Сама похороню, никому не дам
Я не помню, когда они появились в моей жизни, похоже, это случилось еще до моего рождения: дядя Яша, тетя Алла и их сын Сашка на 5 лет старше меня. Мама мне когда-то рассказала, что дядя Яша исходно был папин друг, они вместе работали и играли в волейбол за заводскую команду.
Начала этой дружбы я не застала, и просто росла в привычном положении дел: на праздники и поминки, в дни рождения и в дни болезни, в доме первыми возникли дядя Яша с тетей Аллой, а иногда и их сын Сашка.
Я даже помню: был судьбоносный в жизни любой семьи эпизод, когда пятилетняя я, в результате долгих раздумий, спросила оторопевшую маму: «А почему у женщины все нет ребенка, нет, нет, а потом он вдруг - раз! - и появляется??? Что такое происходит??» В этот тяжелый для моей романтической мамы момент рядом была именно находчивая Алка, которая, перекрывая мамино потрясенное молчание, быстро и уверенно ответила: «А ей таблетку такую дают, специальную, для ребенка.»
Алка была учительница музыки, блондинка с выразительным, немного лисьим лицом, звонким женственным голосом и язвительной манерой общения, яркая, эффектная, с претензией. Она сохранила девичью фамилию и немного играла в независимость. Яша - высокий, сдержанный, немногословный человек, с резкими крупными чертами лица, рано облысевший, и все равно очень привлекательный: чувствовалось в нем какая-то особая умная ответственность, глубинное, с привкусом горечи, чувство юмора и недюжинное упрямство. Во всех моих детских воспоминаниях Яшка, параллельно с работой, учился, был старательным поздним студентом, и так же старательно потом он выбился в среднего звена производственные начальники. Выше не получилось: уж больно порядочный был человек, к тому же еврей.
Сашка у них родился очень рано, потому что Алка с Яшкой 10 лет просидели за одной партой, и побежали в ЗАГС практически сразу после выпускного вечера. Раннее появление Сашки и было причиной того, что Яшка не завершил вовремя своего образования.
Сашка был симпатичный бесхарактерный мальчик со слабым зрением и абсолютным - в маму - слухом. Он, скрипя зубами, окончил музыкальную школу по классу скрипки - и забыл о ней навсегда. Пятилетним, он озвучил старый анекдот про соседа: "В кого у него плохое зрение? - Не знаю, в семье у всех хорошее. - Мама! Ну как же! а наш сосед Феликс?"
Помню, как мы ездили к ним в гости, еще в коммунальные две комнаты. Мне было лет семь, Сашке - лет 12. Ему подсунули меня - гулять, и мы лазали через забор в ремонтировавшийся Таврический Сад. Я очень старалась соответствовать, карабкалась по сетке, как обезьянка, бесстрашно переходила по шатким перилам лишенный настила мост, прыгала через какие-то трубы...
Позже они переехали в собственную квартиру - за Муринский ручей, на улицу Кустодиева, в огромный дом-змею. С тех пор все свои открытки они вместо яшиной фамилии - «Калиновские» - подписывали «Кустодиевские». Квартира их попадала как раз на изгиб «змеи», поэтому комнаты были неправильной трапецевидной формы. Над этим много смеялись на новоселье.
Я-десятилетняя ездила туда недолго к Алке, заниматься музыкой. "Мы шли под грохот канонады..."
Помню Сашку на пляже на Азовском море. Он жаловался, что ему так жарко, что "хочется снять кожу и ходить в костях".
А потом началось.
В 18 лет непутевый Сашка попал в армию, к черту на рога в аэродромную обслугу. Что точно с ним там случилось, никто не знает, но, видимо, без изнасилования не обошлось, потому что, пойманный в бегах, он был помещен в психиатрическую больницу, откуда и был комиссован через несколько месяцев: Яшка сорвался туда, чтобы подхлестнуть процесс. Вернувшись в Питер, Сашка стал отчаянно пить, и не прекратил уже никогда.
И было с чего. Хорошо помню - мне было лет 13 или 14 - вечеринку у яшкиного троюродного брата. Алка плакала и восклицала: «Все, это - конец! Это уже точно - конец!» Оказывается, с улицы Кустодиева Яшка ездил на работу в одном автобусе с некоей одинокой сотрудницей. Он ездил с ней на работу несколько лет...
Сотрудницу звали Белла. Она была одного возраста с Аллой, и даже похожа на нее - как негатив походит на фотографию. Тот же рост, комплекция, прическа, то же чуть лисье лицо с длинноватым носом. Алла была блондинка, а Белла - брюнетка. У Аллы кончики губ чуть заметно изгибались вверх в гримаске иронии - у Беллы так же чуть заметно они опускались вниз, намекая на уныние. Алла была язвительная и озорная - Белла добропорядочная и сердечная. Алка слегка вздорная - Белла заметно скучноватая. Алла требовательная и самолюбивая - Белла всепрощающая и самоотверженная. ... Короче, если бы усы Ивана Ивановича да приставить к носу Ивана Никифоровича...
Несколько лет Яшка метался туда-сюда. И все же остался с той, которая его меньше упрекала. Там подрастала девочка от первого брака - по имени, кстати, Алла... Получилась какая-никакая новая семья. Случайно так сложилось, что мамина обожаемая научная руководительница Екатерина Ивановна, тогда уже пенсионерка, жила с ними на одной лестничной площадке и очень привечала Беллу. Мы с мамой навещали ее, и однажды она стала оживленно нам рассказывать, как рада за свою милую соседку, которая, наконец, нашла себе такого положительного мужчину... Моя мама чуть на заплакала. И даже сказала Екатерине Ивановне, что МЫ смотрим на эту историю С ДРУГОГО БЕРЕГА.
Нам было очень, очень непросто смотреть на эту историю с другого берега. Так сложилось, что тогдашняя родительская дружеская компания состояла, в основном, из родственников ЯШКИ. Беллу эта компания долго не принимала, но и Алла не очень-то стремилась с ними общаться! Они приезжали к нам по одному, редко, обиженные на всех и какие-то обожженные... Мне уже тогда стало их не хватать.
Сын их Сашка в это время с трудом окончил техникум, женился на какой-то лимитчице, сделал одного ребенка, развелся, сделал другого, вылетел с пары работ - и все пил, пил, пил... . Все усилия Яшки сделать из него человека пропадали втуне. У бывшей жены получалось несколько лучше - как ни странно, со временем создалось впечатление, что эта примитивная девушка, тем не менее, по-своему искренне к нему относилась...
Алка, страшно переживая из-за незадавшейся Сашкиной семейной жизни, все время находилась в попытках устаканить отношения с внуками... Белокурые внуки таращили светлые прозрачные глаза с редких фотографий... Они совсем не похожи были на Калиновских.
Потом я познакомилась со своим будущим первым мужем. Как-то в троллейбусной давке Женька долго сердился на какого-то наглеца, который пихал его с целью - Женька был в этом уверен! - притиснуться поближе ко мне.
В тот же вечер Яшка позвонил моим родителям с вопросом, не собираюсь ли я замуж. Удивленные родители, который сами еще не привыкли к этой мысли, и уж точно никому пока ничего не сообщали, потребовали объяснений. Оказалось, что это Яшка крутился вокруг нас в троллейбусе, а ошалевшая я его даже не заметила. При сцене их знакомства с моим женихом стоило присутствовать. «Яков Абрамович, - представился Яшка, протягивая руку, - Калиновский.» - «Ах, так это с Вами я толкался в троллейбусе!» - учтиво догадался Женька, отвечая на рукопожатие. - «Так точно, - подтвердил Яшка. - Но это Вы толкались. Я лично Вас только пихнул пару раз, так как разглядеть не мог.» - И с этого момента они очень зауважали друг друга. В разговорах с Женькой мы до сих пор вспоминаем его под этим прозвищем: «Яшка, с которым ты толкался в троллейбусе.»
К моменту моей свадьбы конфронтация в родительской компании была в самом разгаре. Изобретались безумные способы, как избежать столкновения Алки с Яшкой, вплоть до двойных празднований дней рождения. Поэтому, когда решался вопрос о гостях, мама подступила ко мне с этим щекотливым разговором. Но я была молода и предельно максималистична.
«Сколько себя помню, - сказала я маме, - у меня были ДЯДЯ ЯША и ТЕТЯ АЛЛА. Яшка нес гроб моей любимой бабушки. С Алкой я секретничала во время первых месячных. Я не желаю ничего принимать во внимание. Я не играю в эти игры. Я приглашаю их - каждого отдельно или обоих вместе, как им угодно. И «в довесок» не приглашаю никого. Это МОЯ свадьба. Пусть решают сами.»
Вопреки родительским опасениям, они пришли оба. Сидели на двух разных «ногах» П-образного свадебного стола спиной друг к другу. Ничего особенного не произошло.
В конце концов, Яшкины родные, которым уже некуда стало деваться, стали принимать его с новой женой. Вряд ли она получала от этого удовольствие: все фотоальбомы, все любительские фильмы, все поздравительные газеты этой компании были полны Алкой: Алкой за фортепьяно, Алкой, позирующей в бикини, Алкой в обнимку с Яшкой - везде такая, какой ее помню я: качая ногой в лодочке, она пела "Принцессу Беренику"...
И труднее всех было Алке, которая металась и не могла найти покоя: она любила Яшку по-прежнему. Они общались - как-никак, у них был сын и внуки, и конфликты в «треугольнике» продолжались. Яшка стал тяжко болеть сердцем. В 1993, когда я приезжала в Питер уже из Израиля, он выглядел так плохо, что я серьезно расстроилась: исхудавший, беззубый, с ввалившимися глазами... Женщины продолжали войну друг с другом - через него.
Немного легче стало, когда Алка снова вышла замуж. Но, видимо, было поздно... Яшка умер от обширного инфаркта, прямо на работе, не дожив нескольких месяцев до своего шестидесятилетия. На его могиле Алка и Белка, наконец, рыдали в объятиях друг друга...
Алка пережила Яшку всего на несколько лет. Рак убил ее очень быстро, и теперь Белла ухаживает и за ее могилой. А не так давно, на почве хронического алкоголизма, едва перешагнув сороковник, умер их сын Сашка: в моем представлении навеки близорукий 12-летний мальчик со скрипкой, сидящий на ограде Таврического Сада. Скрипач на Заборе.
Мои Калиновские ушли все.
В последний раз я встретила Яшку с Алкой не в этом мире, а в моих коматозных снах 1997 года. Из огненных кошмаров сепсиса меня выносило видение оленьей упряжки в прохладном осеннем лесу, цокали копыта, мама была с высокой прической, которая исчезла у нее, когда мне было лет 7, папа - такой молодой, во что-то голубое он был одет... Они ехали на бал, на осенний олений бал, и рядом с ними, конечно же, молодые Алка и Яшка, странно было бы, если бы их не было... Яшка обнимал Алку, а та нетерпеливо притоптывала острыми каблучками - ей хотелось танцевать... Они звали меня с собой, но я еще спала под деревом, и у этого сна не было пока выхода - ни к ним, ни в обратную сторону... И упряжка укатила, цокая и звеня...
Надеюсь, там они и сейчас. Маму с папой не пущу к ним пока, сколько смогу, не пущу. А их на этом оленьем балу и похороню. Но пусть ждут. Я тоже когда-нибудь - уже молодая навсегда, на черных замшевых шпильках - составлю им компанию.
Начала этой дружбы я не застала, и просто росла в привычном положении дел: на праздники и поминки, в дни рождения и в дни болезни, в доме первыми возникли дядя Яша с тетей Аллой, а иногда и их сын Сашка.
Я даже помню: был судьбоносный в жизни любой семьи эпизод, когда пятилетняя я, в результате долгих раздумий, спросила оторопевшую маму: «А почему у женщины все нет ребенка, нет, нет, а потом он вдруг - раз! - и появляется??? Что такое происходит??» В этот тяжелый для моей романтической мамы момент рядом была именно находчивая Алка, которая, перекрывая мамино потрясенное молчание, быстро и уверенно ответила: «А ей таблетку такую дают, специальную, для ребенка.»
Алка была учительница музыки, блондинка с выразительным, немного лисьим лицом, звонким женственным голосом и язвительной манерой общения, яркая, эффектная, с претензией. Она сохранила девичью фамилию и немного играла в независимость. Яша - высокий, сдержанный, немногословный человек, с резкими крупными чертами лица, рано облысевший, и все равно очень привлекательный: чувствовалось в нем какая-то особая умная ответственность, глубинное, с привкусом горечи, чувство юмора и недюжинное упрямство. Во всех моих детских воспоминаниях Яшка, параллельно с работой, учился, был старательным поздним студентом, и так же старательно потом он выбился в среднего звена производственные начальники. Выше не получилось: уж больно порядочный был человек, к тому же еврей.
Сашка у них родился очень рано, потому что Алка с Яшкой 10 лет просидели за одной партой, и побежали в ЗАГС практически сразу после выпускного вечера. Раннее появление Сашки и было причиной того, что Яшка не завершил вовремя своего образования.
Сашка был симпатичный бесхарактерный мальчик со слабым зрением и абсолютным - в маму - слухом. Он, скрипя зубами, окончил музыкальную школу по классу скрипки - и забыл о ней навсегда. Пятилетним, он озвучил старый анекдот про соседа: "В кого у него плохое зрение? - Не знаю, в семье у всех хорошее. - Мама! Ну как же! а наш сосед Феликс?"
Помню, как мы ездили к ним в гости, еще в коммунальные две комнаты. Мне было лет семь, Сашке - лет 12. Ему подсунули меня - гулять, и мы лазали через забор в ремонтировавшийся Таврический Сад. Я очень старалась соответствовать, карабкалась по сетке, как обезьянка, бесстрашно переходила по шатким перилам лишенный настила мост, прыгала через какие-то трубы...
Позже они переехали в собственную квартиру - за Муринский ручей, на улицу Кустодиева, в огромный дом-змею. С тех пор все свои открытки они вместо яшиной фамилии - «Калиновские» - подписывали «Кустодиевские». Квартира их попадала как раз на изгиб «змеи», поэтому комнаты были неправильной трапецевидной формы. Над этим много смеялись на новоселье.
Я-десятилетняя ездила туда недолго к Алке, заниматься музыкой. "Мы шли под грохот канонады..."
Помню Сашку на пляже на Азовском море. Он жаловался, что ему так жарко, что "хочется снять кожу и ходить в костях".
А потом началось.
В 18 лет непутевый Сашка попал в армию, к черту на рога в аэродромную обслугу. Что точно с ним там случилось, никто не знает, но, видимо, без изнасилования не обошлось, потому что, пойманный в бегах, он был помещен в психиатрическую больницу, откуда и был комиссован через несколько месяцев: Яшка сорвался туда, чтобы подхлестнуть процесс. Вернувшись в Питер, Сашка стал отчаянно пить, и не прекратил уже никогда.
И было с чего. Хорошо помню - мне было лет 13 или 14 - вечеринку у яшкиного троюродного брата. Алка плакала и восклицала: «Все, это - конец! Это уже точно - конец!» Оказывается, с улицы Кустодиева Яшка ездил на работу в одном автобусе с некоей одинокой сотрудницей. Он ездил с ней на работу несколько лет...
Сотрудницу звали Белла. Она была одного возраста с Аллой, и даже похожа на нее - как негатив походит на фотографию. Тот же рост, комплекция, прическа, то же чуть лисье лицо с длинноватым носом. Алла была блондинка, а Белла - брюнетка. У Аллы кончики губ чуть заметно изгибались вверх в гримаске иронии - у Беллы так же чуть заметно они опускались вниз, намекая на уныние. Алла была язвительная и озорная - Белла добропорядочная и сердечная. Алка слегка вздорная - Белла заметно скучноватая. Алла требовательная и самолюбивая - Белла всепрощающая и самоотверженная. ... Короче, если бы усы Ивана Ивановича да приставить к носу Ивана Никифоровича...
Несколько лет Яшка метался туда-сюда. И все же остался с той, которая его меньше упрекала. Там подрастала девочка от первого брака - по имени, кстати, Алла... Получилась какая-никакая новая семья. Случайно так сложилось, что мамина обожаемая научная руководительница Екатерина Ивановна, тогда уже пенсионерка, жила с ними на одной лестничной площадке и очень привечала Беллу. Мы с мамой навещали ее, и однажды она стала оживленно нам рассказывать, как рада за свою милую соседку, которая, наконец, нашла себе такого положительного мужчину... Моя мама чуть на заплакала. И даже сказала Екатерине Ивановне, что МЫ смотрим на эту историю С ДРУГОГО БЕРЕГА.
Нам было очень, очень непросто смотреть на эту историю с другого берега. Так сложилось, что тогдашняя родительская дружеская компания состояла, в основном, из родственников ЯШКИ. Беллу эта компания долго не принимала, но и Алла не очень-то стремилась с ними общаться! Они приезжали к нам по одному, редко, обиженные на всех и какие-то обожженные... Мне уже тогда стало их не хватать.
Сын их Сашка в это время с трудом окончил техникум, женился на какой-то лимитчице, сделал одного ребенка, развелся, сделал другого, вылетел с пары работ - и все пил, пил, пил... . Все усилия Яшки сделать из него человека пропадали втуне. У бывшей жены получалось несколько лучше - как ни странно, со временем создалось впечатление, что эта примитивная девушка, тем не менее, по-своему искренне к нему относилась...
Алка, страшно переживая из-за незадавшейся Сашкиной семейной жизни, все время находилась в попытках устаканить отношения с внуками... Белокурые внуки таращили светлые прозрачные глаза с редких фотографий... Они совсем не похожи были на Калиновских.
Потом я познакомилась со своим будущим первым мужем. Как-то в троллейбусной давке Женька долго сердился на какого-то наглеца, который пихал его с целью - Женька был в этом уверен! - притиснуться поближе ко мне.
В тот же вечер Яшка позвонил моим родителям с вопросом, не собираюсь ли я замуж. Удивленные родители, который сами еще не привыкли к этой мысли, и уж точно никому пока ничего не сообщали, потребовали объяснений. Оказалось, что это Яшка крутился вокруг нас в троллейбусе, а ошалевшая я его даже не заметила. При сцене их знакомства с моим женихом стоило присутствовать. «Яков Абрамович, - представился Яшка, протягивая руку, - Калиновский.» - «Ах, так это с Вами я толкался в троллейбусе!» - учтиво догадался Женька, отвечая на рукопожатие. - «Так точно, - подтвердил Яшка. - Но это Вы толкались. Я лично Вас только пихнул пару раз, так как разглядеть не мог.» - И с этого момента они очень зауважали друг друга. В разговорах с Женькой мы до сих пор вспоминаем его под этим прозвищем: «Яшка, с которым ты толкался в троллейбусе.»
К моменту моей свадьбы конфронтация в родительской компании была в самом разгаре. Изобретались безумные способы, как избежать столкновения Алки с Яшкой, вплоть до двойных празднований дней рождения. Поэтому, когда решался вопрос о гостях, мама подступила ко мне с этим щекотливым разговором. Но я была молода и предельно максималистична.
«Сколько себя помню, - сказала я маме, - у меня были ДЯДЯ ЯША и ТЕТЯ АЛЛА. Яшка нес гроб моей любимой бабушки. С Алкой я секретничала во время первых месячных. Я не желаю ничего принимать во внимание. Я не играю в эти игры. Я приглашаю их - каждого отдельно или обоих вместе, как им угодно. И «в довесок» не приглашаю никого. Это МОЯ свадьба. Пусть решают сами.»
Вопреки родительским опасениям, они пришли оба. Сидели на двух разных «ногах» П-образного свадебного стола спиной друг к другу. Ничего особенного не произошло.
В конце концов, Яшкины родные, которым уже некуда стало деваться, стали принимать его с новой женой. Вряд ли она получала от этого удовольствие: все фотоальбомы, все любительские фильмы, все поздравительные газеты этой компании были полны Алкой: Алкой за фортепьяно, Алкой, позирующей в бикини, Алкой в обнимку с Яшкой - везде такая, какой ее помню я: качая ногой в лодочке, она пела "Принцессу Беренику"...
И труднее всех было Алке, которая металась и не могла найти покоя: она любила Яшку по-прежнему. Они общались - как-никак, у них был сын и внуки, и конфликты в «треугольнике» продолжались. Яшка стал тяжко болеть сердцем. В 1993, когда я приезжала в Питер уже из Израиля, он выглядел так плохо, что я серьезно расстроилась: исхудавший, беззубый, с ввалившимися глазами... Женщины продолжали войну друг с другом - через него.
Немного легче стало, когда Алка снова вышла замуж. Но, видимо, было поздно... Яшка умер от обширного инфаркта, прямо на работе, не дожив нескольких месяцев до своего шестидесятилетия. На его могиле Алка и Белка, наконец, рыдали в объятиях друг друга...
Алка пережила Яшку всего на несколько лет. Рак убил ее очень быстро, и теперь Белла ухаживает и за ее могилой. А не так давно, на почве хронического алкоголизма, едва перешагнув сороковник, умер их сын Сашка: в моем представлении навеки близорукий 12-летний мальчик со скрипкой, сидящий на ограде Таврического Сада. Скрипач на Заборе.
Мои Калиновские ушли все.
В последний раз я встретила Яшку с Алкой не в этом мире, а в моих коматозных снах 1997 года. Из огненных кошмаров сепсиса меня выносило видение оленьей упряжки в прохладном осеннем лесу, цокали копыта, мама была с высокой прической, которая исчезла у нее, когда мне было лет 7, папа - такой молодой, во что-то голубое он был одет... Они ехали на бал, на осенний олений бал, и рядом с ними, конечно же, молодые Алка и Яшка, странно было бы, если бы их не было... Яшка обнимал Алку, а та нетерпеливо притоптывала острыми каблучками - ей хотелось танцевать... Они звали меня с собой, но я еще спала под деревом, и у этого сна не было пока выхода - ни к ним, ни в обратную сторону... И упряжка укатила, цокая и звеня...
Надеюсь, там они и сейчас. Маму с папой не пущу к ним пока, сколько смогу, не пущу. А их на этом оленьем балу и похороню. Но пусть ждут. Я тоже когда-нибудь - уже молодая навсегда, на черных замшевых шпильках - составлю им компанию.