Мягкое народное в твердой архитектуре
Варламов написал про то, что надежный отличительный признак любого отечественного города от европейского - это заборы. Очевидная вещь, которая материализует один из экстремумов архитектуры в теории архитектора Леонида Павлова. Тот справедливо указывал, что архитектура (он понимал ее максимально широко, включая и городскую жизнь) - во-первых, не изображает, а преображает окружающий мир. Архитектура создает и формирует мир, а не отражает его. А во-вторых, она всегда политична и выполняет совершенно определенные социальные, общественные задачи.
Возвращаясь к заборам - заборы в России формируют расчлененное социальное тело, именно они и разрезают его, отделяя тех, от этих. Многочисленные заборы - это первое, что начало массово появляться в России после распада СССР и формирования института частной собственности. Заборы служили защитой, преградой, символически и географически обозначающей собственность. Слабость института частной собственности диктовала высоту забора - чем ценнее собственность, тем больше ей угрожают, следовательно забор выполнял функцию крепости с бойницами.
Коллективное "народное" тело - мягкое, текучее, слабое, любопытное, подвижное. Оно пребывает в архитектуре (понимаемой широко - и как урбанистическая среда, и как внутренняя среда жилищ, и как общественные пространства). Эта среда неподвижна, тверда, сильна и тяготеет к вечности. Тогда как "народное" тело - смертно и уязвимо. В этой среде любые перегородки и ограждения, любые стены в своей основной функции имеют задачу разделения, расщепления коллективного тела. Например, оградить членов одного сообщества от всех остальных, детей в детском саду - от всех остальных. Это вторичная, но не менее существенная функция, чем первичная (защита от природных сил и стихий, от непогоды и тд.).
Дома тело и уютно, но не менее важно, что дома все свои, - сообщество, отделенное от остальных стенами, дверями и окнами. Границы в архитектуры зримы и очевидны. Они отделяют тех, кто внутри той или иной социальной сборки, от тех, кто вне этого сообщества. Заборы выполняют ровно ту же функцию: от-деление тех от этих, т.е. различения.
Стены и любые другие ограждения материализуют представления цивилизации о политическом порядке, о правилах, о законе.
И противоположные тренды России и Европы указывают на то, что происходит с социальными границами и перегородками внутри социума.
Победившая западная социал-демократия стремится стереть внутренние границы между богатыми и бедными, между мигрантами и местными, между мужчинами и женщинами, между теми кто внутри и теми кто снаружи. Следовательно, совершенно логично, что и заборы в такой политической структуре будут уменьшаться, стираться, делаться более условными. Причем, сами по себе, эти разделения не исчезают, - они лишь покидают материальный мир, чтобы прочно утвердиться во внутреннем мире западного человека. Гражданин западной страны не будет в подавляющем большинстве случаев нарушать закон и заезжать на пешеходную часть. Поэтому и забор между проезжей частью и пешеходной (на что указывает Варламов) - условный, декоративный, символический. Нет необходимости держать собаку на поводке, если она никуда не убегает и не думает о побеге.
В России иная ситуация. Власть переформатирует социальное тело, переконструирует российское общество. И забор в этом смысле - один из важнейших инструментов формирования нового социального тела, разделенного на многочисленные сословия. А поскольку правила постоянно меняются, никто ни в чем не уверен, новая структура живого тела очень уязвима и сверхподвижна - то и заборы велики и длинны. Заборами нас форматируют, лепят новое общество с новыми запретами, которые пока больше снаружи, чем изнутри.