100 лет со дня смерти мэтра российского меньшевизма Юлия Мартова
Ю. Мартов
Долой смертную казнь!
С ЭТИМИ словами вы много раз, товарищи рабочие, выходили на улицы во время господства проклятого царизма. Эти слова писали вы на славных красных заменах. Эти слова раздавались в великие февральские дни 1917 года, когда рухнули твердыни векового гнета и впервые правительство революции провозгласило: смертная казнь отменена.
Когда в июле 1917 года была сделана попытка восстановить смертную казнь для худших преступников против народа - для дезертирующих с поля битвы, для мародеров и шпионов иностранных правительств, - вы протестовали против этого восстановления смертной казни. Не из сочувствия к дезертирам и мародерам делали вы это, но потому, что сознавали всю опасность, которую несет народу возрождение похороненной смертной казни, хотя бы для худших и несомненных преступников.
И когда вы протестовали в 1917 г. против восстановления смертной казни, во главе вас встали те самые люди, которые ныне правят Россией. Большевистская партия в те дни обращалась к вам с призывом не допускать восстановления смертной казни даже для шпионов, даже для изменников, дезертиров и мародеров. Она, эта партия, говорила тогда вам, что смертная казнь, при всех условиях, за что бы ни назначалась, есть дикое варварство, которое позорит человечество; она, эта большевистская партия, говорила вам, что социалисты отвергают смертную казнь, отвергают хладнокровное убийство безоружных, обезвреженных преступников, отвергают превращение граждан в палачей, совершающих по приказу суда гнусное дело лишения человека, хотя бы преступного человека, высшего дара - жизни.
Она, эта большевистская партия, говорила вам тогда: пусть христианская церковь, проповедующая религию любви к ближнему, лицемерно оправдывает, когда ей это выгодно убийство человека государственной властью, государственным судом. Социализм никогда не дойдет до этого лицемерия, никогда не освятит своей религией, религией братства трудящихся, людоедского принципа смертной казни.
Так говорили они, нынешние правители России. И, став у власти в октябре, на тогдашнем втором всероссийском съезде Советов, они постановили:
Смертная казнь отменяется - даже на фронте!
Таковы были слова их, которым вы рукоплескали, товарищи рабочие, которыми они покупали вашу любовь, ваше доверие. В них видели вы смелых борцов- революционеров, готовых умирать за свои идеи, готовых в открытом бою за эти идеи убивать врагов, но неспособных быть палачами, убивающими после комедии суда обезвреженных, уже побежденных, обезоруженных и беззащитных преступников.
Таковы были слова их, товарищи. Теперь вы видите их дела.
* * *
Как только стали они у власти, с первого же дня, объявив об отмене смертной казни, они начали убивать.
Убивать пленников, захваченных после боя в гражданской войне, - как это делают все дикари.
Убивать врагов, которые после боя сдались на слово, на обещание, что им будет дарована жизнь. Так было сделано в Москве в октябрьские дни, когда большевик Смидович подписал обещание даровать жизнь сдающимся юнкерам, а потом допустил, чтобы сдавшиеся были перебиты по одиночке. Так было в Могилеве, где Крыленко не охранил сдавшегося ему генерала Духонина, растерзанного на его глазах убийцами, которых преступление осталось безнаказанным. Так было в Киеве, в Ростове, во многих других городах при взятии их большевистским войсками. Так было в Севастополе, Симферополе, Ялте, Евпатории, Феодосии, где шайки негодяев истребляли по спискам мнимых контрреволюционеров без всякого следствия и суда, убивая и женщин, и малолетних детей.
Вслед за этими самосудами и расправами, организованными по подстрекательству или попустительству большевиков, начались убийства по прямому приказу органов большевистской власти. Смертная казнь объявлялась отмененной, но в каждом городе, в каждом уезде разные “чрезвычайные комиссии” и “военно-революционные комитеты” приказывали расстреливать сотни и сотни людей. Одних - как контрреволюционеров, других - как спекулянтов, третьих - как грабителей.
Никакой суд не устанавливает подлинной вины казненных, никто не может знать, подлинно ли убитый был виновен в заговоре, спекуляции или грабительстве или кто-нибудь распорядился убить его, чтобы свести с ним свои личные счеты, удовлетворить личную месть. Сколько невинных убито таким образом по всей России! С молчаливого одобрения Совета Народных Комиссаров, люди, неизвестные народу, сидящие в чрезвычайных комиссиях, - люди, среди которых время от времени обнаруживаются преступники, взяточники, скрывающиеся уголовные, бывшие царские провокаторы, - отдают приказания о расстрелах, и часто - как это было в деле шести расстрелянных в Петрограде студентов - нельзя даже доискаться до того, кто же именно отдал приказ об убийстве.
Человеческая жизнь стала дешева. Дешевле бумаги, на которой палач пишет приказ об ее уничтожении. Дешевле повышенного хлебного пайка, за который наемный убийца готов отправить человека на тот свет по распоряжению первого захватившего власть негодяя.
Этот кровавый разврат совершается именем социализма, именем того учения, которое провозгласило братство людей в труде высшей целью человечества.
Твоим именем совершается этот разврат, российский пролетарий!
* * *
Истребив десятки тысяч людей без суда, большевики приступили теперь к смертным казням по суду.
Они образовали новый Верховный революционный трибунал для суда над врагами советской власти.
И в первом же заседании нового трибунала вынесен смертный приговор, исполненный через 10 часов.
Учреждая этот трибунал, большевики не заявляли, что он будет вправе выносить смертные приговоры, - вопреки постановлению съезда Советов, отменившему смертную казнь.
Они скрыли от народа свой гнусный план - создать военно-полевой суд, который, подобно столыпинскому, должен правлять на тот свет неугодных большевистской партии людей.
Воровским манером, контрабандой ввели отмененую 2-м съездом Советов смертную казнь по суду.
Чувствуя, что расстрелы по приказу чрезвычайных комиссий и самосуды вызывают к себе ненависть всего народа они решили совершать казнь после комедии суда, который якобы разбирает виновность подсудимого прежде, чем казнить его.
Но это комедия, товарищи! Таких судов не бывает.
Посмотрите, как судили капитана Щастного.
Его обвиняли, что он готовил заговор против советской власти.
Капитан Щастный отрицал свою виновность.
Он просил допросить свидетелей, в том числе тех комиссаров-большевиков, которые должны были следить за ним. Кому лучше было знать, точно ли он интриговал против советской власти?
Трибунал отказал ему в вызове свидетелей. Отказал в том праве, которое всякий суд, кроме столыпинского военно-полевого суда, дает самому тяжкому преступнику.
А дело шло о жизни и смерти человека.
О жизни и смерти человека, который заслужил доверие и любовь своих подчиненных - матросов Балтийского флота, протестовавших против его ареста.
Человека, который оказал народу большую услугу, совершил тяжкий подвиг: вывел из Гельсингфорса и спас от финляндских белогвардейцев все суда Балтийского флота.
Не финляндские белогвардейцы, не немецкие империалисты расстреляли из злобы такого человека: его казнили русские социалисты, или называющие себя таковыми: гг. Медведев, Бруно, Карелин, Веселовский, Петерсон - судьи Верховного революционного трибунала.
Щастному отказали в праве, которым пользуется всякий вор и убийца, - вызвать на суд свидетелей. Ни одного из его свидетелей не допустили. Зато выслушали свидетеля от обвинения.
И этим свидетелем был Троцкий.
Тот самый Троцкий, который арестовал Щастного как комиссар по военно-морским делам.
Тот самый Троцкий, который, как член Совета Народных Комиссаров, предписал судить Щастного этим именно судом Верховного Трибунала, созданным для вынесения смертных приговоров.
И на суде Троцкий выступал не как свидетель, а как обвинитель. Как обвинитель он утверждал: этот человек виновен, судите его! - после того, как заткнул этому человеку рот, запретив ему вызывать свидетелей, могущих опровергнуть его обвинения.
Не много храбрости нужно, чтобы так бороться со своим врагом, - предварительно связав ему руки и заткнув рот.
И не много честности и благородства.
Нет, это не суд, это - комедия суда.
Не суд, когда приговор выносится судьями-чиновниками, зависимыми от власти.
А в Верховном Революционном Трибунале нет присяжных из народа, есть только чиновники, получающие жалованье из казны, которая находится в руках Троцкого и других народных комиссаров.
Не суд, когда обвиняемому не позволяют вызвать свидетелей в свою защиту.
Не суд, когда под маской свидетеля является представитель высшей власти и приказывает, как член правительства, судьям: распните его!
И этот не-суд вынес смертный приговор, который поспешно был приведен в исполнение прежде, чем люди, возмущенные и потрясенные этим приказом об убийстве, могли предпринять что-нибудь, чтобы спасти жертву.
При Николае Романове иногда удавалось, указав на чудовищную жестокость приговора, остановить его исполнение и вырвать жертву из рук палача.
При Владимире Ульянове невозможно и это. Мужчины и Женщины, стоящие во главе большевистской партии, спали спокойным сном, когда где-то в тиши ночной тайком убивали первого осужденного их судом.
Никто не знал, кто убивал и как убивал. Как при царях, имена палачей скрываются от народа. Никто не знает, пришел ли Троцкий, проделавший с начала до конца всю комедию правосудия, лично наблюдать за казнью и распоряжаться ею.
А может быть, он тоже спокойно спал и видел во сне всемирный пролетариат, чествующий его как освободителя человечества, как вождя всемирной социалистической революции?
Ибо во имя социализма, во имя твое, пролетариат, слепые безумцы и тщеславные глупцы проделали эту кровавую комедию хладнокровного человекоубийства!
* * *
Зверь лизнул горячей человеческой крови. Машина человекоубийства пущена в ход. Господа Медведев, Бруно, Петерсон, Веселовский, Карелин засучили рукава и приступили к работе мясников.
Первый пример подан, и теперь Верховный Революционный Трибунал будет отправлять на тот свет всех, кого большевистская партия пожелает лишить жизни, - будет превращать столько людей в трупы, сколько могут успеть умеренные аккуратные чиновники в течение своего восьмичасового рабочего дня.
Начато с офицера, которого темным массам можно представить как врага народа, как контрреволюционера. Дальше пойдет очередь за всеми, открывающими народу глаза на преступность и гибельность установленного большевиками порядка.
Уже теперь сотни рабочих и крестьян, сотни полезных общественных работников, множество социал-демократов и социалистов-революционеров томятся в большевистских тюрьмах и застенках. За слово критики, за слово протеста, за открытое выражение своих убеждений, за защиту интересов рабочего класса и крестьян заключены под стражу эти люди. Подчас, в порядке дикого самосуда, их уже убивали без всякого повода. Теперь каждый из них может через зал Верховного Трибунала последовать на тот свет.
Для расправы со всеми противниками большевистской партии, для истребления социалистов и непокорных рабочих и крестьян введен столыпинский военно- полевой суд, введена вновь смертная казнь.
Но кровь родит кровь. Политический террор, введенный с октября большевиками, насытил кровавыми испарениями воздух русских полей. Гражданская война все более ожесточается, все более дичают в ней и звереют люди, все более забываются великие заветы истинной человечности, которым всегда учил социализм. Там, где власть большевиков свергают народные массы или вооруженные силы, к большевикам начинают применять тот же террор, какой они применяют к своим врагам.
Дутовцы, семеновцы, алексеевцы, украинские гайдамаки, войска Скоропадского и Краснова, отряды Дроздовского вешают и расстреливают. Крестьяне и мещане, изгнавшие местные большевистские Советы, совершают над их членами величайшие жестокости.
Растет взаимное озверение - и вся тяжесть ответственности за него падает на партию, которая именем социализма кощунственно освятила хладнокровное убийство безоружных пленников, которая лицемерно протестует против белогвардейских расстрелов в Финляндии в то время, как кровью расстрелянных обагряет русскую землю.
Уже ожесточение гражданской войны сказывается в убийстве из-за угла. Убит большевистский комиссар Володарский", несчастная жертва взаимной ненависти, которую сеет правительственный террор. А через 2 дня убит красноармейцем в том же Петрограде старый рабочий, социал-демократ Васильев, многие годы честно служивший рабочему делу; убит, может быть, человеком, озлобленным за убийство Володарского и вымещающим [зло] на первом попавшемся противнике.
Социал-демократическая рабочая партия всегда восставала против политических убийств, совершены ли они палачом или добровольным мстителем. Она восставала против них даже тогда, когда революционеры убивали опричников царизма. Она учила рабочий класс, что не такими убийствами, хотя бы худших врагов народа, улучшит он свою долю, а коренным изменением всего политического строя, всех условий, порождающих гнет и насильничество. И теперь она предостерегает рабочих и крестьян, доведенных до отчаяния насилием большевистской власти: не мстите расправой над отдельными комиссарами и отдельными большевиками, не идите на путь убийств, не отнимайте жизни у ваших врагов, довольствуйтесь тем, чтобы отнять у них власть, которую вы сами им дали!
Мы, социал-демократы, против всякого террора - террора снизу и террора сверху.
А потому мы и против смертной казни - этого крайнего средства террора, т.е. устрашения, к которому прибегают все правители, лишенные доверия народа.
Борьба против смертной казни была написана на знамени всех борцов за свободу и счастье русского народа, всех борцов за социализм.
Многострадальная история русского народа освятила виселицу и эшафот, окружила их ореолом мученичества. Лучшие люди России прошли по ступенькам эшафота, стояли под дулами ружей карательного отряда. Лев Толстой, Короленко, Максим Горький, ряд художников заклеймили бездушное дело убийства связанного и безоружного человека именем закона.
И теперь нашлась партия, именующая себя революционной, рабочей и социалистической, которая посягнула на эту святую ненависть русского народа к смертной казни! Которая дерзнула приобщить снова палача к сонму высших носителей государственной власти! Которая от царизма заимствовала кровавую религию человекоубийства по суду - во имя интересов государства!
Позор революционерам, которые своими казнями оправдывают казни, совершенные Николаем и его министрами и проклятые рядом поколений русского народа!
Позор людям, которые своими скорострельными судами снимают позорное пятно с подлых, ненавистных народу, военно-полевых судов Столыпина!
Позор партии, которая званием социалиста пытается освятить гнусное ремесло палача!
В 1910 году на международном социалистическом съезде в Копенгагене было принято решение бороться во всех странах против варварства смертной казни.
Международный социализм признал, что социалисты никогда, ни при каких условиях не могут мириться с хладнокровным убийством безоружных людей по приказу государства, именуемым смертной казнью.
Под этим решением, товарищи, подписались все нынешние вожди большевистской партии: Ленин, Зиновьев, Троцкий, Каменев, Радек, Луначарский. Их я видел там, в Копенгагене, поднимающими руки за резолюцию, объявляющую войну смертной казни.
Я видел их затем в Петрограде в июле прошлого года протестующими против того, чтобы даже во время войны, даже к изменникам применялась смертная казнь.
Я вижу их теперь применяющими смертную казнь направо и налево, против буржуазии и рабочих, против крестьян и офицеров, вижу их требующими от своих подчиненных, чтобы они не считали жертв, чтобы они подвергали смертной казни возможно больше противников большевистской власти.
Я вижу, как они контрабандой, воровским манером создают особый суд для вынесения смертных приговоров - машинку для человекоубийства.
И я говорю этим судьям большевизма:
Вы - злостные обманщики и клятвопреступники.
Вы обманули Рабочий Интернационал, подписывая вместе с ним обязательство требовать всюду отмены смертной казни и вводя смертную казнь, когда в ваши руки попала власть.
Вы обманываете рабочих России, когда вводите смертную казнь, скрывая от них, что смертная казнь осуждена Рабочим Интернационалом как дикое варварство и подлое зверство, выращенное буржуазным строем. Вы обманываете несчастных латышей и красноармейцев, когда посылаете их убивать связанных людей, утаивая от них, что Рабочий Интернационал, именем которого вы правите, запретил делать это гнусное дело.
Вы, Раковский и Радек, обманули западно-европейских рабочих, говоря им, что едете в Россию бороться за дело социализма, которое есть дело высшей человечности. Вы обманули западно-европейских рабочих, говоря им, что несете в отсталую Россию светоч социализма.
На деле вы приехали к нам, чтобы взращивать наше старинное, царями воспитанное, варварство, чтобы курить фимиам перед старорусским алтарем человекоубийства, чтобы довести до не слыханных даже в нашей дикой стране размеров презрение к чужой человеческой жизни, чтобы организовать всероссийское палачество!
Вы, А.В. Луначарский, вы, любящий приходить к рабочим и рисовать перед ними в звонких фразах величие социалистического идеала и всечеловечность социалистического учения; вы, закатывающий глаза к небу и воспевающий братство людей в социалистическом строе; вы, клеймящий лицемерие христианской религии, освятившей человекоубийство, и проповедующий новую религию пролетарского социализма, - вы трижды лжец, трижды фарисей, когда, отдохнув от опьянения пошлой фразой, соучаствуете с Лениным и Троцким в организации убийств по суду и без суда!
Все вы, подписавшие с Интернационалом договор о борьбе против смертной казни; все вы, пробившие себе дорогу к власти обещанием рабочему классу отменить окончательно смертную казнь, - все вы - злостные банкроты, достойные одного лишь презрения!
* * *
Не могу молчать! - воскликнул великий старец Лев Толстой при вестях об ежедневных казнях по приговорам столыпинских судов.
Рабочие России! И вам не велел молчать Лев Николаевич в эту минуту, когда палач снова стал центральной фигурой русской жизни! Вам не велел молчать и Карл Маркс, чью память вы чествовали недавно. Непримиримым врагом всего варварства, завещанного нам прошлыми веками, был великий учитель социализма, и надругательством над его памятью является совершаемая во имя социализма, во имя пролетариата кровавая работа палача.
Нельзя молчать!
Какой мерой мерите, тою же возмерится вам. Завтра, когда безумие большевизма истощит силы демократии и придет ему на смену контрреволюция, для которой он работает, - завтра же в России могут начаться те же ужасы, которые теперь происходят в Финляндии, где всех рабочих, всех социалистов травят как диких зверей. И горе, если тогда, протестуя против насилия над рабочими, требуя ограждения жизни и чести рабочего от насильников, мы услышим от буржуазии: вы, рабочие, одобряли такие же насилия, такие же казни! Вы молчали о них!
Но и ждать нам этой минуты не приходится. Уже сейчас контрреволюция под охраной германских штыков царит на Дону, и в Крыму, и на Украине, и в прибалтийских губерниях. И на каждый залп большевистских винтовок, пристреливающих здесь политических противников советской власти, отвечает там десятикратное эхо других винтовок, расстреливающих местных революционных рабочих и крестьян. И местные контрреволюционеры, и германские коменданты на протест рабочего класса отвечают: мы действуем по-большевистски.
Казнью какого-нибудь одного капитана Щастного большевики способствуют убийству десятков рабочих и крестьян на юге и западе России. Ибо кровь родит кровь.
Остановитесь! - должен крикнуть рабочий класс этому кровавому потоку.
Пусть дружно и громко рабочий класс заявит всему миру, что с этим террором, с варварством смертной казни по суду, с людоедством казни без суда, не имеет ничего общего пролетариат России.
Вашим правителям, давно уже лишившимся вашего доверия и опирающимся на голое насилие, скажите, что они - клятвопреступники, поправшие свои торжественные обещания; что рабочий класс отшвыривает от себя, как отверженных, всех причастных к делу смертной казни, всех палачей, помощников палачей и вдохновителей их.
Рабочим, которые еще состоят в большевистской коммунистической партии, - партии, убивающей по суду и без суда, - скажите, что им не место в пролетарской среде, потому что на всех них падает ответственность за проливаемую палачами кровь. Скажите им это и докажите им, прекратив всякое товарищеское общение с ними как с зачумленными, с отверженными, - как это всегда делали по отношению к погромщикам - членам Союза русского народа.
Партия смертных казней - такой же враг рабочего класса, как и партия погромов.
Пусть видят все темные, ослепленные, развращенные и подкупленные сыны рабочего класса, что пролетарская семья никогда не простит им соучастия в деле палачества!
Пусть все, еще не потерявшие облик социалистический, поспешат отшатнуться от Медведевых и Стучек, от Крыленок и Троцких, Дзержинских и Свердловых, от всех, заведующих человекоубийством оптом и в розницу!
Нельзя молчать! Во имя чести рабочего класса, во имя чести социализма и революции, во имя долга перед родной страной, во имя долга перед Рабочим Интернационалом, во имя заветов человечности, во имя ненависти к виселицам самодержавия, во имя любви к теням замученных борцов за свободу, - пусть по всей России прокатится могучий клик рабочего класса:
Долой смертную казнь!
На суд народа палачей-людоедов!
Москва, конец июня - начало июля 1918 г. Ю.Мартов
Ю. Мартов
Стыдно!
В то время как в советской печати обсуждался вопрос об упразднении “чрезвычаек”, а московская общегородская конференция коммунистов постановляет отнять у этих учреждений право выносить приговоры; в то время как гражд. Крыленко констатирует, что ни один декрет не предоставил чрезвычайкам права расстрела, - петроградская чрезвычайная комиссия с олимпийским спокойствием объявляет, что ею расстреляно четверо Романовых: Николай и Георгий Михайловичи, Дмитрий Константинович и Павел Александрович.
Ни одного слова о том, какое преступление совершили эти люди, какой заговор они затеяли в тех тюрьмах, в которых были заключены еще в августе прошлого года, в дни ужасов петербургского красного террора!
С социалистической точки зрения четверо бывших великих князей стоят не больше, чем четверо любых обывателей. Но столько они стоят, и жизнь каждого из них для всякого, не променявшего пролетарский социализм на звериную мораль профессионального палача, столь же неприкосновенна, как жизнь любого торговца или рабочего.
За что их убили? За что, продержав в тюрьме [несколько] месяцев и успокаивая их каждый день, что никакая опасность не грозит их жизни со стороны представителей пролетарской диктатуры, их в тихую ночь повели на расстрел - без суда, без предъявленных обвинений?
Какая гнусность! Какая ненужно-жестокая гнусность, какое бессовестное компрометирование великой русской революции новым потоком бессмысленно пролитой крови! Как будто недостаточно было уральской драмы - убийства членов семьи Николая Романова! Как будто недостаточно, что кровавая баня помогла русским контрреволюционерам и их агитации в Западной Европе против революции.
В момент, когда всеми силами надо помогать европейским друзьям русской революции в их кампании против вооруженного вмешательства и против блокады, усердные не по разуму террористы доставляют худшим врагам революции такой благодарный материал, как сообщение о бесцельном и безмотивном убийстве нескольких пленников!
Когда в августе они были взяты заложниками, Социалистическая академия, которую вряд ли заподозрят в антибольшевизме, протестовала против ареста Николая Михайловича как ученого (историка), чуждого политики. Теперь и этого мирного исследователя истории - одного из немногих интеллигентных Романовых - застрелили, как собаку.
Стыдно! И если есть коммунисты, есть революционеры, которые сознают гнусность расстрела, но боятся заявить протест, чтобы их не заподозрили в симпатии к великим князьям, то вдвойне стыдно за эту трусость - позорный спутник всякого террора!
"Всегда Вперед!", 1919. 6 февраля. № 3