С. Ю.
Он был первым из взрослых, от кого я услышал в свой адрес «Привет» и «Пока». (До него я даже родителям говорил: «Здравствуй, папа», «До свидания, мама» - и не представлял, что может быть иначе.) В какой-то момент я обнаглел, и на его «Пока» - тоже ответил: «Пока». Правда, после этого моментально выскочил из класса и постарался побыстрее преодолеть расстояние до лестницы.
Несмотря на такое кажущееся сокращение дистанции, я его стеснялся. Был при нём пай-мальчиком, как при родителях. Это сильно отличалось от того, что я мог себе позволить с товарищами или с педагогами по общеобразовательным предметам. Для меня существовало два мира, две непересекающиеся плоскости: обычные уроки - и фортепиано. Поэтому, когда я увидел его, разговаривающего с Ириной Николаевной, преподавателем немецкого, я был шокирован. «Что общего может быть у этих людей?!!»
Очень редко, наверное, раз в год, он просил дневник, чтобы поставить туда оценку. Оценка в таких случаях была хорошей. Но подать ему дневник было жутким испытанием - ведь он увидит там всё остальное! Что-то похожее, я испытывал, показывая дневник родителям. Но там у меня был страх перед справедливым возмездием, а перед ним было просто стыдно - ведь он поймёт, что я совсем не пай-мальчик. Впрочем, он воздерживался от комментариев и делал вид, что не видит двоек за невыученные уроки и грозных надписей, описывающих хулиганские выходки. Лишь однажды он позволил себе комментарий. В дневниках вечно были напечатаны разные дурацкие таблички. Одна из них была посвящена здоровью и называлась «Жалобы учащегося». Я меленько приписал под этим «…на учащих». Он прочитал, хмыкнул и заметил: «Тогда уж - „на обучающих“».
Его галантностью всегда восхищалась моя бабушка: «Он за километр начинает раскланиваться, когда навстречу по коридору идёт!»
«Забирайся!» - говорил он всегда в начале урока, приглашая сесть за рояль. А сам шёл покурить после предыдущего ученика.
«Сегодня злой?» - полагалось спросить у уходящего товарища. «Не, добрый» - отвечал тот. И можно было облегчённо вздохнуть. В противном случае, не дожидаясь вопроса, предыдущий ученик сообщал: «Сегодня злой». Впрочем, это ничего не значило. Потому что он мог рвать и метать с предыдущим учеником, но быть со мною ласковым и терпеливым. Или наоборот. От степени подготовки к уроку результат тоже не слишком зависел. Иногда, бывало, ничего не сделаешь с предыдущего урока, и кажется, что всё из рук вон плохо,- а он возьмёт и похвалит. Или ты старался, всё сделал, что было предписано, а он недоволен.
«Это пóнято?» - спрашивал он, объяснив что-то. Он не говорил «понятно?», а именно «понято?» Это мне казалось очень правильным, поскольку «понятно?» говорили гопники во дворе: «Шуруй отсюда, понятно?»
Он занимался в классе Г. Это такой класс, который находится прямо за сценой Капеллы, над тем коридором, через который артисты выходят на сцену, слева от органа. Я сперва думал, что это название класс получил за свою форму - он изгибался в виде буквы Г. Вернее, внутри него находилась вечно запертая кладовая (лишь позднее я узнал, что в ней хранилось никогда не востребованное хоровиками оборудование для занятий физикой и химией), поэтому угол от прямоугольного помещения был отъеден и оставалась буква Г. Но на самом деле были у нас и классы А, Б, В.
Он был любознательный и наблюдательный. «У тебя правая рука слабее левой» - «Почему?». Урок редко начинался в точное время. Часто приходилось сидеть в классе и ждать, пока закончит заниматься предыдущий ученик. «Потому что, когда ты дремал, подперев голову руками, голова у тебя падала вправо, а не влево».
После того, как Рухнули Потолки, его класс Г оказался в зоне риска, и мы переехали в Умывальник. Это комната с умывальниками и бойлерами, находившаяся на территории интерната. Туда закатили рояли, и мы, наверное, полгода занимались там. Так и полагалось говорить: «Я в Умывальнике».
Он научил меня чувствовать и любить Баха. «Когда длинноволосых хиппи на улице спрашивали: какая вам музыка нравится? - они отвечали: Битлз и... Бах. Как ты думаешь, почему? Что общего между ними? В музыке Битлз - абсолютно чёткий, ровный ритм у ударных. Голоса могут вступать позже, раньше, отклоняться вперёд и назад, но ударные - никогда. В музыке Баха тоже есть этот ритм. Те хиппи слушали Свингл Сингерз, которые пели Баха, и у них этот ритм оказался особенно подчёркнут».
В тот год из-за Упавших Потолков у нас было много переездов (с Мойки - на Минеральную, потом - обратно на Мойку) и из-за них - вынужденных каникул. В дни этих каникул занимались у него дома, на улице Каляева. Тогда я впервые увидел, что дома у кого-то может стоять два рояля. Правда, они были разного цвета - один чёрный, другой коричневый.
Переехали на Мастерскую улицу. Он получил класс номер 75, сразу занялся обустройством. Предметом его гордости были подоконники: он залил их лаком, так что они стали гладкие, блестящие, полупрозрачные, как янтарь. Приходил директор и выпал в осадок: «Вы же истратили весь лак! Две банки!» - «Да!»,- не без гордости отвечал он.
А вскоре он и сам стал директором. Для меня это было полной неожиданностью. Как он - интеллигентный человек с тихим голосом - будет командовать всей нашей бурсой, со всеми её педагогами, уроками, хором, репетициями и концертами?
Первый год всё было по-прежнему. Только уходить покурить он стал во время уроков очень надолго. «Ну, ты понял, над чем работать? Работай»,- говорил он, убегая за дверь, где его ждал Андрей Фёдорович Горлов. И однажды я позволил себе непростительное. После долгого и томительного ожидания, когда оставленный мне материал уже был выучен и обсосан со всех сторон, во всех темпах и со всеми штрихами,- мне надоело ждать, я написал записку и ушёл. В записке говорилось что-то вроде того, что, мол, как человек может быть директором, если он не может спланировать время урока.
Результатом было... абсолютно ничего. То есть, как будто никакой записки и не было. И вот это очень показательно. Потому что, что бы ни выкинул ученик, он остаётся учеником. И учитель не может обидеться на ученика, поссориться с ним. Потому что он учитель. И это было одним из его методов разрешения конфликтных ситуаций (которых у нас с ним было предостаточно): он видит, что ты сделал глупость, и видит, что ты уже сам понял, что это глупость, и тогда он сделает вид, что ничего не произошло, и конфликт на этом исчерпан.
«Не надо, не уходи»,- сказал он, когда после восьмого класса я собрался переходить в физ-мат школу. «Почему?» - «Просто не уходи».
Он знал.
И в тот самый миг, когда я ушёл, всё завертелось. Инкубационный период его директорства истёк, и он словно пробил скорлупу из затхлой зелёной штукатурки, в которой мы все сидели, и в эту пробоину хлынул свет, и воздух, и жизнь, и свобода, и перспективы, и весь мир.
Хор мальчиков перестал быть украшением партийных конференций; объединившись с хором юношей, он превратился в полноценный концертный коллектив. На смену детским песням пришла давно забытая высокая музыка. Бортнянский, отдавший свою жизнь Капелле и её мальчишкам, вернулся к ним со своими духовными концертами. Репетиции хора перестали быть двухчасовыми пытками - теперь репетировали сидя. Репертуар перестали разучивать с голоса, в руки получили ноты. Всё менялось. В Училище приглашена новая команда педагогов и хормейстеров во главе с Владимиром Столповских. Он поражает своим кругозором и музыкальной эрудицией. Репетиции становятся праздником. Постоянные концерты в Смольном соборе, только что открывшемся, как концертный зал. Записи на радио.
Уже не учась там, я приходил в Хоровое училище и чувствовал, что дышится там уже совершенно по-другому. Мои (бывшие) одноклассники пребывали в перманентном состоянии восторга, и их ощущения передались мне.
И он был не против, чтоб я - уже не учась тут - пел с хором. И даже написал соответствующее разрешение! Причём сделал это, не спрашивая никаких объяснений и не читая морали.
Дверь в директорский кабинет всегда была нараспашку. Даже, если его там не было. Из заграничной поездки - одной из первых поездок хора - он привёз видеомагнитофон, и вечером мы приходили в его кабинет с кассетой из проката, рассаживались на стульях и просто на полу вокруг телевизора и смотрели. Наверное, поэтому мне до сих пор нравится дурацкий сериал про «Полицейскую академию» - потому что мы тогда смотрели его там.
Но больше тех фильмов мне нравилось другое. В одной из поездок хору подарили видеокамеру. И она, разумеется, была пущена в дело. Сколько раз мы смотрели те кассеты: вот хор прилетает в Америку; вот все гуляют по Мейну и Филадельфии; вот, одетые в цветные футболки с эмблемой фестиваля Arcady поют на ступенях собора; вот загорают на лугу под американским солнцем; вот едят в макдональце; вот разглядывают американскую газету со своей фотографией.
…Хор репетирует мессу, которую завтра будет исполнять с местным оркестром. Концертмейстера нет. Директор садится за фортепиано. Солист-альт вдруг мутировал. Остаётся солист-дискант. Но для него нужно целый номер исполнять в другой тональности - на кварту выше. Директор аккомпанирует на кварту выше.
...К директору приходит пятиклассник Алёша Ньяга. Директор вставляет кассету в видик. Ту самую. «Смотри»,- говорит он Алёше,- «видишь себя?» На экране видно, как мальчики садятся в автобус. Стоит гвалт. Дети смотрят по сторонам, веселятся, кричат друг другу. Алёша держит в руках электронную игру и ничего вокруг не видит. «Смотри дальше»,- он перематывает немного. Дети едут в автобусе. Кто-то смотрит в окно, кто-то разговаривает друг с другом. Алёша играет в электронную игру. «Ещё смотри». Дети поднимаются на сцену, рассаживаются по местам, скоро начнётся репетиция, но дирижёр ещё не вошёл. Они разглядывают зал, открывают ноты, смеются. Алёша играет в электронную игру. «Что это у тебя?» - «Это гейм-бой».- «Нет. Это дебильник!»
...Провожаю хор на поезд в Новгород. Мой курс уже выпустился, и злоупотреблять участием в хоре я больше не считаю возможным. «Ты при фраке? У нас тут место есть свободное».- «Я уже не очень понимаю, как относиться к такому предложению» - «Как хочешь, так и относись».
…Хор едет на автобусе в Словению. Водитель не имеет права сидеть за рулём дольше восьми часов подряд. Его сменяет директор.
1997. «Можно воспользоваться вашим компьютером?» - «Забирайся»
2004. «Что ты делаешь в Финляндии?» - «А откуда вы знаете?» - «Я любопытный».
2006. «Холодный кофе без сахара будешь?»
2008. «Коньяк будешь?»
2011. «…пусть он принесёт тебе замену ощущения от "могу или не могу", на "хочу или не хочу"».
2012. «…наслаждаться в Новом году успехами, радостью бытия и увлекательными событиями»
25.05. …
«Сейчас выглянет в окно и скажет: ты неправильно припарковался, лучше с той арки заезжать, а не с этой». Не скажет.
Удивительно, но несмотря на разногласия, я всегда искал его одобрения. Особенно в последние десять лет. Мне важно было его мнение. Я доверял ему: его вкусу, его суждениям. Даже если не принимал их. Но ориентировался на них. И теперь нужно научиться ориентироваться самому. Мне сейчас уже больше лет, чем было ему, когда я попал в его класс. Но я чувствую себя, как тогда: что не знаю, что делать, пока он вышел покурить.
P.S. Он всегда любил нешаблонные фразы с хитросплетением причастных оборотов.
Несмотря на такое кажущееся сокращение дистанции, я его стеснялся. Был при нём пай-мальчиком, как при родителях. Это сильно отличалось от того, что я мог себе позволить с товарищами или с педагогами по общеобразовательным предметам. Для меня существовало два мира, две непересекающиеся плоскости: обычные уроки - и фортепиано. Поэтому, когда я увидел его, разговаривающего с Ириной Николаевной, преподавателем немецкого, я был шокирован. «Что общего может быть у этих людей?!!»
Очень редко, наверное, раз в год, он просил дневник, чтобы поставить туда оценку. Оценка в таких случаях была хорошей. Но подать ему дневник было жутким испытанием - ведь он увидит там всё остальное! Что-то похожее, я испытывал, показывая дневник родителям. Но там у меня был страх перед справедливым возмездием, а перед ним было просто стыдно - ведь он поймёт, что я совсем не пай-мальчик. Впрочем, он воздерживался от комментариев и делал вид, что не видит двоек за невыученные уроки и грозных надписей, описывающих хулиганские выходки. Лишь однажды он позволил себе комментарий. В дневниках вечно были напечатаны разные дурацкие таблички. Одна из них была посвящена здоровью и называлась «Жалобы учащегося». Я меленько приписал под этим «…на учащих». Он прочитал, хмыкнул и заметил: «Тогда уж - „на обучающих“».
Его галантностью всегда восхищалась моя бабушка: «Он за километр начинает раскланиваться, когда навстречу по коридору идёт!»
«Забирайся!» - говорил он всегда в начале урока, приглашая сесть за рояль. А сам шёл покурить после предыдущего ученика.
«Сегодня злой?» - полагалось спросить у уходящего товарища. «Не, добрый» - отвечал тот. И можно было облегчённо вздохнуть. В противном случае, не дожидаясь вопроса, предыдущий ученик сообщал: «Сегодня злой». Впрочем, это ничего не значило. Потому что он мог рвать и метать с предыдущим учеником, но быть со мною ласковым и терпеливым. Или наоборот. От степени подготовки к уроку результат тоже не слишком зависел. Иногда, бывало, ничего не сделаешь с предыдущего урока, и кажется, что всё из рук вон плохо,- а он возьмёт и похвалит. Или ты старался, всё сделал, что было предписано, а он недоволен.
«Это пóнято?» - спрашивал он, объяснив что-то. Он не говорил «понятно?», а именно «понято?» Это мне казалось очень правильным, поскольку «понятно?» говорили гопники во дворе: «Шуруй отсюда, понятно?»
Он занимался в классе Г. Это такой класс, который находится прямо за сценой Капеллы, над тем коридором, через который артисты выходят на сцену, слева от органа. Я сперва думал, что это название класс получил за свою форму - он изгибался в виде буквы Г. Вернее, внутри него находилась вечно запертая кладовая (лишь позднее я узнал, что в ней хранилось никогда не востребованное хоровиками оборудование для занятий физикой и химией), поэтому угол от прямоугольного помещения был отъеден и оставалась буква Г. Но на самом деле были у нас и классы А, Б, В.
Он был любознательный и наблюдательный. «У тебя правая рука слабее левой» - «Почему?». Урок редко начинался в точное время. Часто приходилось сидеть в классе и ждать, пока закончит заниматься предыдущий ученик. «Потому что, когда ты дремал, подперев голову руками, голова у тебя падала вправо, а не влево».
После того, как Рухнули Потолки, его класс Г оказался в зоне риска, и мы переехали в Умывальник. Это комната с умывальниками и бойлерами, находившаяся на территории интерната. Туда закатили рояли, и мы, наверное, полгода занимались там. Так и полагалось говорить: «Я в Умывальнике».
Он научил меня чувствовать и любить Баха. «Когда длинноволосых хиппи на улице спрашивали: какая вам музыка нравится? - они отвечали: Битлз и... Бах. Как ты думаешь, почему? Что общего между ними? В музыке Битлз - абсолютно чёткий, ровный ритм у ударных. Голоса могут вступать позже, раньше, отклоняться вперёд и назад, но ударные - никогда. В музыке Баха тоже есть этот ритм. Те хиппи слушали Свингл Сингерз, которые пели Баха, и у них этот ритм оказался особенно подчёркнут».
В тот год из-за Упавших Потолков у нас было много переездов (с Мойки - на Минеральную, потом - обратно на Мойку) и из-за них - вынужденных каникул. В дни этих каникул занимались у него дома, на улице Каляева. Тогда я впервые увидел, что дома у кого-то может стоять два рояля. Правда, они были разного цвета - один чёрный, другой коричневый.
Переехали на Мастерскую улицу. Он получил класс номер 75, сразу занялся обустройством. Предметом его гордости были подоконники: он залил их лаком, так что они стали гладкие, блестящие, полупрозрачные, как янтарь. Приходил директор и выпал в осадок: «Вы же истратили весь лак! Две банки!» - «Да!»,- не без гордости отвечал он.
А вскоре он и сам стал директором. Для меня это было полной неожиданностью. Как он - интеллигентный человек с тихим голосом - будет командовать всей нашей бурсой, со всеми её педагогами, уроками, хором, репетициями и концертами?
Первый год всё было по-прежнему. Только уходить покурить он стал во время уроков очень надолго. «Ну, ты понял, над чем работать? Работай»,- говорил он, убегая за дверь, где его ждал Андрей Фёдорович Горлов. И однажды я позволил себе непростительное. После долгого и томительного ожидания, когда оставленный мне материал уже был выучен и обсосан со всех сторон, во всех темпах и со всеми штрихами,- мне надоело ждать, я написал записку и ушёл. В записке говорилось что-то вроде того, что, мол, как человек может быть директором, если он не может спланировать время урока.
Результатом было... абсолютно ничего. То есть, как будто никакой записки и не было. И вот это очень показательно. Потому что, что бы ни выкинул ученик, он остаётся учеником. И учитель не может обидеться на ученика, поссориться с ним. Потому что он учитель. И это было одним из его методов разрешения конфликтных ситуаций (которых у нас с ним было предостаточно): он видит, что ты сделал глупость, и видит, что ты уже сам понял, что это глупость, и тогда он сделает вид, что ничего не произошло, и конфликт на этом исчерпан.
«Не надо, не уходи»,- сказал он, когда после восьмого класса я собрался переходить в физ-мат школу. «Почему?» - «Просто не уходи».
Он знал.
И в тот самый миг, когда я ушёл, всё завертелось. Инкубационный период его директорства истёк, и он словно пробил скорлупу из затхлой зелёной штукатурки, в которой мы все сидели, и в эту пробоину хлынул свет, и воздух, и жизнь, и свобода, и перспективы, и весь мир.
Хор мальчиков перестал быть украшением партийных конференций; объединившись с хором юношей, он превратился в полноценный концертный коллектив. На смену детским песням пришла давно забытая высокая музыка. Бортнянский, отдавший свою жизнь Капелле и её мальчишкам, вернулся к ним со своими духовными концертами. Репетиции хора перестали быть двухчасовыми пытками - теперь репетировали сидя. Репертуар перестали разучивать с голоса, в руки получили ноты. Всё менялось. В Училище приглашена новая команда педагогов и хормейстеров во главе с Владимиром Столповских. Он поражает своим кругозором и музыкальной эрудицией. Репетиции становятся праздником. Постоянные концерты в Смольном соборе, только что открывшемся, как концертный зал. Записи на радио.
Уже не учась там, я приходил в Хоровое училище и чувствовал, что дышится там уже совершенно по-другому. Мои (бывшие) одноклассники пребывали в перманентном состоянии восторга, и их ощущения передались мне.
И он был не против, чтоб я - уже не учась тут - пел с хором. И даже написал соответствующее разрешение! Причём сделал это, не спрашивая никаких объяснений и не читая морали.
Дверь в директорский кабинет всегда была нараспашку. Даже, если его там не было. Из заграничной поездки - одной из первых поездок хора - он привёз видеомагнитофон, и вечером мы приходили в его кабинет с кассетой из проката, рассаживались на стульях и просто на полу вокруг телевизора и смотрели. Наверное, поэтому мне до сих пор нравится дурацкий сериал про «Полицейскую академию» - потому что мы тогда смотрели его там.
Но больше тех фильмов мне нравилось другое. В одной из поездок хору подарили видеокамеру. И она, разумеется, была пущена в дело. Сколько раз мы смотрели те кассеты: вот хор прилетает в Америку; вот все гуляют по Мейну и Филадельфии; вот, одетые в цветные футболки с эмблемой фестиваля Arcady поют на ступенях собора; вот загорают на лугу под американским солнцем; вот едят в макдональце; вот разглядывают американскую газету со своей фотографией.
…Хор репетирует мессу, которую завтра будет исполнять с местным оркестром. Концертмейстера нет. Директор садится за фортепиано. Солист-альт вдруг мутировал. Остаётся солист-дискант. Но для него нужно целый номер исполнять в другой тональности - на кварту выше. Директор аккомпанирует на кварту выше.
...К директору приходит пятиклассник Алёша Ньяга. Директор вставляет кассету в видик. Ту самую. «Смотри»,- говорит он Алёше,- «видишь себя?» На экране видно, как мальчики садятся в автобус. Стоит гвалт. Дети смотрят по сторонам, веселятся, кричат друг другу. Алёша держит в руках электронную игру и ничего вокруг не видит. «Смотри дальше»,- он перематывает немного. Дети едут в автобусе. Кто-то смотрит в окно, кто-то разговаривает друг с другом. Алёша играет в электронную игру. «Ещё смотри». Дети поднимаются на сцену, рассаживаются по местам, скоро начнётся репетиция, но дирижёр ещё не вошёл. Они разглядывают зал, открывают ноты, смеются. Алёша играет в электронную игру. «Что это у тебя?» - «Это гейм-бой».- «Нет. Это дебильник!»
...Провожаю хор на поезд в Новгород. Мой курс уже выпустился, и злоупотреблять участием в хоре я больше не считаю возможным. «Ты при фраке? У нас тут место есть свободное».- «Я уже не очень понимаю, как относиться к такому предложению» - «Как хочешь, так и относись».
…Хор едет на автобусе в Словению. Водитель не имеет права сидеть за рулём дольше восьми часов подряд. Его сменяет директор.
1997. «Можно воспользоваться вашим компьютером?» - «Забирайся»
2004. «Что ты делаешь в Финляндии?» - «А откуда вы знаете?» - «Я любопытный».
2006. «Холодный кофе без сахара будешь?»
2008. «Коньяк будешь?»
2011. «…пусть он принесёт тебе замену ощущения от "могу или не могу", на "хочу или не хочу"».
2012. «…наслаждаться в Новом году успехами, радостью бытия и увлекательными событиями»
25.05. …
«Сейчас выглянет в окно и скажет: ты неправильно припарковался, лучше с той арки заезжать, а не с этой». Не скажет.
Удивительно, но несмотря на разногласия, я всегда искал его одобрения. Особенно в последние десять лет. Мне важно было его мнение. Я доверял ему: его вкусу, его суждениям. Даже если не принимал их. Но ориентировался на них. И теперь нужно научиться ориентироваться самому. Мне сейчас уже больше лет, чем было ему, когда я попал в его класс. Но я чувствую себя, как тогда: что не знаю, что делать, пока он вышел покурить.
P.S. Он всегда любил нешаблонные фразы с хитросплетением причастных оборотов.