди, а именно: вдова Авдотья Гордеева с сыном Андреем Алексеевым, вдова Арина Прохорова и Дмитрий Козмин холостой, а за сим исключением действительно поступает в сию продажу дворовых людей и крестьян мужеска пола восемьдесят душ с беглыми и пожилыми. За ним деньгами, со отданными после оной ревизии в рекруты и ратники, с женами и обоего пола детьми, со вдовами, братьями, племянниками, со внучаты и приемаши, во оном ревижном количестве и с новорожденными от них обоего пола детьми, со всяким в том сельце и деревне господским и крестьянским дворовым, хоромным, огородным и огуменным строением, с хлебом стоячим, молоченым и в земле посеянным, с лошадьми, рогатою и мелкою скотиною и дворовою птицею, с их крестьянскими пожитки и со всяким правом собственности, и буде до сей купчей в оные сельцо и деревню люди и крестьяне из других деревень переведены или собою перешли, вдовы и девки замужь выданы, и тем оставатся при мужьях их без выключения, так равно и принятым в дом в зятья оставатся в тех домах, где ныне живут... а взял я, продавец, у нее, покупщицы, за оное имение денег государственными ассигнациями сорок тысяч рублей...»
(Мукомольная мельница впервые упоминается в купчей на имя А. Г. Черевина от 27 июля 1814 года, находящейся в архиве Мурановского музея. Здание мельницы не сохранилось.)
Этому документу, в котором о живых людях упоминается наряду с «рогатою и мелкою скотиною и дворовою птицею», суждено было открыть новую страницу в истории Муранова. Заурядная дотоле помещичья усадьба превращается с этого времени в одно из «литературных гнезд» XIX века.
Екатерина Петровна Энгельгардт (177... - 1821) была дочерью известного московского богача и масона Петра Алексеевича Татищева, одного из деятелей «Дружеского ученого общества», основанного в 1781 году и сыгравшего значительную роль в истории русского просвещения. Как известно, на основе этого Общества возникла в 1784 году знаменитая «Типографическая компания», во главе которой стоял замечательный русский сатирик и просветитель Н. И. Новиков. В 1799 году Е. П. Татищева вышла замуж за командира Уфимского полка Льва Николаевича Энгельгардта (1766 - 1836). Двоюродный племянник князя Г. А. Потемкина, он в 1783 - 1784 годах состоял адъютантом при этом всесильном тогда фаворите императрицы Екатерины II. Во время русско-турецкой войны 1787 - 1790 годов Энгельгардт сражался под знаменами фельдмаршала П. А. Румянцева-Задунайского, а в 1794 году служил под начальством А. В. Суворова.
С. Т. Аксаков, ребенком видавший Энгельгардта в доме своих родителей, рассказывает в «Детских годах Багрова внука» (глава «Зима в Уфе»): «Из военных гостей я больше всех любил сначала Льва Николаевича Энгельгардта: по своему росту и дородству он казался богатырем между другими и к тому же был хорош собою. Он очень любил меня, и я часто сиживал у него на коленях, с любопытством слушая его громозвучные военные рассказы и с благоговением посматривая на два креста, висевшие у него на груди, особенно на золотой крестик с округленными концами и с надписью: «Очаков взят 1788 года 6 декабря». Я сказал, что любил его сначала; это потому, что впоследствии я его боялся, - он напугал меня, сказав однажды: «Хочешь, Сережа, в военную службу?». Я отвечал: «Не хочу». - «Как тебе не стыдно, - продолжал он, - ты дворянин и непременно должен служить со шпагой, а не с пером. Хочешь в гренадеры? Я привезу тебе гренадерскую шапку и тесак...». Я перепугался и убежал от него. Энгельгардт вздумал продолжать шутку и на другой день; видя, что я не подхожу к нему, сказал мне: «А, трусишка, ты боишься военной службы, так вот я тебя насильно возьму...». С тех пор я уже не подходил к полковнику без особенного приказания матери, и то со слезами».
Вскоре после женитьбы, в 1799 году, Л. Н. Энгельгардт был произведен в генерал-майоры и вышел в отставку.
«Бог благословил меня супружеством, блаженство коего продолжалось двадцать два года и шесть месяцев», - говорит Энгельгардт в своих «Записках».
Крупные родовые и приобретенные поместья Е. П. Энгельгардт находились в Казанской губернии. Однако после покупки Муранова Энгельгардты обычно стали проводить летние месяцы в своей подмосковной. Л. Н. Энгельгардт с семьей наезжал сюда и зимой, охотился на зайцев, а в часы отдыха и досуга писал или диктовал детям свои воспоминания о днях Екатерины II и Павла I.
(Л. Н. Энгельгардт начал писать «Записки» в 1826 году, когда ему минуло 60 лет. Рукопись затерялась после смерти автора и лишь осенью 1858 года была найдена в одном из мурановских амбаров, в сундуке с разным хламом. «Записки» Энгельгардта были напечатаны в журнале «Русский вестник» 1859 года, а в 1867 году выпущены отдельным изданием.)
Никаких рисунков, изображающих Мураново той поры, не сохранилось. Не дошли до нас и планы усадьбы. По семейным воспоминаниям, одноэтажный деревянный дом Энгельгардтов отличался крайней простотой. К нему примыкала или же стояла рядом с ним домовая церковь Казанской Богоматери. Недалеко от дома, в саду, находилась персиковая оранжерея. С северной стороны сад был огражден стеной елей, поредевших лишь за последние годы. Судя по расположению оврагов в Муранове, здесь некогда была система искусственных прудов, соединявшая большой пруд (упомянутый в «Межевой книге» 1767 года) с парком.
На площадке перед домом при Энгельгардте стояли две пушки «времен очаковских иль покоренья Крыма». В так называемые «царские дни» (дни рождения и именин членов императорской фамилии) из этих пушек производились салюты. Надев все свои ордена и медали, отставной генерал-майор появлялся на крыльце и смотрел, как его младшая дочь, Сонечка, подходила к пушкам и, преодолевая страх, поджигала фитили.
Эти старые пушки Энгельгардт завещал родственнику своей жены, поэту, партизану Отечественной войны 1812 года Денису Васильевичу Давыдову (1784 - 1839). Женатый на племяннице Е. П. Энгельгардт - Софье Николаевне Чирковой, Давыдов неоднократно посещал Мураново. У него самого было в Московской губернии имение Мышецкое, где он жил в 1830-х годах, после выхода в отставку. Именем славного поэта, одного из инициаторов партизанского движения и представителя оппозиционно настроенных кругов русской армии, открывается длинный список гостей мурановской усадьбы.
Современники высоко ценили своеобразный поэтический талант Давыдова - этого «счастливого певца вина, любви и славы». Белинский писал, что Давыдов, «как поэт, решительно принадлежит к самым ярким светилам второй величины на небосклоне русской поэзии».
Денис Давыдов познакомил семью Энгельгардтов с другим поэтом, имя которого стало украшением мурановской литературной летописи. Это был Е. А. Баратынский.
(Транскрипция фамилии поэта до сих пор отличается неустойчивостью. Начертание «Боратынский» основано на польском происхождении этой фамилии (от названия замка Боратын, принадлежавшего предкам поэта). Начертание «Баратынский» возникло в XVIII веке и обусловлено особенностями русского произношения. Применительно к самому поэту вторая транскрипция стала преобладающей и традиционной в литературе.)
*
Современник и почти сверстник Пушкина, Евгений Абрамович Баратынский (1800 - 1844) известен как один из поэтов пушкинского «созвездия». Литературная репутация поэта в основном сложилась в 1820-е годы, в тот период, когда, при всей несоизмеримости талантов, творческие искания Баратынского и Пушкина во многом совпадали. В дальнейшем их пути разошлись. Пушкин стал величайшим основоположником реализма в русской литературе, Баратынский - одним из крупнейших и своеобразнейших представителей философской лирики русского романтизма.
Произведения Баратынского неизменно высоко оценивались Пушкиным. «Баратынский принадлежит к числу отличных наших поэтов, - писал Пушкин в неоконченной статье об его творчестве. - Он у нас оригинален - ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко». В этой насыщенности мыслью, в постоянном стремлении «победить умом сердечное чувство» и заключается характерная особенность поэзии Баратынского, ее «лица необщее выраженье», как сказал о ней сам поэт в стихотворении «Муза». По мнению Белинского, дума преобладала в творчестве Баратынского над непосредственностью художественного восприятия. Почти каждое его стихотворение «было порождаемо не стремлением осуществить идеальные видения фантазии художника, но необходимостью высказать скорбную мысль, навеянную на поэта созерцанием жизни».
Развитию пессимистических настроений, нашедших отражение в поэзии Баратынского, способствовали обстоятельства его личной жизни на заре творческой деятельности. С годами эти настроения углубились и осложнились под влиянием конкретно-исторических условий русской действительности.
Детство Баратынского прошло в усадьбе Мара Тамбовской губернии, Кирсановского уезда, где он родился 19 февраля 1800 года. Двенадцати лет будущий поэт поступил в Пажеский корпус - одно из привилегированных учебных заведений того времени. В 1816 году он был за проступок исключен из корпуса без права поступления на какую бы то ни было службу, кроме военной, и не иначе, как рядовым.
Годы солдатчины совпали с началом поэтической деятельности Баратынского. Чем была для него поэзия, можно судить по его признанию:
Меня тягчил печалей груз,
Но не упал я перед роком:
Нашел отраду в песнях муз.
С 1819 года стихи Баратынского начинают появляться на страницах периодических изданий. В это время он сближается с Пушкиным, Дельвигом и Кюхельбекером. «Святое братство» четырех друзей-поэтов, основанное на общности передовых литературных и общественных взглядов, вызывает подозрение у реакционных кругов. В 1820 году этот «союз поэтов», по выражению Кюхельбекера, насильственно расторгается: Пушкина отправляют на службу в Бессарабию, Баратынского переводят из лейб-гвардии егерского полка в армейский Нейшлотский пехотный полк, расквартированный в Финляндии.
В последующие годы складываются дружеские отношения Баратынского с поэтами-декабристами К. Рылеевым, А. Бестужевым и А. Одоевским. Известно, что Рылеев и Бестужев намеревались издать собрание стихов поэта.
В «финляндском изгнаннике» они видели не только жертву ненавистного им царского произвола: Баратынский был близок им по своим идейным настроениям. Он сочувствовал народам, борющимся за свою национальную независимость, и стремился к свободе. Желанием вырваться из состояния «раболепного покоя» проникнуто бунтарское по своему общему тону стихотворение Баратынского «Буря». Но самым ярким выражением свободолюбия поэта явилась гневная надпись к портрету всемогущего временщика Аракчеева:
Отчизны враг, слуга царя,
К бичу народов - самовластью
Какой-то адскою любовию горя,
Он незнаком с другою страстью.
Скрываясь от очей, злодействует впотьмах,
Чтобы злодействовать свободней.
Не нужно имени: у всех оно в устах,
Как имя страшное владыки преисподней.
Однако активным борцом против самовластья Баратынский не стал и в этом смысле не оправдал тех надежд, которые возлагали на него друзья-декабристы. В его лирике преобладают мотивы элегической грусти и безнадежности. В известной мере они обусловлены душевной травмой, перенесенной поэтом в юности, и тем противоречивым общественным положением, в которое он был поставлен.
Пять лет прослужил Баратынский в Финляндии. Царь на неоднократные представления о производстве его в офицеры отвечал: «Рано еще, пускай послужит!» Потребовались упорные хлопоты друзей, прежде чем он получил, наконец, долгожданный чин прапорщика. Среди покровителей Баратынского был, в частности, и лично еще незнакомый с ним Денис Давыдов.
Осенью 1825 года Баратынский приехал в отпуск в Москву, где жили его мать и сестры. Здесь он впервые встретился с Давыдовым. Этой встрече посвящено стихотворное послание Баратынского к знаменитому поэту-партизану:
Пока с восторгом я умею
Внимать рассказу славных дел,
Любовью к чести пламенею
И к песням муз не охладел,
Покуда русский я душою,
Забуду ль о счастливом дне,
Когда приятельской рукою
Пожал Давыдов руку мне!
О ты, который в пыл сражений
Полки лихие бурно мчал
И гласом бранных песнопений
Сердца бесстрашных волновал!
Так, так! покуда сердце живо
И трепетать ему не лень,
В воспоминаньи горделиво
Хранить я буду оный день!
Клянусь, Давыдов благородной,
Я в том отчизною свободной,
Твоею лирой боевой
И в славный год войны народной
В народе славной бородой!
10 декабря 1825 года Д. Давыдов писал командиру Отдельного Финляндского корпуса А. А. Закревскому, под начальством которого служил Баратынский: «Мой протеже Баратынский здесь, часто бывает у меня, когда не болен, ибо здоровье его незавидное. Он жалок относительно обстоятельств его домашних, ты их знаешь, - мать полоумная, и, следовательно, дела идут плохо. Ему надо непременно идти в отставку, что я ему советовал, и он совет мой принял. Сделай же милость, одолжи меня, позволь ему выйти в отставку, и когда просьба придет, то реши скорее, за что я в ножки поклонюсь тебе, ты меня этим навек обяжешь».
В доме Давыдова Баратынский познакомился со своей будущей женой Анастасией Львовной Энгельгардт (1804 - 1860), старшей дочерью Л. Н. Энгельгардта. 31 января 1826 года поэт вышел в отставку, а 9 июня того же года состоялась его свадьба.
Для друзей поэта его женитьба была неожиданностью. Некоторые из них считали, что он поступил опрометчиво, и опасались, как бы семейная жизнь не отразилась неблагоприятно на его поэтическом творчестве. Но эти опасения не оправдались. А. Л. Баратынская не отвлекала мужа от литературных занятий и была ему верной подругой. В стихотворном обращении к жене, написанном на восемнадцатом году их супружеской жизни, поэт признавался:
Когда, дитя и страсти и сомненья,
Поэт взглянул глубоко на тебя,
Решилась ты делить его волненья,
В нем таинство печали полюбя.
Ты, смелая и кроткая, со мною
В мой дикий ад сошла рука с рукою, -
Рай зрела в нем чудесная любовь.
О, сколько раз к тебе, святой и нежной,
Я приникал главой моей мятежной,
С тобой себе и небу веря вновь.
Тем же чувством душевного спокойствия и умиротворенности дышат строки из письма Баратынского к одному из друзей: «Я живу потихохоньку, как следует женатому человеку, и очень рад, что променял беспокойные сны страстей на тихий сон тихого счастия. Из действующего лица я сделался зрителем и, укрытый от ненастья в моем углу, иногда посматриваю, какова погода в свете».
Близкие отношения установились у Баратынского с его тестем и младшей сестрой жены - Софьей. Сын Л. Н. Энгельгардта, Петр, подпоручик Рижского пехотного полка, был душевнобольным, и Баратынский, по словам старика Энгельгардта, «быв только зятем», заменил ему родного сына. Насколько искренней была дружба, связывавшая поэта с Софьей Львовной Энгельгардт (1811 - 1884), можно судить по стихотворению, которое он ей посвятил:
Нежданное родство с тобой даруя,
О, как судьба была ко мне добра!
Какой сестре тебя уподоблю я,
Ее рукой мне данная сестра!
Казалося, любовь в своем пристрастье
Мне счастие дала до полноты;
Умножила ты дружбой это счастье,
Его могла умножить только ты.
Впоследствии, в 1837 году, С. Л. Энгельгардт вышла замуж за одного из лучших друзей Баратынского - Николая Васильевича Путяту (1802 - 1877). Баратынский сблизился с ним еще в Финляндии, где Путята служил адъютантом при генерале А. А. Закревском. «Милый Путятушка» принял деятельное участие в судьбе поэта. Крепкая дружба связывала Баратынского с Путятой в течение всей его жизни.
В московских литературных кругах второй половины 1820-х годов Баратынский был принят как один из виднейших поэтов того времени. Его произведения не только печатаются в журналах и альманахах, но и выходят в свет отдельными изданиями: в 1826 году - поэмы «Пиры» и «Эда», в 1827 году - сборник стихотворений, в 1828 году - поэма «Бал», начатая еще в Финляндии и законченная в Москве. Наблюдения над жизнью московского светского круга помогли поэту создать сатирический бытовой фон, на котором развертывается действие поэмы.
В Москве Баратынский часто встречается с Пушкиным. Вскоре после своего приезда из Михайловского, осенью 1826 года, великий поэт читает ему «Бориса Годунова». Еще раньше, прослышав об окончании Пушкиным его трагедии, Баратынский писал ему в Михайловское: «Жажду иметь понятие о твоем Годунове. Чудесный наш язык ко всему способен; я это чувствую, хотя не могу привести в исполнение. Он создан для Пушкина, а Пушкин для него. Я уверен, что трагедия твоя исполнена красот необыкновенных». Эта уверенность теперь оправдалась: Баратынский в письме к своему другу А. А. Муханову отзывается о «Борисе Годунове» как о «чудесном произведении, которое составит эпоху в нашей словесности». Стихотворения и поэмы Баратынского также восторженно приветствуются Пушкиным. Так, например, о его поэме «Эда» - одной из первых в русской литературе психологических поэм - он писал: «...Перечтите сию простую восхитительную повесть, - вы увидите, с какою глубиною чувства развита в ней женская любовь».
В воспоминаниях близкой родственницы А. И. Герцена - Т. П. Пассек «Из дальних лет» есть интересная страница, живо рисующая атмосферу московской общественной жизни второй половины 1820-х годов и показывающая, каким вниманием окружала публика двух друзей-поэтов: «Мы увидали Пушкина с хор Благородного собрания. Внизу было многочисленное общество, среди которого вдруг сделалось особого рода движение. В залу вошли два молодые человека. Один был блондин, высокого роста; другой - брюнет, роста среднего, с черными, кудрявыми волосами и выразительным лицом. «Смотрите, - сказали нам: - блондин - Баратынский, брюнет - Пушкин». Они шли рядом, им уступали дорогу».
Характерным фактом, свидетельствующим о дружеских взаимоотношениях поэтов в эти годы, служит выпуск в свет «Бала» Баратынского и «Графа Нулина» Пушкина в одной обложке и под общим заглавием «Две повести в стихах».
Часто встречался Баратынский в московских литературных кружках и салонах с великим польским поэтом Адамом Мицкевичем. Высоко ценя талант Мицкевича, Баратынский тем не менее, как и многие другие его современники, усматривал в некоторых его произведениях следы влияния Байрона. В стихотворном обращении к Мицкевичу поэт предостерегал его:
Не подражай: своеобразен гений
И собственным величием велик...
Когда тебя, Мицкевич вдохновенный,
Я застаю у Байроновых ног,
Я думаю: поклонник униженный!
Восстань, восстань и вспомни: сам ты бог!
Однако живое участие в литературной жизни Москвы не изгладило из памяти Баратынского воспоминаний о былых друзьях-декабристах, с которыми он был разлучен навсегда. В стихотворении «Стансы» он делает знаменательное признание:
Я братьев знал; но сны младые
Соединили нас на миг:
Далече бедствуют иные,
И в мире нет уже других.
Время общения с этими «братьями» было временем наибольшей популярности поэта. В московский период жизни популярность Баратынского начинает постепенно ослабевать.
http://www.tyutchev.ru/tm2.html