проклятый ответ
Я, на самом деле, задумывался над проклятым философским вопросом о насилии над значением слова. Когда я писал диплом по лексической омонимии английского языка, меня смущала мысль, что мы очень неполно пользуемся словами. Мы берем только необходимое нам прагматическое значение, и такой подход не отражает всей символической глубины парадигмы слова. Очень хотелось, чтобы полисемичность слова осталась максимально полной, чтобы значения слов по какой-то фантастической цепочке связывались одно с другим, и смыслы взаимно углублялись. Чтобы слово осталось во всем многообразии своих возможностей.
И так сложилось, что эта метафора наложилась на сегодняшнюю природу восприятия художественного творчества. Художник раньше создавал какое-то пластическое энергоемкое произведение и «тянул» зрителя в этот сгусток энергии для того, чтобы зритель «рос». Сегодня художник ведет себя, в целом, странно. Он не то, чтобы снижается до уровня зрителя, нет. Он пишет открытый код, который значителен исключительно тем, что обладает некой потенцией интерпретаций. Вплоть до того, что акт рисования пунктирной линии на остановке, с последующим объяснением, что художник просто отдыхает, можно интерпретировать как художественный жест.
И, таким образом, сохраняется целостность парадигмы восприятия. Но меня это совсем не радует.