Спор о демократии

[tijd]

На знаменитой фотографии 1910 года из мастерской Ильи Репина художник читает газету с новостью о смерти Льва Толстого. Слева сидит Корней Чуковский, близкий друг Репина и его сосед по финской Куоккале, потрет которого Репин писал в тот же год.

Некоторые портреты Репин писал быстро на одном дыхании. С Чуковским он не торопился, и тот позировал ему много раз. Благо это давало друзьям дополнительный повод для встреч и разговоров. С 1909 по предложению Репина в Куоккале каждый месяц собирался «кружок собеседников», чтобы вести «беседы на текущие явления литературы, искусства, философии и даже политики». Подобные беседы продолжались с глазу на глаз в домашней обстановке http://xn--e1agkgcdeg.xn--p1ai/?p=5372

Позже у портрета оказалась сложная судьба - он исчез из страны, обнаружился в частной коллекции в Израиле, позже попал в коллекцию Ростроповича-Вишневской и был привезен в Россию Алишером Усмановым, который выкупил его в 2008 на аукционе Sotheby's https://shakko.ru/1903007.html



Помимо прочего Чуковского и Репина сближало украинское происхождение и знание украинского языка. Чуковский (урожденный Николай Корнейчуков) был выращен украинской матерью, как незаконнорожденный сын коммерсанта Эммануила Левенсона. Он переживал из-за своего происхождения.

"Я, как незаконнорожденный, не имеющий даже национальности (кто я? еврей? русский? украинец?) - был самым нецельным, непростым человеком на земле. Главное, я мучительно стыдился в те годы сказать, что я «незаконный». У нас это называлось ужасным словом «байструк» (bastard). Признать себя «байструком» - значило опозорить раньше всего свою мать. Мне казалось, что быть байструком чудовищно, что я единственный - незаконный, что все остальные на свете - законные, что все у меня за спиной перешептываются, и что когда я показываю кому-нибудь (дворнику, швейцару) свои документы, все внутренне начинают плевать на меня. Так оно и было в самом деле. Помню страшные пытки того времени: - Какое же ваше звание? - Я крестьянин. - Ваши документы?
А в документах страшные слова: сын крестьянки, девицы такой-то. Я этих документов до того боялся, что сам никогда их не читал. Страшно было увидеть глазами эти слова… «Мы - не как все люди, мы хуже, мы самые низкие» - и когда дети говорили о своих отцах, дедах, бабках, я только краснел, мялся, лгал, путал. У меня ведь никогда не было такой роскоши, как отец или хотя бы дед. Эта тогдашняя ложь, эта путаница и есть источник всех моих фальшей и лжей дальнейшего периода… И отсюда завелась привычка мешать боль, шутовство и ложь - никогда не показывать людям себя…"
https://www.chukfamily.ru/kornei/bibliografiya/articles-bibliografiya/natalya-panasenko-otec-korneya-chukovskogo

Запись в дневнике Чуковского из июня 1910 о знакомстве с Владимиром Короленко, который приезжал в Куоккалу на отдых и заходил к Репину:

"Я познакомился с Короленкой: очарование. Говорил об Александре III. Тот, оказывается, прощаясь с киевским губернатором, громко сказал:
- Смотри мне, очисти Киев от жидов."
https://biography.wikireading.ru/hWBiDlOrHG



В Одессе роль отеческой фигурой для Чуковского сыграл Владимир Жаботинский. Жаботинский был всего на полтора года старше, но взял на себя роль ментора - пристроил первые сочинения Чуковского в печать, а позже помог тому поехать в Англию в качестве корреспондента одесской газеты. Поездка в Англию стала поворотным событием. Чуковский ценил английских авторов с их остроумием, острословием и языковыми играми, и это помогло ему обрести свой голос. Вернувшись на родину, он переехал в Петербург, чтобы стать самым значительным литературным критиком своего времени. Англофилия Чуковского будет вознаграждена в 1962, когда Оксфордский университет присвоит ему звание почетного доктора литературы.

Когда в 1903 (год Кишиневского погрома) Чуковский женился на Марии Гольдфельд, которая для этого перешла в православие, малорелигиозный Жаботинский был у него на свадьбе поручителем. Семейная жизнь сложилась счастливо - в 1910 у Чуковских родился третий ребенок, сын Борис, который погибнет в первые дни войны в 1941.



Курортная жизнь в Куоккале способствовала творчеству. В 1910 Чуковский пишет важные для него тексты про Тараса Шевченко и Уолта Уитмена. Благодаря Уитмену его взор обращается к Америке. Вот как он пишет в это время о Марке Твене:

"Марк Твен первое, полнейшее порождение американской культуры, совершеннейший ее выразитель. И читая его книги, видишь: какая эта низшая культура, - и какие огромные у нее возможности. Вся духовная сила Твена была в сверхъестественном необычайном слиянии со своим народом. Многим из нас, издали, кажется, что он только смехотвор, зубоскал, готовый хихикнуть по любому поводу, но вникнув в его творения, ощущаешь: нет здесь любовь, самая сильная изо всех: бессознательная; любовь, доведенная до смеха. - «Чему ты смеешься?» - спрашивает юноша. - «Нет, я так, ничего», - отвечает влюбленная девушка. Он любил все в жизни, каждое событие, каждое «приключение», каждое явление - любить трезвой, здоровой, бодрой американской любовью, любовью свободного работника-бродяги, безо всякого надрыва, безо всякой трагедии-истерики, - и от полноты этой любви смеялся - смеялся над тетушкой Салли, над Томом, над Геккельбери Финном, над часами, над пепельницами, над афишами, над операми Вагнера, над Альпами, над Иерусалимом, над немецким языком, над французской дуэлью, - не мефистофельским смехом, и не Гейневским, и не Гоголевским, без полуулыбок и самобичевания, - а как смеется каждой волне моряк, выехавший под парусом в открытое море - и волны бегут, - и он волен и рад, и каждой волне говорит: хорошо!"
https://www.chukfamily.ru/kornei/prosa/articles/mark-tven

Click to view

Между тем Жаботинский полностью посвящает себя делу сионизма. В 1910 у него тоже рождается сын, в будущем - политический деятель Израиля.

Жаботинский пишет знаковую статью-фельетон "Homo homini Lupus". Поводом стало событие в США - одна из мрачных страниц американской истории. На боксерском матче в Сиднее чернокожий Джек Джонсон по прозвищу «Гигант из Гальвестона» победил канадского боксера и неожиданно стал чемпионом мира в супертяжелом весе. На матче в качестве корреспондента газеты The New York Herald присутствовал Джек Лондон. Его репортаж окрашен в расистские тона. Лондон обращается с призывом к Джиму Джеффрису, самому известному белому боксеру в Америке, выйти на ринг и доказать превосходство белой расы:

Jack London, the noted American writer who summed up all the collective teeth-gnashing going on by openly calling for a "great white hope" to step up and win back their race's pride.
London wrote: "Jim Jeffries must now emerge from his Alfalfa farm and remove that golden smile from Jack Johnson's face. Jeff, it's up to you. The White Man must be rescued."
https://www.npr.org/2010/07/02/128245468/a-true-champion-vs-the-great-white-hope



Матч между Джонсоном и Джеффрисом состоялся в июле 1910 в городе Рино в Неваде. Джонсон одержал убедительную победу, и рефери остановил матч после 15 раундов, когда дело шло к нокауту. Реакцией американской публики была волна расистских погромов, которые прокатились по всей стране, включая Юг и Север, и унесли жизни людей. Линчевание в то время было обычным явлением но это был первый случай общенационального погрома.

Many white people were dismayed by the result of the fight and were angered by African-Americans celebrating Johnson's victory and began attacking them. Within 2 days, 10 people had been killed in six different states.
Riots occurred throughout the country in major cities such as Atlanta, Cincinnati, Houston, New York and St. Louis, as well as small towns such as Keystone, West Virginia and Mounds, Illinois. Baltimore, Chicago, Clarksburg, West Virginia, Columbus, Ohio, Dayton, Ohio, Fort Worth, Johnson County, Missouri, Kansas City, Missouri, Little Rock, Los Angeles, Louisville, New Orleans, Norfolk, Virginia, Omaha, Philadelphia, Roanoke, Virginia, Springfield, Illinois, St. Joseph, Missouri and Wheeling, West Virginia all saw racial disturbances as well.
It is unknown how many people were killed and injured during the riots, but it is estimated that between 11 and 26 people were killed and hundreds more injured.
https://en.m.wikipedia.org/wiki/Johnson%E2%80%93Jeffries_riots



Жаботинский использует этот случай для того, чтобы донести до своей еврейской аудитории простую мысль: демократия не спасет их от дискриминации. Многие верили в это время, что дискриминация евреев в Российской империи - продукт самодержавия, и, стоит наступить демократии, как проблема будет немедленно решена. Жаботинский говорит им: посмотрите на Америку. Это самая демократическая страна на свете провозгласила равенство и отстояла его в Гражданской войне. Тем не менее уровень фактической дискриминации в отношении чернокожих американцев намного выше, чем любая дискриминация в России. Если российские погромы подогреваются теориями заговора про «протоколы сионских мудрецов» и «кровь христианских младенцев», то для расистких погромов в США достаточно простого желания поставить негров на место.

"Издали обетованная земля кажется краше, чем на деле. Мы, у которых не только демократической, но и вообще никакой конституции нет, мы естественно склонны верить, что в демократизации государственного устройства заключается панацея против многих общественных зол. Когда-то люди были ещё глупее и думали, будто свобода лечит - даже от бедности; однако, с тех пор социалисты успели нам втолковать, что голодные останутся голодными даже при всеобщем избирательном праве. Но в одно старая вера сохранилась: что расовые, национальные или религиозные предрассудки поддерживаются исключительно абсолютизмом, демократия же их не знает и знать не хочет. Как раз социалисты разных наименований особенно старались до недавнего времени вбить в голову эту неправду. Ибо это неправда, наглая и вопиющая. Демократия сама по себе очень хорошая вещь, мы ее желаем и добиваемся, но не надо облыжно сулить то, чего-чего будет. Расовые предрассудки коренятся именно и главным образом в массах. Допущение этих масс ко власти далеко не всегда улучшает положение угнетенных племён. <…>
Здесь не физическое отталкивание, здесь убежденное непризнание человека в человеческом существе другой расы. В одном русском журнале недавно цитировалась такая фраза белого южанина (привожу на память): «Мы, в сущности, любим негра, но какого? Такого, который знает свой шесток, не лезет ни в школу, ни в театр».
А так как негр наивен и все-таки принимает своё полувековое равенство всерьез, и все-таки напирает на двери школы и театра, и все-таки хочет голосовать, и притом ещё плодится и размножается куда успешнее белого, то у белого человека презрение все чаще смешивается с тревогой. В результате - нечеловеческое, скотское озлобление, которое прорывается в буквально ежегодных погромах."
https://ru.m.wikisource.org/wiki/Homo_homini_Lupus_(%D0%96%D0%B0%D0%B1%D0%BE%D1%82%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9)

Естественный вывод: единственный способ для евреев покончить с дискриминацией - осуществить программу сионизма и создать собственное государство.



Можно сравнить с гимном демократии Уолта Уитмена в переводе Чуковского (эссе "Democratic Vistas"):

"Однажды, еще до войны, я тоже был полон сомнения и скорби. (Увы, мне стыдно признаться, как часто эти чувства приходили ко мне!) В тот день у меня был разговор с одним иностранцем, проницательным, хорошим человеком: его слова произвели на меня впечатление, в сущности они выражали мои собственные наблюдения и мысли. «Я много путешествовал по Соединенным Штатам, - говорил иностранец, - я наблюдал ваших политических деятелей, слушал речи кандидатов, читал газеты, заходил в пивные, вслушивался в непринужденные беседы людей. И я убедился, что ваша хваленая Америка с ног до головы покрыта язвами, и эти язвы - вероломство, измена и себе и своим собственным принципам! Из всех окон, из всех дверей на меня бесстыже глядели дикие личины раздора и рабства. Всюду я видел, как мерзавцы и воры либо устраивали других на всевозможные общественные должности, либо сами занимали эти должности. Север не менее порочен, чем Юг. Из сотни чиновников, служащих в федеральных учреждениях пли в учреждениях какого-нибудь штата или города, не было ни одного, который был бы действительно избран волен незаинтересованных лиц, волей самого народа. Все были навязаны народу большими пли маленькими фракциями политиканов, при помощи недостойных махинаций и подкупленных выборщиков; заслуги и достоинства здесь не ценились нисколько. Всюду я видел, как миллионы крепких и смелых фермеров и мастеровых превращаются в беспомощный ломкий тростник в руках сравнительно немногочисленной кучки политиканов. Всюду, всюду я видел одну и ту же тревожную картину - как партии захватывают власть в государстве и с открытым бесстыдством пользуются ею для партийных целей».
Печальные, серьезные, глубокие истины. Но есть другие, еще более глубокие истины, которые преобладают над первыми и, так сказать, противостоят им. Над всеми политиканами, над их большими и малыми шайками, над их наглостью и хитрыми уловками, над самыми сильными партиями возвышается власть, может быть, покуда еще дремлющая, но всегда держащая наготове - до поры до времени - свои суровые приговоры, а иногда и действительно разбивающая вдребезги самые сильные партии, даже в час их торжества и могущества.
В более светлые часы все кажется совершенно иным. Есть события и более существенные, чем избрание губернатора, мэра или члена конгресса, хотя, конечно, очень важно, кого избирают, и ужасно, если избирают невежду или негодяя, как это бывает порой. Но обман, как морские отбросы, всегда окажется на виду, на поверхности. Лишь бы самая вода была глубока и прозрачна. Лишь бы одежда была сшита из добротной материи: ей не повредят никакие позументы и нашивки, никакая наружная мишура, ей вовеки не будет сносу. Пусть в нашем народе и в нашей стране возникла кровавая смута; ведь этот народ сам нашел в себе силы ее подавить. <…>
Друг мой, неужели ты думал, что демократия существует только для выборов, для политики и для того, чтобы дать наименование партии? Я говорю: демократия нужна для будущего, чтобы цветом и плодами войти в наши нравы, в высшие формы общения людей, в их верования, в литературу, в университеты и школы, в общественную и частную жизнь, в армию и флот. Как я уже указывал, еще мало кто до конца понял демократию и поверил в нее. А пожалуй, никто не понял и никто не поверил. И нельзя сказать, чтобы у нее были основания питать благодарность к своим приверженцам и защитникам: они принесли ей мало пользы, вернее, нанесли немалый вред. Демократия включает в себя все моральные силы страны, равно как и ее торговля, финансы, машины, средства сообщения - словом, все ее историческое развитие в целом, и остановить это развитие так же невозможно, как задержать морской прилив или земной шар, несущийся по своей орбите. Несомненно также, что демократия живет, глубоко скрытая в сердцах огромного количества простых людей, американцев, главным образом коренных жителей сельских районов. Но ни там и нигде в стране она еще не стала пламенной, всепоглощающей, абсолютной верой...
То, о чем мы дерзаем писать, еще не существует. Мы странствуем с неначерченной картой в руках. Но уже близятся муки родов."
https://wysotsky.com/0009/362.htm#24



Свидетельством того, что фельетон Жаботинского задумывался отчасти, как камешек в огород Чуковского, служит то, что в его конце упоминается чистенькая Финляндия, в которой дискриминация в отношении евреев выше, чем в менее демократичных закоулках империи.

"Евреям разрешено жить только в трёх городах (в Гельсингфорсе, Выборге и Або); за чертой города им воспрещено даже временное пребывание, и первый встречный финн, увидав еврея за городом, имеет право арестовать преступника и представить в участок. Большая часть промыслов евреям недоступна. Браки между евреями обставлены стеснительными и унизительными формальностями. Убой скота по еврейскому обряду воспрещён. Постройка синагог крайне затруднена. Поселение новых евреев в крае не допускается, незаконно проникшие энергично выселяются мерами полиции (даже теперь, в момент глубокого национального траура Финляндии). Политических прав евреи лишены абсолютно, новый избирательный закон, прославленный своей идеальной демократичностью, предоставляющий избирательные права женщинам, оставил евреев за порогом. Тоже демократия, тоже высокая культурность, тоже сами знают, что такое угнетение и страдание, а все-таки…"



История не дает простого ответа на вопрос о ценности демократии. Мораль «человек человеку волк» от Жаботинского продолжает служить оборотной стороной оптимизма Уитмена и Чуковского: "Лишь бы самая вода была глубока и прозрачна." Ближайшие годы принесут нам новые аргументы для старого спора.