(no subject)
6 февраля 1998
Я понял, почему мама не хочет, чтобы меня видели ее ученики. Вообще не хочет, чтобы меня видели.
Мне страшно это писать. Я понял это позавчера. Слава Богу, Витя и Ваня не приходили. Елизавета Александровна в среду и в четверг много работает и у нее нет времени и сил водить внуков в гости, а Витю она боиться после болезни отпускать. Я никого не хотел видеть. Мне еще никогда не было так плохо.
Мама меня стыдится. Мама, которую я так люблю, и которая так меня любит, не хочет, чтобы меня видели другие люди, не хочет, чтобы знали, что у нее сын-инвалид... Да, она меня любит, но воспринимает именно так, через черточку, как сына-инвалида. Любит? Лучше даже не думать дальше об этом. Мне все сложнее даже верить в то, что она меня любит. Ведь получается, что она не желает мне добра и радости? Не хочет, чтобы я мог общаться, дружить, пока у меня такие ноги? А ведь они всегда такими будут и на самом деле она это понимает... Не хочет, чтобы я ходил в зоопарк, в музей...
Как я могу такое писать, это ведь моя мама, МАМОЧКА!
Поскольку у меня по-прежнему температура, я врал маме, что болит голова. Поэтому почти с ней не разговаривал. Но сегодня она все-таки заметила, что я совсем грустный. Я ничего не могу ей сказать, ничего. Как теперь жить? Я ей сказал, что соскучился по друзьям. Я уже привык к тому, что они у меня появились.
Так хочется, чтобы кто-то объяснил мне... может, поговорить с Елизаветой Александровной? Но ведь мы почти не знакомы, и она дружит с моей мамой... А при этом, мне кажется, она даже не умная, она - мудрая.
Не знаю. Ничего не понимаю больше. Хочется спать, но не получается.
Я понял, почему мама не хочет, чтобы меня видели ее ученики. Вообще не хочет, чтобы меня видели.
Мне страшно это писать. Я понял это позавчера. Слава Богу, Витя и Ваня не приходили. Елизавета Александровна в среду и в четверг много работает и у нее нет времени и сил водить внуков в гости, а Витю она боиться после болезни отпускать. Я никого не хотел видеть. Мне еще никогда не было так плохо.
Мама меня стыдится. Мама, которую я так люблю, и которая так меня любит, не хочет, чтобы меня видели другие люди, не хочет, чтобы знали, что у нее сын-инвалид... Да, она меня любит, но воспринимает именно так, через черточку, как сына-инвалида. Любит? Лучше даже не думать дальше об этом. Мне все сложнее даже верить в то, что она меня любит. Ведь получается, что она не желает мне добра и радости? Не хочет, чтобы я мог общаться, дружить, пока у меня такие ноги? А ведь они всегда такими будут и на самом деле она это понимает... Не хочет, чтобы я ходил в зоопарк, в музей...
Как я могу такое писать, это ведь моя мама, МАМОЧКА!
Поскольку у меня по-прежнему температура, я врал маме, что болит голова. Поэтому почти с ней не разговаривал. Но сегодня она все-таки заметила, что я совсем грустный. Я ничего не могу ей сказать, ничего. Как теперь жить? Я ей сказал, что соскучился по друзьям. Я уже привык к тому, что они у меня появились.
Так хочется, чтобы кто-то объяснил мне... может, поговорить с Елизаветой Александровной? Но ведь мы почти не знакомы, и она дружит с моей мамой... А при этом, мне кажется, она даже не умная, она - мудрая.
Не знаю. Ничего не понимаю больше. Хочется спать, но не получается.