post
Оригинал взят у greenarine в post
Когда совсем-совсем не хотелось есть, а было надо, папа придумывал сказки. Нет, сначала он готовил, обязательно что-нибудь простое. Отварит картошку, польёт растопленным сливочным маслом, посолит крупной солью, посыпает кольцами злого лука. Возьмёт несколько помидор - мясистых, сладких, овечьей брынзы, краюху домашнего хлеба. И ведёт нас за плечо холма.
На самой макушке, повернувшись боком к солнцу, стоял наш крохотный летний домик - деревянный, скрипучий, с большой, накрытой полосатым паласом тахтой и жестяной печкой. Печка пахла теплом и дымом, а ещё - моросящим дождём, видно потому, что топили мы её, когда за окном лил дождь.
Папа выставлял на поднос еду и вёл нас, словно заправский Моисей, к вековому буку, который торчал, одинокий и нелепый, на плече нашего холма.
- Старшая садится справа, средняя - слева,- распоряжался он.
- А я?- волновалась двухлетняя Гаянэ.
- А ты садишься напротив и внимательно слушаешь.
Он нарезал помидоры и сыр, отрывал от краюхи кусочек горбушки, макал в масло, отправлял себе в рот, закрывал глаза.
- М-м-м. Как вкусно.
- Ну?- поторапливали мы.
- Так вот. Знаете, как я отварил эту картошку?
- Знаем. В воде.
- Ничего вы не знаете. Сначала я сходил на речку. Сегодня там было столько рыбы, что не протолкнуться. Они не разрешали воды набрать, говорили - самим не хватает. Но я объяснил, что это не мне, а детям. Раз детям, тогда ладно, ответили рыбы.
Папа брал кружок картошки с колечком лука, ел с брынзой, причмокивая.
- Господи, как же вкусно!- говорил куда-то вверх. Мы запрокидывали головы. Наверху были облака, солнце, ветер. И больше, наверное, ничего. Но папа смотрел так, словно кого-то там видел.
Мы нерешительно переглядывались. Тянулись за хлебом и сыром. Папа делал вид, что не замечает этого. Продолжал рассказ с прерванного места.
- Потом я затопил печку. Поставил вариться картошку. А сам знаете куда пошёл?
- Куда?
- Собирать жёлтые лютики. Целый букет собрал. А потом оборвал лепестки и заправил ими картошку. Думаете это масло? Ничего подобного. В горах готовят не на масле, а на цветах. Ясно?
- Ясно,- отзывались мы с набитыми ртами.
Картошка на лютиковых лепестках была невообразимо, бесконечно вкусной. Пока мы её доедали, папа сидел рядом и наблюдал ущелье.
На ужин он крошил в мацун горбушку, посыпал сахарным песком, размешивал ложкой, рассказывал, что положил не сахар, а клевер - вы ведь знаете, какие у него сладкие зонтики, правда? Нет? Сейчас узнаете.
А ещё он учил нас стрелять растениями. Обернёт стебель вокруг мохнатого соцветия змеевика, дёрнет резко - и головка цветка летит стрелой. Это чтобы от волков защищаться, если они обступят нас со всех сторон.
Или же показывал, как плести ожерелья из хвоинок - прошёлся зубами по хвостику, чтобы он стал податливым, воткнул туда иголку - получилось звено. Поддел его второй хвоинкой, сомкнул в круг… Ожерелья пахли смолой и дождём. Видно потому, что плели мы их в дождь, когда нечем было больше заняться.
А ещё папа учил нас играть пёстрой овсяницей в угадайку. Спрашиваешь - петух или курочка? Потом плотно обхватываешь пальцами колосья и одним махом обрываешь. Если из пучка точит «пёрышко» - это петушок. Если пучок кругленький, значит это курочка. Угадавшему полагается ягода. Проигравшему - две. В утешение.
Такие вот вкусы-запахи. Такое детство. И такой папа.
Недавно составляла список, чему ещё не успела научить своего восемнадцатилетнего сына.
Первым пунктом значится грозное «показать, как стреляют соцветиями змеевика».
Когда совсем-совсем не хотелось есть, а было надо, папа придумывал сказки. Нет, сначала он готовил, обязательно что-нибудь простое. Отварит картошку, польёт растопленным сливочным маслом, посолит крупной солью, посыпает кольцами злого лука. Возьмёт несколько помидор - мясистых, сладких, овечьей брынзы, краюху домашнего хлеба. И ведёт нас за плечо холма.
На самой макушке, повернувшись боком к солнцу, стоял наш крохотный летний домик - деревянный, скрипучий, с большой, накрытой полосатым паласом тахтой и жестяной печкой. Печка пахла теплом и дымом, а ещё - моросящим дождём, видно потому, что топили мы её, когда за окном лил дождь.
Папа выставлял на поднос еду и вёл нас, словно заправский Моисей, к вековому буку, который торчал, одинокий и нелепый, на плече нашего холма.
- Старшая садится справа, средняя - слева,- распоряжался он.
- А я?- волновалась двухлетняя Гаянэ.
- А ты садишься напротив и внимательно слушаешь.
Он нарезал помидоры и сыр, отрывал от краюхи кусочек горбушки, макал в масло, отправлял себе в рот, закрывал глаза.
- М-м-м. Как вкусно.
- Ну?- поторапливали мы.
- Так вот. Знаете, как я отварил эту картошку?
- Знаем. В воде.
- Ничего вы не знаете. Сначала я сходил на речку. Сегодня там было столько рыбы, что не протолкнуться. Они не разрешали воды набрать, говорили - самим не хватает. Но я объяснил, что это не мне, а детям. Раз детям, тогда ладно, ответили рыбы.
Папа брал кружок картошки с колечком лука, ел с брынзой, причмокивая.
- Господи, как же вкусно!- говорил куда-то вверх. Мы запрокидывали головы. Наверху были облака, солнце, ветер. И больше, наверное, ничего. Но папа смотрел так, словно кого-то там видел.
Мы нерешительно переглядывались. Тянулись за хлебом и сыром. Папа делал вид, что не замечает этого. Продолжал рассказ с прерванного места.
- Потом я затопил печку. Поставил вариться картошку. А сам знаете куда пошёл?
- Куда?
- Собирать жёлтые лютики. Целый букет собрал. А потом оборвал лепестки и заправил ими картошку. Думаете это масло? Ничего подобного. В горах готовят не на масле, а на цветах. Ясно?
- Ясно,- отзывались мы с набитыми ртами.
Картошка на лютиковых лепестках была невообразимо, бесконечно вкусной. Пока мы её доедали, папа сидел рядом и наблюдал ущелье.
На ужин он крошил в мацун горбушку, посыпал сахарным песком, размешивал ложкой, рассказывал, что положил не сахар, а клевер - вы ведь знаете, какие у него сладкие зонтики, правда? Нет? Сейчас узнаете.
А ещё он учил нас стрелять растениями. Обернёт стебель вокруг мохнатого соцветия змеевика, дёрнет резко - и головка цветка летит стрелой. Это чтобы от волков защищаться, если они обступят нас со всех сторон.
Или же показывал, как плести ожерелья из хвоинок - прошёлся зубами по хвостику, чтобы он стал податливым, воткнул туда иголку - получилось звено. Поддел его второй хвоинкой, сомкнул в круг… Ожерелья пахли смолой и дождём. Видно потому, что плели мы их в дождь, когда нечем было больше заняться.
А ещё папа учил нас играть пёстрой овсяницей в угадайку. Спрашиваешь - петух или курочка? Потом плотно обхватываешь пальцами колосья и одним махом обрываешь. Если из пучка точит «пёрышко» - это петушок. Если пучок кругленький, значит это курочка. Угадавшему полагается ягода. Проигравшему - две. В утешение.
Такие вот вкусы-запахи. Такое детство. И такой папа.
Недавно составляла список, чему ещё не успела научить своего восемнадцатилетнего сына.
Первым пунктом значится грозное «показать, как стреляют соцветиями змеевика».