DSCH
Сознание всегда настороже, и чуть только дай повод, сразу бьёт тревогу: «Слышишь? Там D-Es-C-H!» Даже, если там его нет.
Например, тут, в Первой сонате Шнитке для ф-но:
Да-да, это глядя в ноты вы можете увидеть, что DSCH здесь является частью бóльшей монограммы - ADSCHFE (что должно расшифровываться, как AlfreD SCHnittke + vladimir FEltzman). Но слух - как гугл. Найдёт искомое в любых формах и любых контекстах. Даже в оркестровой редакции Геннадия Рождественского, порвавшего в экспозиции сонаты эту монограмму пополам, продублировав её начало голосом, а продолжение оставив только у арфы, даже там ухо вытаскивает осколки шостаковичевской подписи - как уже говорилось, мнимой.
Впрочем, ладно Шнитке. Он мог играть с нашим слухом, как хотел, намекая и полунамекая на одно, а имея в виду совсем другое.
Но Клементи! Муцио Клементи! Как он докатился до жизни такой? Чтобы за сто пятьдесят лет до Шостаковича взять, да и помянуть его в своих сонатах?
Ну вот, опять: вы мне скажете, что тут совсем другие ноты, интонация шостаковичевской монограммы звучит на тон выше и имеет внутри большую терцию вместо малой. Как я уже говорил, слух не фраер, а потому вылавливает подпись и в таком звучании. Однако тут ещё вот какой фокус. Великолепная Мария Типо исполняет эту сонату в ми миноре вместо фа минора (или это грамзапись поплыла за полвека?), поэтому когда в побочной партии сонаты мотив звучит в расширении и опускается на полтона, то у Типо он попадает аккурат в D-Es-C-H, что при его троекратном повторении вызывает полный снос крыши:
Ну и, наконец, вот оно! В разработке сонаты D-Es-C-H появляется в чистом виде, в оригинальной тональности, без всяких фокусов. Напоминаю, это 1784 год:
Например, тут, в Первой сонате Шнитке для ф-но:
Да-да, это глядя в ноты вы можете увидеть, что DSCH здесь является частью бóльшей монограммы - ADSCHFE (что должно расшифровываться, как AlfreD SCHnittke + vladimir FEltzman). Но слух - как гугл. Найдёт искомое в любых формах и любых контекстах. Даже в оркестровой редакции Геннадия Рождественского, порвавшего в экспозиции сонаты эту монограмму пополам, продублировав её начало голосом, а продолжение оставив только у арфы, даже там ухо вытаскивает осколки шостаковичевской подписи - как уже говорилось, мнимой.
Впрочем, ладно Шнитке. Он мог играть с нашим слухом, как хотел, намекая и полунамекая на одно, а имея в виду совсем другое.
Но Клементи! Муцио Клементи! Как он докатился до жизни такой? Чтобы за сто пятьдесят лет до Шостаковича взять, да и помянуть его в своих сонатах?
Ну вот, опять: вы мне скажете, что тут совсем другие ноты, интонация шостаковичевской монограммы звучит на тон выше и имеет внутри большую терцию вместо малой. Как я уже говорил, слух не фраер, а потому вылавливает подпись и в таком звучании. Однако тут ещё вот какой фокус. Великолепная Мария Типо исполняет эту сонату в ми миноре вместо фа минора (или это грамзапись поплыла за полвека?), поэтому когда в побочной партии сонаты мотив звучит в расширении и опускается на полтона, то у Типо он попадает аккурат в D-Es-C-H, что при его троекратном повторении вызывает полный снос крыши:
Ну и, наконец, вот оно! В разработке сонаты D-Es-C-H появляется в чистом виде, в оригинальной тональности, без всяких фокусов. Напоминаю, это 1784 год: