«Бэби-боксы», семья и традиция...
Оригинал взят у anlazz в «Бэби-боксы», семья и традиция...
«Бэби-боксы» - это особо оборудованное место, где матери, желающие отказаться от ребенка, могли бы анонимно его оставить. Конструктивно оно представляет собой ящик, имеющий две двери - «внешнюю» (обращенную на улицу), и внутреннюю (обращенную в помещение) - размещаемый на территории роддомов и больниц. «Отказница» открывает внешнюю дверь, кладет туда ребенка, и уходит - а через некоторое время персонал лечебного заведения открывает дверь внутреннюю, и забирает ребенка к себе.
Подобные «детские ящики» существую во многих странах, причем даже в таких развитых, как Германия, Франция или Италия. В России они стали устанавливаться с 2011 года. Однако с самого начала это явление оказалось подвергнуто достаточно жесткой критике. Причем, в российской блогосфере эта критика актуальна до сих пор, последний раз ее всплеск был совсем недавно. Это показывает, что, несмотря на кажущуюся простоту данного решеня, в ситуации с «бэби-боксами» все очень просто. И сторонники, и противники «детских ящиков» выдвигают самые различные аргументы в защиту своей точки зрения, причем порой самые неожиданные.
Впрочем, история с этими «боксами» достаточно непростая. Например, цена за данное творение составляет около 800 тыс. рублей. При том, что это - по сути, алюминиевая камера с двумя дверками (возможно еще как-то термостатированная, но не суть важно), подобная цена кажется довольно завышенной. Впрочем, это тут не самое важное. Более интересно то, что никакого юридического статуса «бэби-боксы» в данный момент не имеют. И все оставленные в них дети ничем не отличаются от детей, брошенных на лавочках или в подъездах. Из этого вытекает, что правоохранительные органы обязаны расследовать каждый подобный случай не в меньшей степени, нежели при ином нахождении детей - и, в перспективе, обеспечить поиск родителей.
Разумеется, есть возможность изменения существующего законодательства, (и более того, оно готовится) - но это не отменяет того факта, что начиная с 2011 года, и по сей день никакого официального статуса эти самые «ящики» не имеют. И, следовательно, все заинтересованные в этом лица и организации (фонд «Колыбель надежды») на самом деле пиарят весьма сомнительное и дорогостоящее дело. Правда, вряд ли они занимаются этим сознательно: на самом деле тут, скорее, мы имеем простое копирование существующего на Западе решения, при нулевой адаптации его к российским условиям. Подобные действия не являются чем-то уникальным, напротив, они характерны для отечественных благотворителей, настроенных, в большинстве своем, крайне прозападно.
Это так же хорошо известный факт, и многие лица, настроенные патриотично, часто обвиняют благотворителей в том, что те являются «пятой колонной». Но на самом деле, тут не требуется никакой конспирологии, все объясняется гораздо проще. Просто благотворителями становятся, мягко сказать, не от бедности. А достаток в современной РФ имеют, понятное дело, лица, наиболее адаптированные к существующему зависимому положению вещей. Т.е. «западники».Именно поэтому они «не глядя» перенимают все используемые их «старшими коллегами» практики, не особенно задумываясь об актуальности этих практик у нас. К сожалению, этим страдают не только благотворительные фонды, но и подавляющее большинство представителей российской элиты, включая чиновников. Именно поэтому пресловутые «бэби-боксы», как правило, устанавливаются «под личным патронажем» губернаторов и иных государственных лиц, что позволяет «закрывать глаза» на несоответствие данного решения действующему законодательству...
* * *
Впрочем, тут нет смысла подробно разбирать данное явление - в конце-концов, никто не может указать благотворителям, куда тратить деньги. Тем более, что и с противниками данных «ящиков» так же не все просто. А противников этих немало - начиная от пресловутого омбудсмена Астахова и заканчивая многочисленными сторонниками «русских традиций». Но если с Астаховым, в общем-то, все ясно и абсолютно неинтересно, то традиционалисты представляют собой весьма значимый феномен современной жизни. И столкновение их с указанными «детскими ящиками» представляет собой довольно удобный пример, который помогает увидеть суть данного явления. Возьмем, к примеру, те обвинения, которые защитники традиций выдвигают против «бэби-боксов». Среди них есть откровенно бредовые - вроде того, что «бэби-боксы» могут поспособствовать появлению «рынка детей». (Разбирать его тут не буду. Отмечу только, что, как сказано выше, особой разницы между «ящиками» и скамейками не существует, а значит, можно столь же уверенно заявлять, что наличие последних ведет к росту торговли детьми. Более того, установка «бэби-боксов» исключительно в медицинских учреждениях многократно улучшает возможность контроля за ними. И если правоохранительные органы не занимаются этим - то значит, проблема в правоохранительных органах…)
Однако встречаются и те, что, на первый взгляд, выглядят здраво. Например, то, что наличие «детских ящиков» приводит к разрушению самой основы семьи - отношения матери и ребенка. Что легкость, с которой женщина может оставить младенца, ее анонимность в данном случае, стимулирует ее на подобный шаг. А следовательно - это не что иное, как удар по традициям и нормам нашего народа, по самому «ядру» его существования. Данное утверждение разделяется очень многими людьми, и, в отличие от обвинений «в организации рынка детей», оно выглядит, как весьма разумное. Действительно, факт «размывания традиций» замечается многими, и понятно, что заграничное новшество, да еще затрагивающее столь «интимную сферу», как отношение матери и ребенка, кажется многим способствующим этому процессу.
Но «не все тут так однозначно». Прежде всего, стоит упомянуть, что - несмотря на активную критику со стороны «традиционалистов» - сам принцип оставления детей в «детских ящиках» самый, что ни на есть, традиционный. Детей оставляли на порогах монастырей и богатых домов еще в Средние века. Более того, именно для христианства появление особых мест, где мать могла оставить ненужного ей ребенка, являлось символом привития обществу более угодных Богу нравов… Потому, что все прекрасно знали, что делают с детьми при отсутствии таковых мест. Ведь инфантицид был реальностью человечества с глубокой древности (с самого момента его появления), и то, что с момента принятия религии Христа, нежеланных детей уже не сбрасывали открыто со скалы, а втихую закапывали где-нибудь на задворках, дело меняло мало. Поэтому замена этого действия на подкидывание младенца к монастырскому крыльцу было реально великим делом в плане христианизации нравов.
Впрочем, полностью побороть убийство детей христианству не удалось - даже указанный простой путь оказался слишком сложным для несчастных женщин, загнанных в самую гущу общественного Инферно. И тайное уничтожение детей было обыденным явлением еще в начале ХХ века. Даже в самых развитых странах. Лишь гуманизация жизни, связанная с улучшением положения масс, с предоставлением женщинам прав и материальной помощи, начавшаяся после Первой Мировой войны (и особенно развившаяся после Второй Мировой войны), привела к исчезновению практики убийства нежеланных детей. Именно с этого времени можно говорить о том, что практика «бэби-боксов» перестала быть актуальной, что подбросить младенца к чужим дверям стало означать какое-то неприличное деяние. В общем, мир оказался обратным относительно представлений традиционалистов. Это модернизация общества привела к искоренению (почти) практики подбрасывания детей. А для традиционного общества данное поведение, напротив, оставление детей матерями является если не нормой, то весьма распространенным явлением.
* * *
Впрочем, одними младенцами тут не ограничивается: для общества традиции вообще характерно довольно специфическое (с нашей точки зрения) отношение к детям. Взять например, такое явление, как обязательное проживание ребенка в семье. Для современных сторонников «традиционных ценностей» оно выступает непререкаемой аксиомой. Взять хотя бы главное обвинение, направленное против пресловутой «ювенальной юстиции». Оно состоит в том, что «нельзя лишать ребенка семьи». Само стремление обеспечить, во что ни стало, защиту «семейных ценностей» - действие, в общем-то, похвальное. Вот только старинной традицией, к сожалению, не является. Нет, конечно, никакой «ювенальной юстиции» до недавнего времени не существовало. Однако это не мешало родственникам использовать любую возможность для того, чтобы сбагрить «лишний рот» куда подальше. Как это было сказано у великого русского писателя Алексея Максимовича Горького (Пешкова):
«…дед сказал мне:
- Ну, Лексей, ты - не медаль, на шее у меня - не место тебе, а иди-ка ты в люди...»
Т.е., иди, зарабатывай деньги сам. Подобное отношение было нормой для представителей мещанства - в том случае, если ребенок не выступал наследником имеющегося хозяйства и не мог использоваться в качестве рабочей силы. В крестьянской среде подобная ситуация встречалась реже - жизнь российского крестьянина представляла собой вечную нехватку рабочей силы. Но в случае, если увеличения количества труда не было возможно (например, при нехватке земли) - то с детьми поступали подобным образом. Что же касается девочек, то для них был определен только один путь - выдача замуж. Как можно раньше (хотя и после полового созревания, т.к. от этого зависело рождение детей, считавшееся непременным условием брака.)
Как не удивительно, но подобная тенденция была характерна не только для низших слоев общества. Представители богатых сословий так же старались выделить своих отпрысков как можно раньше. Разумеется, тут речь не шла о том, чтобы ребенок начинал самостоятельно зарабатывать деньги. Но вот учеба в заведениях с более-менее закрытым типом проживания выступала нормой. Самое известное из подобных закрытых школ в России - знаменитый Пушкинский лицей. Та же известны кадетский корпуса, которых к концу XIX века насчитывалось несколько десятков (самый престижный - Пажеский Корпус, работавший еще со времен Елизаветы). Для девочек дворянского происхождения аналогом кадетских корпусов выступали пресловутые Институты благородных девиц. Впрочем, что там кадеты - даже обучение в «обычной» гимназии, как правило, означало проживание отдельно от семьи - так как в поместьях и небольших городках учебных заведений, как правило, не было (а иметь собственного учителя было дорого).
Подобная ситуация была нормой не только для упомянутой нами Российской Империи, а для всего «цивилизованного мира». Дети низов вкалывали «в людях», дети аристократов обучались в закрытых школах. Везде - от Бомбея до Петербурга - мысль о том, что ребенок с подросткового возраста может (и должен) покинуть семью, выступала никому не казалась предосудительной. В общем, никто никогда нигде не рассматривал семью, как некое место, предназначенное для проживания детей - как это подразумевают наши ревнители традиций. Детей вообще не принимали во внимание (вернее, принимали, но только в очень специфическом смысле - как рабочую силу). С глубокой древности семья имела совершенно иное значение. Тысячи лет во всех слоях общества (от царя до последнего землепашца) она выступала, как «минимальная» хозяйственная единица - и никак иначе. (Разница только в том, что для царя его «хозяйством» выступало государство»).
И именно под подобную хозяйственную роль создавались и «затачивались» все практики традиционного общества . То, что мы обычно именуем воспитанием, было среди них вещью далеко вторичной, и представляло, на деле собой ни что иное, как обучение «рабочей силы»).- а пресловутое воспитание детей в данном процессе оказывалось явлением далеко вторичным. Нет, конечно, помимо чистой передачи трудовых навыков, оно включало в себя и определенный минимум социализации, вроде привития уважения к Церкви или, скажем, нетерпимости к пьянству. Но ведь и подобная социализация детьми никогда не ограничивалась - она с тем же рвением прилагалась и к «взрослым» работникам - если они были. Даже методы, во многом, были похожи - включая использование телесных наказаний. (Ну, детей пороли, конечно, чаще - но они и нарушали общественные нормы так же чаще.)
Ситуация изменилась лишь тогда, когда произошло разделение между производственной и «семейной» деятельностью, т.е., с началом индустриализации. Именно тогда проблема «воспитания» детей, т.е. привитие им неких общественных норм, оказалась разделена с проблемой получения пригодных для хозяйства работников, и стала рассматриваться, как отдельная задача. С этого времени и можно вести речь о зарождении той самой «традиционной семьи», на которую так часто ссылаются наши традиционалисты. Для России это - где-то вторая половина XIX века. (В развитых европейских странах эти процессы происходили примерно в то же время - ну, может быть, лет на пятьдесят раньше.)
* * *
Впрочем, наши «традиционалисты», как правило, говоря о «традиционной семье», имеют в виду сельскую семью послевоенного времени. Даже если при этом и стараются «заглянуть» в более раннее время. Для создания образа «дореволюционной семьи» используется, по сути, та же послевоенная сельская семья. Только к ней искусственным образом «присоединяется» еще некая «религиозность» (понимание которой, впрочем, берется из той же послевоенной жизни). Могут еще «присоединить» и «крепкое хозяйство» - причем, не имея понятия о том, как оно было устроено в реальной крестьянской жизни (например, не учитывая ежегодный передел земли). Причина этого, видимо, в том, что современный традиционализм создавался где-то в конце 1980 годов, и основывался на личных воспоминаниях активного в тот момент поколения. (О причинах зарождения данного явления я пока умолчу.) Плюс широкое распространение образов «сельской жизни» в кинематографе 1950-1960 годов, ставшее основой. Плюс творения «деревенщиков» (выступавших «зародышами» современного традиционализма).
Ирония данной ситуации в том, что именно в эти годы -(1950-1960) происходило ни что иное, как смена господствующего уклада жизни с традиционного на индустриальный. Как раз в это время для подавляющего большинства советских людей (проживающих в сельской местности) семейная и производственная деятельность оказалась полностью разделена. В итоге «традиционная семья» оказалась «освобождена» от того, ради чего она и существовала. В конечном итоге это привело к началу ее трансформации и, в значительной степени, к распаду - что мы и наблюдаем сейчас. Про то, что станет итогом данного пути, надо говорить отдельно. Пока же можно заметить, что процесс этот - абсолютно закономерный: если семья создавалась для хозяйственной деятельности, то исчезновение последней (из семейной жизни) приводит к тому, что все семейные механизмы «подвисают в воздухе». И единственная возможность «вернуть все взад» - это общая деградация системы общественного производства с возвратом к модели: «семья - хозяйственная единица». Подобный процесс происходил и происходит, например, в странах Средней Азии или Ближнего Востока. - там действительно можно наблюдать «укрепление традиционной семьи».
Возвращаясь же к тому, что происходило в 1950-1960 годах, можно заметить, что это переходное состояние действительно создало уникальный же тип семейных отношений: с одной стороны, в связи со всем вышесказанным в нем отношение к жене и детям перестало носить исключительно меркантильный характер. (Впрочем, не до конца - оставалось еще подсобное хозяйство, но эта экономическая нагрузка была много ниже, нежели ранее). С другой - по инерции продолжало сохраняться определенное единство интересов, как пережиток «хозяйственной эпохи» - когда единственно верной стратегией служила забота об «общем благе». В максимальном выигрыше от всего этого оказывались дети: они больше не испытывали на себе необходимость в производительном труде, а напротив, могли пользовались всеми преимуществами потребителей из «общего котла». Однако и «главе семьи» было не так уж и плохо. Его интересы еще воспринимались, как «общесемейные», и, в целом, статус бывшего «патриарха» оставался на довольно высоком уровне.
И все бы было хорошо, но только устойчивости данная схема, как сказано выше, не имела. Рано или поздно, но должно было случиться то, что случилось. А именно - произошла «корректировка» указанной схемы относительно новых условий. Если ранее модели поведения, не соответствующие потребностям семейного производства, жестко «отшивались» (перед угрозой банального голода), то теперь ничего не мешало им реализовываться. «Зашаталась» позиция мужа - его «власть» оказалась «подвисшей»: в отсутствии производственного разделения ролей не существовало ничего, чем он мог бы обосновывать свое высокое положения. Если ранее он пахал, ковал, торговал или воевал - в общем, выполнял «центральную часть» производственной программы, и от того, как он ее выполнял, и зависело все остальное - то теперь этого не было. Собственно, это означало, что единственной причиной, согласно которой его интересы должны учитываться в первую очередь, остается традиция. Привычка. А привычка, не подкрепленная реальностью - обречена на отмирание.
Но и остальные члены семьи оказывались не в лучшем положении. Жена, освобожденная от «экономической тирании» традиционного производства, так же лишалась привычной роли. Готовит борщ - хорошо. Но не критично. Что же касается детей… Ну, тут кризис семьи стал виден еще в 1970 годах. Следование указанной модели «семьи 1950 годов», привело - по мере распада традиций - к тому, что дети все чаще «прикладывались к общему котлу», ничего не давая взамен. Авторитет родителей таял - и прежние методы, вроде наказаний, уже не помогали. Во второй половине 1980 годов «дети» уже практически декларировали, что их ничего не связывает с семейным миром… И лишь деградация экономической системы в 1990 позволило несколько приостановить этот распад (правда, очень страшной ценой).
* * *
Получается, что основная проблема «семьи образца 1950 года» - она же «советская традиционная семья» - состояла в том, что в ней отсутствовал такой важный элемент функционирования социосистемы, как механизм согласования решений. Иначе говоря, до определенного времени никто не задумывался - а что, собственно, представляет из себя семья, кроме совместного проживания. Т.е., если рассматривать семью, как некий минимальный коллектив, то необходима выработка совершенно новых паттернов, новых стратегий - взамен старых, заточенных под «производственный момент». Возможно, следует выявить какие-то новые задачи, стоящие перед этим коллективом. Впрочем, это тема очень большого разговора, который надо вести отдельно.
Но при этом понятно, что вернуть «золотой век советской семьи» уже невозможно. И уж тем более невозможно вернуться к той модели, которой никогда и нигде не существовало - т.е. к той идеализированной «традиционной семье», о чем мечтают современные традиционалисты. На самом деле, если уж и возвращаться назад, то исключительно к реально существовавшей модели, с семейным производством в качестве основы. Однако к этому призывают лишь некоторые, наиболее «отмороженные» сторонники консервативных ценностей, вроде религиозных исламских фундаменталистов, готовых разрушить современный мир ради того, чтобы возродить нравственность. Для большинства же традиционалистов этот путь оказывается слишком радикальным, они не хотят терять преимущества индустриального производства. А равным образом и такие блага современной цивилизации, как, к примеру, доступная медицина. Нужная, прежде всего, самим традиционалистам, поскольку они вполне основательно полагают, что лечение «по методам предков» очень быстро приведет только к одному результату. Это молодые отморозки-фундаменталисты могут выбрать возможность умереть от дизентерии ради права избивать свою жену - для более-менее думающего человека подобный выбор, понятное дело, невозможен.
Вот в этом и состоит главная проблема, и даже, я не побоюсь сказать, трагедия традиционалистов. Защищая некие «традиционные ценности», они при этом вынуждены хвататься за искусственно созданный конструкт «мира традиции», с реальным традиционным обществом имеющий мало общего. Предлагая в качестве альтернативы нынешнему «разврату» «традиционную семью», они предлагают в качестве последней некий «микс» из советской семьи 1950-1960 годов - причем, как сказано выше, довольно неустойчивый - и из лубочных представлений о «дореволюционной жизни». Понятное дело, что данный конструкт крайне противоречив и нереализуем в реальной жизни - что обессмысливает все старания его сторонников. И делает всю их борьбу против существующего распада традиций бессмысленной.
Учитывая то, что под «разрушением традиций» эти люди, как было сказано, подразумевают разрушение мира модерна, данный факт крайне печален. По сути, «традиционалисты» ведут борьбу с верно выявленной «болезнью» - однако средства для этого применяют бессмысленные. Видя разрушение многих привычных конструкций, они пытаются «откатить обратно» - не понимая, что откат этот как раз для всего привычного окажется губительным (да и не возможным). Потому, что реальный откат - это ИГИЛ, разрушение всей современной системы общежития, варварство и нищета - а вовсе не возвращение 1950 или даже 1910 года (поскольку 1910 - это, все же, время начала модернизации). И все проблемы «бэби-боксов» в данной ситуации будут выглядеть просто детской забавой.
Именно поэтому следует понимать, что решение проблем современного общества лежит не в «возвращении традиций», особенно тех, которых никогда не было - а в попытках разрешения базовых противоречий нынешнего мира. Правда, это разрешение может быть весьма необычным - но иного пути нет…
«Бэби-боксы» - это особо оборудованное место, где матери, желающие отказаться от ребенка, могли бы анонимно его оставить. Конструктивно оно представляет собой ящик, имеющий две двери - «внешнюю» (обращенную на улицу), и внутреннюю (обращенную в помещение) - размещаемый на территории роддомов и больниц. «Отказница» открывает внешнюю дверь, кладет туда ребенка, и уходит - а через некоторое время персонал лечебного заведения открывает дверь внутреннюю, и забирает ребенка к себе.
Подобные «детские ящики» существую во многих странах, причем даже в таких развитых, как Германия, Франция или Италия. В России они стали устанавливаться с 2011 года. Однако с самого начала это явление оказалось подвергнуто достаточно жесткой критике. Причем, в российской блогосфере эта критика актуальна до сих пор, последний раз ее всплеск был совсем недавно. Это показывает, что, несмотря на кажущуюся простоту данного решеня, в ситуации с «бэби-боксами» все очень просто. И сторонники, и противники «детских ящиков» выдвигают самые различные аргументы в защиту своей точки зрения, причем порой самые неожиданные.
Впрочем, история с этими «боксами» достаточно непростая. Например, цена за данное творение составляет около 800 тыс. рублей. При том, что это - по сути, алюминиевая камера с двумя дверками (возможно еще как-то термостатированная, но не суть важно), подобная цена кажется довольно завышенной. Впрочем, это тут не самое важное. Более интересно то, что никакого юридического статуса «бэби-боксы» в данный момент не имеют. И все оставленные в них дети ничем не отличаются от детей, брошенных на лавочках или в подъездах. Из этого вытекает, что правоохранительные органы обязаны расследовать каждый подобный случай не в меньшей степени, нежели при ином нахождении детей - и, в перспективе, обеспечить поиск родителей.
Разумеется, есть возможность изменения существующего законодательства, (и более того, оно готовится) - но это не отменяет того факта, что начиная с 2011 года, и по сей день никакого официального статуса эти самые «ящики» не имеют. И, следовательно, все заинтересованные в этом лица и организации (фонд «Колыбель надежды») на самом деле пиарят весьма сомнительное и дорогостоящее дело. Правда, вряд ли они занимаются этим сознательно: на самом деле тут, скорее, мы имеем простое копирование существующего на Западе решения, при нулевой адаптации его к российским условиям. Подобные действия не являются чем-то уникальным, напротив, они характерны для отечественных благотворителей, настроенных, в большинстве своем, крайне прозападно.
Это так же хорошо известный факт, и многие лица, настроенные патриотично, часто обвиняют благотворителей в том, что те являются «пятой колонной». Но на самом деле, тут не требуется никакой конспирологии, все объясняется гораздо проще. Просто благотворителями становятся, мягко сказать, не от бедности. А достаток в современной РФ имеют, понятное дело, лица, наиболее адаптированные к существующему зависимому положению вещей. Т.е. «западники».Именно поэтому они «не глядя» перенимают все используемые их «старшими коллегами» практики, не особенно задумываясь об актуальности этих практик у нас. К сожалению, этим страдают не только благотворительные фонды, но и подавляющее большинство представителей российской элиты, включая чиновников. Именно поэтому пресловутые «бэби-боксы», как правило, устанавливаются «под личным патронажем» губернаторов и иных государственных лиц, что позволяет «закрывать глаза» на несоответствие данного решения действующему законодательству...
* * *
Впрочем, тут нет смысла подробно разбирать данное явление - в конце-концов, никто не может указать благотворителям, куда тратить деньги. Тем более, что и с противниками данных «ящиков» так же не все просто. А противников этих немало - начиная от пресловутого омбудсмена Астахова и заканчивая многочисленными сторонниками «русских традиций». Но если с Астаховым, в общем-то, все ясно и абсолютно неинтересно, то традиционалисты представляют собой весьма значимый феномен современной жизни. И столкновение их с указанными «детскими ящиками» представляет собой довольно удобный пример, который помогает увидеть суть данного явления. Возьмем, к примеру, те обвинения, которые защитники традиций выдвигают против «бэби-боксов». Среди них есть откровенно бредовые - вроде того, что «бэби-боксы» могут поспособствовать появлению «рынка детей». (Разбирать его тут не буду. Отмечу только, что, как сказано выше, особой разницы между «ящиками» и скамейками не существует, а значит, можно столь же уверенно заявлять, что наличие последних ведет к росту торговли детьми. Более того, установка «бэби-боксов» исключительно в медицинских учреждениях многократно улучшает возможность контроля за ними. И если правоохранительные органы не занимаются этим - то значит, проблема в правоохранительных органах…)
Однако встречаются и те, что, на первый взгляд, выглядят здраво. Например, то, что наличие «детских ящиков» приводит к разрушению самой основы семьи - отношения матери и ребенка. Что легкость, с которой женщина может оставить младенца, ее анонимность в данном случае, стимулирует ее на подобный шаг. А следовательно - это не что иное, как удар по традициям и нормам нашего народа, по самому «ядру» его существования. Данное утверждение разделяется очень многими людьми, и, в отличие от обвинений «в организации рынка детей», оно выглядит, как весьма разумное. Действительно, факт «размывания традиций» замечается многими, и понятно, что заграничное новшество, да еще затрагивающее столь «интимную сферу», как отношение матери и ребенка, кажется многим способствующим этому процессу.
Но «не все тут так однозначно». Прежде всего, стоит упомянуть, что - несмотря на активную критику со стороны «традиционалистов» - сам принцип оставления детей в «детских ящиках» самый, что ни на есть, традиционный. Детей оставляли на порогах монастырей и богатых домов еще в Средние века. Более того, именно для христианства появление особых мест, где мать могла оставить ненужного ей ребенка, являлось символом привития обществу более угодных Богу нравов… Потому, что все прекрасно знали, что делают с детьми при отсутствии таковых мест. Ведь инфантицид был реальностью человечества с глубокой древности (с самого момента его появления), и то, что с момента принятия религии Христа, нежеланных детей уже не сбрасывали открыто со скалы, а втихую закапывали где-нибудь на задворках, дело меняло мало. Поэтому замена этого действия на подкидывание младенца к монастырскому крыльцу было реально великим делом в плане христианизации нравов.
Впрочем, полностью побороть убийство детей христианству не удалось - даже указанный простой путь оказался слишком сложным для несчастных женщин, загнанных в самую гущу общественного Инферно. И тайное уничтожение детей было обыденным явлением еще в начале ХХ века. Даже в самых развитых странах. Лишь гуманизация жизни, связанная с улучшением положения масс, с предоставлением женщинам прав и материальной помощи, начавшаяся после Первой Мировой войны (и особенно развившаяся после Второй Мировой войны), привела к исчезновению практики убийства нежеланных детей. Именно с этого времени можно говорить о том, что практика «бэби-боксов» перестала быть актуальной, что подбросить младенца к чужим дверям стало означать какое-то неприличное деяние. В общем, мир оказался обратным относительно представлений традиционалистов. Это модернизация общества привела к искоренению (почти) практики подбрасывания детей. А для традиционного общества данное поведение, напротив, оставление детей матерями является если не нормой, то весьма распространенным явлением.
* * *
Впрочем, одними младенцами тут не ограничивается: для общества традиции вообще характерно довольно специфическое (с нашей точки зрения) отношение к детям. Взять например, такое явление, как обязательное проживание ребенка в семье. Для современных сторонников «традиционных ценностей» оно выступает непререкаемой аксиомой. Взять хотя бы главное обвинение, направленное против пресловутой «ювенальной юстиции». Оно состоит в том, что «нельзя лишать ребенка семьи». Само стремление обеспечить, во что ни стало, защиту «семейных ценностей» - действие, в общем-то, похвальное. Вот только старинной традицией, к сожалению, не является. Нет, конечно, никакой «ювенальной юстиции» до недавнего времени не существовало. Однако это не мешало родственникам использовать любую возможность для того, чтобы сбагрить «лишний рот» куда подальше. Как это было сказано у великого русского писателя Алексея Максимовича Горького (Пешкова):
«…дед сказал мне:
- Ну, Лексей, ты - не медаль, на шее у меня - не место тебе, а иди-ка ты в люди...»
Т.е., иди, зарабатывай деньги сам. Подобное отношение было нормой для представителей мещанства - в том случае, если ребенок не выступал наследником имеющегося хозяйства и не мог использоваться в качестве рабочей силы. В крестьянской среде подобная ситуация встречалась реже - жизнь российского крестьянина представляла собой вечную нехватку рабочей силы. Но в случае, если увеличения количества труда не было возможно (например, при нехватке земли) - то с детьми поступали подобным образом. Что же касается девочек, то для них был определен только один путь - выдача замуж. Как можно раньше (хотя и после полового созревания, т.к. от этого зависело рождение детей, считавшееся непременным условием брака.)
Как не удивительно, но подобная тенденция была характерна не только для низших слоев общества. Представители богатых сословий так же старались выделить своих отпрысков как можно раньше. Разумеется, тут речь не шла о том, чтобы ребенок начинал самостоятельно зарабатывать деньги. Но вот учеба в заведениях с более-менее закрытым типом проживания выступала нормой. Самое известное из подобных закрытых школ в России - знаменитый Пушкинский лицей. Та же известны кадетский корпуса, которых к концу XIX века насчитывалось несколько десятков (самый престижный - Пажеский Корпус, работавший еще со времен Елизаветы). Для девочек дворянского происхождения аналогом кадетских корпусов выступали пресловутые Институты благородных девиц. Впрочем, что там кадеты - даже обучение в «обычной» гимназии, как правило, означало проживание отдельно от семьи - так как в поместьях и небольших городках учебных заведений, как правило, не было (а иметь собственного учителя было дорого).
Подобная ситуация была нормой не только для упомянутой нами Российской Империи, а для всего «цивилизованного мира». Дети низов вкалывали «в людях», дети аристократов обучались в закрытых школах. Везде - от Бомбея до Петербурга - мысль о том, что ребенок с подросткового возраста может (и должен) покинуть семью, выступала никому не казалась предосудительной. В общем, никто никогда нигде не рассматривал семью, как некое место, предназначенное для проживания детей - как это подразумевают наши ревнители традиций. Детей вообще не принимали во внимание (вернее, принимали, но только в очень специфическом смысле - как рабочую силу). С глубокой древности семья имела совершенно иное значение. Тысячи лет во всех слоях общества (от царя до последнего землепашца) она выступала, как «минимальная» хозяйственная единица - и никак иначе. (Разница только в том, что для царя его «хозяйством» выступало государство»).
И именно под подобную хозяйственную роль создавались и «затачивались» все практики традиционного общества . То, что мы обычно именуем воспитанием, было среди них вещью далеко вторичной, и представляло, на деле собой ни что иное, как обучение «рабочей силы»).- а пресловутое воспитание детей в данном процессе оказывалось явлением далеко вторичным. Нет, конечно, помимо чистой передачи трудовых навыков, оно включало в себя и определенный минимум социализации, вроде привития уважения к Церкви или, скажем, нетерпимости к пьянству. Но ведь и подобная социализация детьми никогда не ограничивалась - она с тем же рвением прилагалась и к «взрослым» работникам - если они были. Даже методы, во многом, были похожи - включая использование телесных наказаний. (Ну, детей пороли, конечно, чаще - но они и нарушали общественные нормы так же чаще.)
Ситуация изменилась лишь тогда, когда произошло разделение между производственной и «семейной» деятельностью, т.е., с началом индустриализации. Именно тогда проблема «воспитания» детей, т.е. привитие им неких общественных норм, оказалась разделена с проблемой получения пригодных для хозяйства работников, и стала рассматриваться, как отдельная задача. С этого времени и можно вести речь о зарождении той самой «традиционной семьи», на которую так часто ссылаются наши традиционалисты. Для России это - где-то вторая половина XIX века. (В развитых европейских странах эти процессы происходили примерно в то же время - ну, может быть, лет на пятьдесят раньше.)
* * *
Впрочем, наши «традиционалисты», как правило, говоря о «традиционной семье», имеют в виду сельскую семью послевоенного времени. Даже если при этом и стараются «заглянуть» в более раннее время. Для создания образа «дореволюционной семьи» используется, по сути, та же послевоенная сельская семья. Только к ней искусственным образом «присоединяется» еще некая «религиозность» (понимание которой, впрочем, берется из той же послевоенной жизни). Могут еще «присоединить» и «крепкое хозяйство» - причем, не имея понятия о том, как оно было устроено в реальной крестьянской жизни (например, не учитывая ежегодный передел земли). Причина этого, видимо, в том, что современный традиционализм создавался где-то в конце 1980 годов, и основывался на личных воспоминаниях активного в тот момент поколения. (О причинах зарождения данного явления я пока умолчу.) Плюс широкое распространение образов «сельской жизни» в кинематографе 1950-1960 годов, ставшее основой. Плюс творения «деревенщиков» (выступавших «зародышами» современного традиционализма).
Ирония данной ситуации в том, что именно в эти годы -(1950-1960) происходило ни что иное, как смена господствующего уклада жизни с традиционного на индустриальный. Как раз в это время для подавляющего большинства советских людей (проживающих в сельской местности) семейная и производственная деятельность оказалась полностью разделена. В итоге «традиционная семья» оказалась «освобождена» от того, ради чего она и существовала. В конечном итоге это привело к началу ее трансформации и, в значительной степени, к распаду - что мы и наблюдаем сейчас. Про то, что станет итогом данного пути, надо говорить отдельно. Пока же можно заметить, что процесс этот - абсолютно закономерный: если семья создавалась для хозяйственной деятельности, то исчезновение последней (из семейной жизни) приводит к тому, что все семейные механизмы «подвисают в воздухе». И единственная возможность «вернуть все взад» - это общая деградация системы общественного производства с возвратом к модели: «семья - хозяйственная единица». Подобный процесс происходил и происходит, например, в странах Средней Азии или Ближнего Востока. - там действительно можно наблюдать «укрепление традиционной семьи».
Возвращаясь же к тому, что происходило в 1950-1960 годах, можно заметить, что это переходное состояние действительно создало уникальный же тип семейных отношений: с одной стороны, в связи со всем вышесказанным в нем отношение к жене и детям перестало носить исключительно меркантильный характер. (Впрочем, не до конца - оставалось еще подсобное хозяйство, но эта экономическая нагрузка была много ниже, нежели ранее). С другой - по инерции продолжало сохраняться определенное единство интересов, как пережиток «хозяйственной эпохи» - когда единственно верной стратегией служила забота об «общем благе». В максимальном выигрыше от всего этого оказывались дети: они больше не испытывали на себе необходимость в производительном труде, а напротив, могли пользовались всеми преимуществами потребителей из «общего котла». Однако и «главе семьи» было не так уж и плохо. Его интересы еще воспринимались, как «общесемейные», и, в целом, статус бывшего «патриарха» оставался на довольно высоком уровне.
И все бы было хорошо, но только устойчивости данная схема, как сказано выше, не имела. Рано или поздно, но должно было случиться то, что случилось. А именно - произошла «корректировка» указанной схемы относительно новых условий. Если ранее модели поведения, не соответствующие потребностям семейного производства, жестко «отшивались» (перед угрозой банального голода), то теперь ничего не мешало им реализовываться. «Зашаталась» позиция мужа - его «власть» оказалась «подвисшей»: в отсутствии производственного разделения ролей не существовало ничего, чем он мог бы обосновывать свое высокое положения. Если ранее он пахал, ковал, торговал или воевал - в общем, выполнял «центральную часть» производственной программы, и от того, как он ее выполнял, и зависело все остальное - то теперь этого не было. Собственно, это означало, что единственной причиной, согласно которой его интересы должны учитываться в первую очередь, остается традиция. Привычка. А привычка, не подкрепленная реальностью - обречена на отмирание.
Но и остальные члены семьи оказывались не в лучшем положении. Жена, освобожденная от «экономической тирании» традиционного производства, так же лишалась привычной роли. Готовит борщ - хорошо. Но не критично. Что же касается детей… Ну, тут кризис семьи стал виден еще в 1970 годах. Следование указанной модели «семьи 1950 годов», привело - по мере распада традиций - к тому, что дети все чаще «прикладывались к общему котлу», ничего не давая взамен. Авторитет родителей таял - и прежние методы, вроде наказаний, уже не помогали. Во второй половине 1980 годов «дети» уже практически декларировали, что их ничего не связывает с семейным миром… И лишь деградация экономической системы в 1990 позволило несколько приостановить этот распад (правда, очень страшной ценой).
* * *
Получается, что основная проблема «семьи образца 1950 года» - она же «советская традиционная семья» - состояла в том, что в ней отсутствовал такой важный элемент функционирования социосистемы, как механизм согласования решений. Иначе говоря, до определенного времени никто не задумывался - а что, собственно, представляет из себя семья, кроме совместного проживания. Т.е., если рассматривать семью, как некий минимальный коллектив, то необходима выработка совершенно новых паттернов, новых стратегий - взамен старых, заточенных под «производственный момент». Возможно, следует выявить какие-то новые задачи, стоящие перед этим коллективом. Впрочем, это тема очень большого разговора, который надо вести отдельно.
Но при этом понятно, что вернуть «золотой век советской семьи» уже невозможно. И уж тем более невозможно вернуться к той модели, которой никогда и нигде не существовало - т.е. к той идеализированной «традиционной семье», о чем мечтают современные традиционалисты. На самом деле, если уж и возвращаться назад, то исключительно к реально существовавшей модели, с семейным производством в качестве основы. Однако к этому призывают лишь некоторые, наиболее «отмороженные» сторонники консервативных ценностей, вроде религиозных исламских фундаменталистов, готовых разрушить современный мир ради того, чтобы возродить нравственность. Для большинства же традиционалистов этот путь оказывается слишком радикальным, они не хотят терять преимущества индустриального производства. А равным образом и такие блага современной цивилизации, как, к примеру, доступная медицина. Нужная, прежде всего, самим традиционалистам, поскольку они вполне основательно полагают, что лечение «по методам предков» очень быстро приведет только к одному результату. Это молодые отморозки-фундаменталисты могут выбрать возможность умереть от дизентерии ради права избивать свою жену - для более-менее думающего человека подобный выбор, понятное дело, невозможен.
Вот в этом и состоит главная проблема, и даже, я не побоюсь сказать, трагедия традиционалистов. Защищая некие «традиционные ценности», они при этом вынуждены хвататься за искусственно созданный конструкт «мира традиции», с реальным традиционным обществом имеющий мало общего. Предлагая в качестве альтернативы нынешнему «разврату» «традиционную семью», они предлагают в качестве последней некий «микс» из советской семьи 1950-1960 годов - причем, как сказано выше, довольно неустойчивый - и из лубочных представлений о «дореволюционной жизни». Понятное дело, что данный конструкт крайне противоречив и нереализуем в реальной жизни - что обессмысливает все старания его сторонников. И делает всю их борьбу против существующего распада традиций бессмысленной.
Учитывая то, что под «разрушением традиций» эти люди, как было сказано, подразумевают разрушение мира модерна, данный факт крайне печален. По сути, «традиционалисты» ведут борьбу с верно выявленной «болезнью» - однако средства для этого применяют бессмысленные. Видя разрушение многих привычных конструкций, они пытаются «откатить обратно» - не понимая, что откат этот как раз для всего привычного окажется губительным (да и не возможным). Потому, что реальный откат - это ИГИЛ, разрушение всей современной системы общежития, варварство и нищета - а вовсе не возвращение 1950 или даже 1910 года (поскольку 1910 - это, все же, время начала модернизации). И все проблемы «бэби-боксов» в данной ситуации будут выглядеть просто детской забавой.
Именно поэтому следует понимать, что решение проблем современного общества лежит не в «возвращении традиций», особенно тех, которых никогда не было - а в попытках разрешения базовых противоречий нынешнего мира. Правда, это разрешение может быть весьма необычным - но иного пути нет…