Теория струн
Сережины истории.
Уже который год езжу на автобусе на работу из Кембриджа в Лондон. Завсегдатаи автобусов "Нешнл Экспресс", типа меня, знают друг друга в лицо.
Киваем друг другу при встрече, до дальше этого знакомство не заходит.
Один из наших завсегдатаев проходит у меня под кодовым именем "Лысый жизнелюб". Автобусный стаж Лысого превосходит мой раза в два. Лысый -- моих лет, плюс-минус.
В любую погоду одет с иголочки -- лакированные светло-коричневые штиблеты, красные брюки, белая рубашка, светло-синий пиджак с белым платочком элегантно торчащим из карамана. Зима и лето в одежде Лысого отличается лишь наличием или отсуствием шарфа, накрученного вокруг шеи. Образ завершает профессорская лысина, сверкающая розовым румянцев в венчике волос, логично закругляющая картину.
Все в Лысом наполнено любовью к жизни.
Приятно смотреть, с каким удовольствием он, уютно устроившись в кресле, сняв ботинки, под которыми прятались полосатые носки, как у Карслона, потягивает ром из банки, что-то мурлыкая себе под нос.
Лысый работает в том же университете, что и я, но на физике и, действительно, профессор. Занимается он тем, что сложно представить большинству обыкновенных людей типа меня -- гравитационной теорией многомерных пузырей, или теорией струн по-научному.
При этом Лысый -- совершенно не зануда. По всем привычкам, он -- изрядный театрал и любитель художественных галерей. Это свое хобби он удачно применяет на рабочем поприще -- хотя 20-мерные пространства сложно представить разуму, оказывается, их легко почувствовать артистической и другой художественно настроенной публике. А потому популярные лекции по теорию струн в лондонских галлереях имеют немалый успех, что зачитывается Лысому в графе столь модного ныне среди научных администраторов "аутрича", или хождения в народ, если по-простому.
Лысый -- явно полулярен среди коллег: на раз наблюдал, как его провожали до автобусной остановки, в основном дамы приятной наружности.
Лысый -- обаяшка и любит общаться.
Как-то он мне рассказал, что однажды его автобус не остановился на остановке в Кембридже, и Лысый бежал за ним целую остановку, впрыгнув в него в последний момент. Рассказывал мне со смехом, что главным стимулом догнать автобус и, одновременно, желанием пока бежал было дать водителю в "пятак". Но, влетев в салон и оценив габариты водителя, решил не рисковать своим "пятаком", а просто банально накатал жалобу в интеретe, пока ехали в Лондон.
Недавно я видел Лысого в непривычной для меня неавтобусной обстановке -- в бассейне, куда он тоже, оказыватся, водит сына по воскресеньям. Пристроившись на лавочке и вытирая запотевшие от влаги очки, Лысый трогательно отслеживал бултыхания своего плавунвца. Рядом с Лысым сидела вполне обычная жена -- одно лицо с у сыном. Но может быть эта обыденность в бассейне была обманчива. Навеняка оригинальность Лысого и здесь должна была как-то проявиться. Например, может быть, Лысый смотрел на волны в бассейне и представлял, что они -- это лишь проекция многомерных пузырей, которые сливаются, лопаются и переливаются всеми цветами теории струн.
Уже который год езжу на автобусе на работу из Кембриджа в Лондон. Завсегдатаи автобусов "Нешнл Экспресс", типа меня, знают друг друга в лицо.
Киваем друг другу при встрече, до дальше этого знакомство не заходит.
Один из наших завсегдатаев проходит у меня под кодовым именем "Лысый жизнелюб". Автобусный стаж Лысого превосходит мой раза в два. Лысый -- моих лет, плюс-минус.
В любую погоду одет с иголочки -- лакированные светло-коричневые штиблеты, красные брюки, белая рубашка, светло-синий пиджак с белым платочком элегантно торчащим из карамана. Зима и лето в одежде Лысого отличается лишь наличием или отсуствием шарфа, накрученного вокруг шеи. Образ завершает профессорская лысина, сверкающая розовым румянцев в венчике волос, логично закругляющая картину.
Все в Лысом наполнено любовью к жизни.
Приятно смотреть, с каким удовольствием он, уютно устроившись в кресле, сняв ботинки, под которыми прятались полосатые носки, как у Карслона, потягивает ром из банки, что-то мурлыкая себе под нос.
Лысый работает в том же университете, что и я, но на физике и, действительно, профессор. Занимается он тем, что сложно представить большинству обыкновенных людей типа меня -- гравитационной теорией многомерных пузырей, или теорией струн по-научному.
При этом Лысый -- совершенно не зануда. По всем привычкам, он -- изрядный театрал и любитель художественных галерей. Это свое хобби он удачно применяет на рабочем поприще -- хотя 20-мерные пространства сложно представить разуму, оказывается, их легко почувствовать артистической и другой художественно настроенной публике. А потому популярные лекции по теорию струн в лондонских галлереях имеют немалый успех, что зачитывается Лысому в графе столь модного ныне среди научных администраторов "аутрича", или хождения в народ, если по-простому.
Лысый -- явно полулярен среди коллег: на раз наблюдал, как его провожали до автобусной остановки, в основном дамы приятной наружности.
Лысый -- обаяшка и любит общаться.
Как-то он мне рассказал, что однажды его автобус не остановился на остановке в Кембридже, и Лысый бежал за ним целую остановку, впрыгнув в него в последний момент. Рассказывал мне со смехом, что главным стимулом догнать автобус и, одновременно, желанием пока бежал было дать водителю в "пятак". Но, влетев в салон и оценив габариты водителя, решил не рисковать своим "пятаком", а просто банально накатал жалобу в интеретe, пока ехали в Лондон.
Недавно я видел Лысого в непривычной для меня неавтобусной обстановке -- в бассейне, куда он тоже, оказыватся, водит сына по воскресеньям. Пристроившись на лавочке и вытирая запотевшие от влаги очки, Лысый трогательно отслеживал бултыхания своего плавунвца. Рядом с Лысым сидела вполне обычная жена -- одно лицо с у сыном. Но может быть эта обыденность в бассейне была обманчива. Навеняка оригинальность Лысого и здесь должна была как-то проявиться. Например, может быть, Лысый смотрел на волны в бассейне и представлял, что они -- это лишь проекция многомерных пузырей, которые сливаются, лопаются и переливаются всеми цветами теории струн.