Вечер
Сиреневые мартовские сумерки. С пустынной Берсеневской набережной поднимаюсь на Патриарший мост. На мосту я совершенно одна, что довольно странно для города в это время суток. Сильные порывы холодного ветра заставляют расправить отворот на капюшоне. Белый полушубок с претензией на элегантность превращается почти в инуитский анорак. Именно это мне сейчас и нужно, а элегантностью я, так и быть, могу пожертвовать. Достаточно элегантного шелкового кашне, заменяющего мне шарф. Радуюсь, что хватило ума не взгромоздиться на каблуки (в иные времена к белому полушубку положены белые сапожки на каблуках, ха-ха, в иные времена…).
Сквозь ажурную решетку ограждения моста видна черная вода реки с огромными какими-то прямо арктическими льдинами. Разломы льда создают на поверхности воды причудливый узор, отдаленно напоминающий елецкое кружево. Не удержалась, подошла полюбоваться. Ветер буквально сбивает с ног - ещё чуть-чуть и я полечу как Мэри Поппинс, только без зонтика и очень недолго: вода в чуть более десяти метрах от меня. Вдруг появляется прогулочный катер, как ледокол раздвигающий льдины белым носом. Ощущение ирреальности происходящего усиливается фиолетово-синеватым светом, освещающим обе палубы. С трудом различимы люди-призраки, решившиеся на эту странную речную прогулку.
Проводив взглядом корабль-призрак, заставляю себя продолжить путь. На противоположном берегу реки на другом конце кажущегося сейчас очень длинным моста в снежном вихре едва различим новодельный уродец-собор. Почти половину его закрывает огромный, выше человеческого роста, сугроб, почему-то оставленный на самой середине моста. Белая пирамида сугроба проецируется на белый фасад храма, одновременно вызывая в памяти воспоминания о Гизе и Новгороде. Медленно двигаюсь вперёд через метель. На пустынной площадке перед храмом над черным гранитом в причудливом танце кружит позёмка. Вот и вход в метро. Ныряю в уютное тепло любимой мною ар-декошной «Кропоткинской», к сожалению, изуродованной теперь новым мертвенным энергосберегающим освещением. Через четверть часа я вновь на улице, но тут уже рядом дом. Завариваю крепкий чай с душицей. Немного подумав, решаю для надёжности дополнить его рижским бальзамом. Ваше здоровье! Жизнь продолжается…
Сквозь ажурную решетку ограждения моста видна черная вода реки с огромными какими-то прямо арктическими льдинами. Разломы льда создают на поверхности воды причудливый узор, отдаленно напоминающий елецкое кружево. Не удержалась, подошла полюбоваться. Ветер буквально сбивает с ног - ещё чуть-чуть и я полечу как Мэри Поппинс, только без зонтика и очень недолго: вода в чуть более десяти метрах от меня. Вдруг появляется прогулочный катер, как ледокол раздвигающий льдины белым носом. Ощущение ирреальности происходящего усиливается фиолетово-синеватым светом, освещающим обе палубы. С трудом различимы люди-призраки, решившиеся на эту странную речную прогулку.
Проводив взглядом корабль-призрак, заставляю себя продолжить путь. На противоположном берегу реки на другом конце кажущегося сейчас очень длинным моста в снежном вихре едва различим новодельный уродец-собор. Почти половину его закрывает огромный, выше человеческого роста, сугроб, почему-то оставленный на самой середине моста. Белая пирамида сугроба проецируется на белый фасад храма, одновременно вызывая в памяти воспоминания о Гизе и Новгороде. Медленно двигаюсь вперёд через метель. На пустынной площадке перед храмом над черным гранитом в причудливом танце кружит позёмка. Вот и вход в метро. Ныряю в уютное тепло любимой мною ар-декошной «Кропоткинской», к сожалению, изуродованной теперь новым мертвенным энергосберегающим освещением. Через четверть часа я вновь на улице, но тут уже рядом дом. Завариваю крепкий чай с душицей. Немного подумав, решаю для надёжности дополнить его рижским бальзамом. Ваше здоровье! Жизнь продолжается…