Четверг
Набрал ещё несколько страниц партитуры П.А.Богданова Ночь в Арбаже, рукопись которой мне дал переснять Д.Н.Ардентов. Партитура очень простая для набора, за исключением того, что после трудового дня не всегда сразу понимаешь, что вот в этой записи
на первой доле стоит не терция четвертной длительности (до и ми в альтовом ключе), а одна половинная нота (ре в альтовом). Если бы такая запись была повсеместно, можно было бы привыкнуть. А она встречается примерно по разу на страницу, видимо, являясь следствием плохого пера, оставляющего толстый штрих на плохой бумаге.
Когда летом мы смотрели партитуру с Дмитрием Николаевичем, я поразился его зрительной памяти - удивительной не только для 89-летнего возраста, но и вообще для любого. Он говорил мне о своих наблюдениях и водил пальцем по партитуре. Сперва я ничего не мог понять, потому что то, что он говорил, не вязалось с тем, что написано в рукописи. А потом понял: Дмитрий Николаевич плохо видит, и он, думая, что держит в руках одну часть пьесы, рассказывал о другой. И пальцем водил по партитуре не по тому, что видел, а по тому, что помнил. И когда мы открыли правильную часть рукописи, я увидел, что предыдущие движения его пальца в точности соответствовали расположению материала в нотах. Такой же казус произошёл и когда Д.Н. рассказывал об ошибках в книжке о Московском хоровом училище - листая страницы, указывая на сноски, на факсимильные изображения документов - и всё это, ориентируясь на память, а не на реально видимое перед глазами, и при этом всегда абсолютно точно.
на первой доле стоит не терция четвертной длительности (до и ми в альтовом ключе), а одна половинная нота (ре в альтовом). Если бы такая запись была повсеместно, можно было бы привыкнуть. А она встречается примерно по разу на страницу, видимо, являясь следствием плохого пера, оставляющего толстый штрих на плохой бумаге.
Когда летом мы смотрели партитуру с Дмитрием Николаевичем, я поразился его зрительной памяти - удивительной не только для 89-летнего возраста, но и вообще для любого. Он говорил мне о своих наблюдениях и водил пальцем по партитуре. Сперва я ничего не мог понять, потому что то, что он говорил, не вязалось с тем, что написано в рукописи. А потом понял: Дмитрий Николаевич плохо видит, и он, думая, что держит в руках одну часть пьесы, рассказывал о другой. И пальцем водил по партитуре не по тому, что видел, а по тому, что помнил. И когда мы открыли правильную часть рукописи, я увидел, что предыдущие движения его пальца в точности соответствовали расположению материала в нотах. Такой же казус произошёл и когда Д.Н. рассказывал об ошибках в книжке о Московском хоровом училище - листая страницы, указывая на сноски, на факсимильные изображения документов - и всё это, ориентируясь на память, а не на реально видимое перед глазами, и при этом всегда абсолютно точно.