Туберкулез в России
Рассказывает фтизиатр с 15-летним стажем, бывший главный фтизиатр Республики Карелия Анна Белозерова:
- В европейских странах нет стигмы, там туберкулез - это такая же болезнь, как все остальные. У нас же требуется большое мужество, чтобы признаться: «Я переболел туберкулезом». Мне кажется, заболевание даже более стигматизировано, чем ВИЧ. Про ВИЧ больше знают, помнят знаменитостей, которые погибли в тот период, когда еще не было никакого лечения. Туберкулез же у многих ассоциируется с алкоголизмом и тюрьмой, хотя заразиться можно где угодно.
- По уровню заболеваемости туберкулезом Россия находится примерно в середине списка стран, которые курирует Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ). Да, если сравнивать с субэкваториальной Африкой, мы вроде как и ничего смотримся, даже отмечена тенденция к некоторому снижению заболеваемости. Тем не менее все позитивные изменения в основном происходят на бумаге. В Республике Карелия, где я живу, число людей, впервые заболевших туберкулезом, в последние годы не превышает 50-55 человек на 100 тысяч населения. 500 человек из миллиона, вроде как немного, но это только на первый взгляд. На самом деле важно не число заболевших за определенный промежуток времени, а количество пациентов с заразными открытыми формами туберкулеза, которые получают или не получают лечение.
- Большое количество хронических пациентов в России ходят по улице, не лечатся и распространяют инфекцию. Дело в том, что болезнь достаточно долго протекает без сильных раздражающих симптомов, часто люди не понимают, почему нужно лечиться, в силу необразованности, многие пациенты зависимы от алкоголя, употребляют наркотики. Для некоторых заболевание - источник пенсии по инвалидности, каких-то социальных льгот. Как быть? Невозможно заставить взрослого человека делать то, что он не хочет. Единственный выход - посмотреть на проблему не с медицинской, а социальной точки зрения, мотивировать отказ от болезни. Человек должен попросту захотеть поправиться.
- После распада СССР и в России, и в странах Балтии заболеваемость была примерно одинаковая. Только в Прибалтике приняли нормальные программы по борьбе с туберкулезом и теперь не делают прививку, а флюорография и рентгенография осталась только для групп риска. Людям просто дали возможность лечиться. Вот живет, например, человек в отдаленном районе, а лечиться ему надо ездить в областной противотуберкулезный диспансер, но у него денег на это нет. Значит, таблетки нужно привозить пациенту на дом, оплачивать билеты, а вдобавок, если человек за неделю не пропустил ни одного приема, - выдавать ему продуктовый пакет. Эта отработанная практика позволила вылечить многих людей, впервые ее стали использовать во время вспышки устойчивого туберкулеза в Нью-Йорке в начале 80-х годов. Даже такое социальное вмешательство существенно меняет дело, не говоря уже о других эффективных мерах, например включении в программу равных консультантов, переболевших пациентов, которые делятся своим опытом. Тем временем в России отсутствует система одного окна, где пациенты с туберкулезом могут получить помощь, нет метадоновых программ и многого другого, поэтому массовое применение вакцины БЦЖ обязательно.
- Лучшей профилактикой остается лечение бациллярных, заразных пациентов. Это если в глобальном плане говорить, а так всё индивидуально, поэтому общие меры профилактики - это хорошее питание, отсутствие стресса, ну то есть так называемый здоровый образ жизни. Флюорография - полезное исследование для раннего выявления болезни среди групп риска. Таких групп много: пациенты с ВИЧ-инфекцией, сахарным диабетом, язвенной болезнью, бездомные, заключенные. Однако если говорить о популяции в целом, никакого смысла в организации громоздкой системы флюроосмотров нет. Куда полезнее сделать так, чтобы как можно больше людей знали: если кашель длится больше трех недель, есть симптомы интоксикации, потливость, слабость, а также снижен аппетит, нужно обязательно обратиться к врачу.
- К сожалению, у нас до сих пор практикуется госпитализация незаразных больных в туберкулезные стационары. Этим пациентам вообще в больнице делать нечего, но они попадают в закрытое учреждение на полгода. Представляете, как трудно потом вернуться к нормальной жизни? Помимо этого, сама госпитализация в противотуберкулезное учреждение - фактор риска заражения трудноизлечимой формой туберкулеза. Не везде налажены адекватные программы инфекционного контроля, не все стационары в должной мере безопасны.
- В развитых странах заболевшему туберкулезом обязательно сделают анализ мокроты методом ПЦР. Чувствительность к препаратам будет известна уже через несколько часов, и врач назначит необходимые лекарства. В России ПЦР могут вообще не сделать или сделать, но спустя какое-то время. Врачи и фельдшеры плохо информированы, у них нет мотивации контролировать прием лекарств, а это краеугольный камень любой противотуберкулезной программы. Больные принимают препараты прерывисто, из-за этого микобактерия туберкулеза вырабатывает устойчивость к лекарствам. Пациентов с устойчивой формой болезни становится больше, растет количество случаев первичного заражения. К тому же всё чаще встречается туберкулез с широкой лекарственной устойчивостью, против него не работают даже главные противотуберкулезные препараты второго ряда, резервные. Лекарства, которые необходимы для лечения, стоят слишком дорого и фактически недоступны.
- Да, по закону пациенты должны получать лечение бесплатно, и, конечно, противотуберкулезные препараты первого ряда есть везде и всегда. Сложнее с препаратами второго ряда, резервных лекарств нет практически нигде, за исключением федеральных центров. Пару лет назад Россия потеряла доступ к программе Комитета зеленого света ВОЗ, которая давала нам возможность закупать препараты второго ряда по низким ценам, тогда лекарства хорошего качества стоили порядка двух тысяч долларов за курс лечения. Сейчас мы этой возможности лишены. Ужасно, когда знаешь, как помочь человеку, но сделать ничего не можешь. Последняя пациентка, которой я занималась как фтизиатр государственной больницы, была женщина с широкой лекарственной устойчивостью. Она осталась без препаратов, но мне удалось пристроить ее на лечение в рамках исследования. Больная поправилась, я же теперь работаю врачом-рентгенологом. Понимаете, я училась в Финляндии, Норвегии и Эстонии, знаю, как нужно работать, но вижу, что у системы нет и не будет интереса к моим знаниям, умениям. Пациенты абсолютно ни при чем, у меня было очень мало больных, которые не хотели лечиться.
- По всей стране сокращают количество коек, а вот в противотуберкулезных стационарах лечебные койки нужны в очень ограниченном количестве. Койки изоляции необходимы только для заразных больных, через несколько недель бацилловыделение снижается, человек перестает быть опасен для окружающих. Важно, чтобы были социальные койки для пациентов из отдаленных районов, где доступ к лечению ограничен, для бездомных, которым нужна койка на весь срок лечения. И вот еще сейчас много говорят и пишут о хосписах, об обезболивании для онкологических пациентов. Нашим больным это тоже необходимо. Люди, умирающие от туберкулеза, никакой помощи, как правило, не получают. Не передать чувства, которые испытываешь, когда сидишь рядом с пациентом, он мучается, задыхается, бесконечный кашель, а ты колешь баралгин и больше ничего сделать не можешь, потому что морфина нет и не предвидится. В последний раз я назначала морфин в 2004 году, когда у нас еще было хирургическое отделение, трамадол - в 2011-м. Все боятся ФСКН, ни администрация больниц, ни врачи не умеют работать с наркотическими анальгетиками и не хотят с этим связываться.
Источник