Женщины-журналисты и психологическая травма
2 февраля в Москве прошла конференция "Женщины-журналистки как носительницы языка мира" - об этом я еще напишу, когда будут материалы и фотографии. А пока - статья-рассуждение, написанная к этой конференции.
Когда мы говорим о журналистах и журналистике, нужно ли уточнять, является ли репортер женщиной или мужчиной? Наверное, во многих аспектах профессиональной деятельности это разделение - лишнее. Различия в стиле изложения, в преподнесении материала, в использовании фраз и оборотов, в расстановке акцентов - скорее индивидуальные, нежели гендерные. И тем не менее, в такой области, как освещение травмирующих событий, катастроф, трагедий, можно попробовать порассуждать на тему того, в чем особенности "женской" журналистики.
Тем, кто выбирает для себя профессию журналиста, иногда приходится преодолевать базовый, казалось бы, инстинкт самосохранения. Репортеры часто по доброй воле становятся свидетелями или даже участниками экстремальных событий. Кроме того, что такое событие нужно пережить, журналист должен еще и в определенной степени "дистанцироваться" от него и суметь передать информацию читателю или зрителю. На месте катастрофы или трагедии журналист взаимодействует с пострадавшими или их близкими, которые могут находиться в состоянии шока или истерики, оцепенения или глубокого горя. Поэтому кроме "первичной" травмы, когда сам журналист становится непосредственным участником катастрофы, даже если этого не происходит, существует риск получить травму "вторичную" - от интенсивного общения со страдающими людьми и принятием на себя чужого горя.
В последнее время мы все больше обсуждаем влияние психологических травм на профессиональную деятельность и психологическое здоровье журналистов. К сожалению, пока довольно малое количество профессионалов имеет возможность получить специальную психологическую подготовку перед тем, как столкнуться с травмой, и пройти программу поддержки после тяжелого задания. Чаще всего приходится полагаться на метод проб и ошибок и собственную интуицию...
Первые шаги к тому, чтобы приблизить журналистов к пониманию психологической травмы, были сделаны в США, где в 1999 г. был основан Центр Дарт по изучению журналистики и травмы (фактически работа по созданию специальных образовательных программ началась чуть раньше, в 1991 г.). Центр объединяет журналистов, преподавателей журналистики и психологов по всему миру, работа которых направлена на повышение качества освещения трагедий и конфликтов в средствах массовой информации, а также изучение эмоциональных последствий таких репортажей для самих журналистов. В настоящее время работа Центра Дарт активно расширяется и ведется не только в США, но и во многих странах Европы, в Австралии; разработка информационных материалов и программ поддержки ведется и в России.
Пока в этой области не так много гендерных исследований. Тем не менее можно наметить несколько моментов для последующего обсуждения.
Психологи, изучающие последствия травматического воздействия, отмечают, что, хотя гендерных различий в реакцию на травму не так много, можно выделить, например, такое статистически значимое различие, как более позитивное восприятие мира женщинами, нежели мужчина ми. Это различие между полами наблюдается как среди людей, переживших травму, так и у тех, кто не имел травматического опыта (R. Janoff-Bulman: Shattered Assumptions: Towards the New Psychology Of Trauma, 1992).
Далее, в 2003 г. группа ученых при поддержке Национального института психического здоровья (National Institute of Mental Health) обнаружила, что теория, согласно которой в стрессовой обстановке у человека возникает стереотипная биологическая реакция "бей или беги", была выведена из исследований, проводившихся в основном на мужчинах. Возможно, они были более стабильными испытуемыми, тогда как цикличность биологических процессов у женщин рождала довольно противоречивую и часто не поддающуюся объяснениям картину. Данная группа исследователей, однако, предложила рассматривать женскую реакцию на стресс не в терминах "бей или беги" (fight or flight), а в терминах "проявляй заботу и оказывай помощь (будь другом)" (tend and befriend). Они считают, что в процессе эволюции женская реакция на стресс развивалась таким образом, чтобы увеличить шансы на спасение ее и потомства в критической ситуации. Тенденция "проявлять заботу и оказывать помощь" означает, что в опасных обстоятельствах женщина в первую очередь оберегает потомство и стремится к созданию социального круга с целью взаимного обмена ресурсами и совместной защиты. Таким образом, утверждают ученые, в стрессовой ситуации женщины гораздо более склонны к объединению, нежели мужчины.
Если говорить более конкретно именно о женщинах-журналистах, ряд интересных исследований провел канадский психиатр Энтони Файнштейн, написавший несколько книг о военных журналистах. Файнштейн ссылается на многочисленные исследования, согласно которым в популяции в целом женщины примерно в два раза чаще, чем мужчины, испытывают такие психологические проблемы, как посттравматическое стрессовое расстройство, депрессию и тревожные расстройства. Однако его сравнение психологических портретов 110 военных журналистов-мужчин и 30 военных журналистов-женщин не выявило никаких гендерных различий в области психопатологий. Симптомы депрессии, тревожности, психосоматических нарушений, социальных дисфункций или суицидальных намерений женщины проявляли не чаще, чем мужчины. В области демографических характеристик женщины, участвовавшие в исследовании, также не отличались от мужчин. Единственное различие, которое обнаружил Файнштейн, лежало в области семейного положения: среди женщин всего 24% имели супруга, тогда как 52% мужчин были женаты.
Если замужние женщины были в меньшинстве, то матерей среди них было и подавно меньше. Трое из женщин-журналистов, участвовавших в исследовании Файнштейна, были матерями, и у каждой было по одному ребенку. Одна из них, Ивонн Ридли, призналась исследователю, что в определенный момент самым тяжелым для нее было не то, что происходило в Афганистане, а обрушившаяся на нее по возвращении домой критика - ее обвиняли в том, что она пренебрегла своими обязанностями матери (аналогичные, и очень агрессивные, обвинения мы видим в документальном фильме Маши Новиковой "Анна: семь лет на линии фронта" об Анне Политковской).
Другая участница исследования, Мегги О-Кейн сказала, что ее вдохновил пример репортера "Сандей Таймс" Мари Колвин, которая отказалась покинуть Восточный Тимор во время террора. Мегги пыталась представить, что сделала бы она, если бы была на месте Мари? "Передо мной возникла бы дилемма. Я - мать. Что мне делать? Возможно, эта мысль вызвала бы у меня желание бежать. Но потом я бы оглянулась и увидела всех этих матерей с их детьми. Единственное, что давало им защиту - была пресса. Я не изображаю из себя "героя", но я бы хотела приносить пользу".
Еще одним предметом обсуждения гендерных различий и дополнительной опасности для женщин на войне является "неудобная" тема сексуального насилия. Энтони Файнштейн задавал этот вопрос участницам своего исследования. Все они согласились, что у них были опасения на эту тему, однако только одна действительно пережила прямую угрозу изнасилования. Многие женщины отметили, что многие военные-мужчины изо всех сил старались защитить журналисток от рискованных ситуаций. А иногда случалось, что угроза жизни была такой явной, что для опасений по поводу изнасилования просто не оставалось места.
Одна журналистка подверглась попытке изнасилования, и в момент интервью, спустя восемь месяцев после инцидента, по-прежнему отмечала, что не выносит запахов, напоминающих о той ситуации и вида людей, похожих на тех насильников (A. Feinstein, Journalists Under Fire, 2006).
Нужно сказать, что сексуальное насилие - "больная" тема даже в "цивилизованном" мире. Вопреки устоявшимся представлениям, жертвой изнасилования может стать человек любого возраста и пола, из любого социального слоя. В общественном сознании эта "скользкая" проблема, имеющая вековую историю существования и всего 30-40-летнюю практику открытого изучения, овеяна небывалым количеством архаичных мифов и предрассудков, практически не затронутыми ни сексуальной революцией, ни процессами эмансипации.
Среди многочисленных мифов отметим один, который можно распространить на разные случаи травматических ситуаций, не только насилие. Люди склонны верить в то, что мы живем в справедливом мире, в котором мы контролируем свое будущее и можем избежать негативных событий, если будем "правильно" себя вести. Такие убеждения поддерживают наше базовое чувство безопасности. Поэтому люди, не пережившие экстремальных событий, могут перекладывать ответственность за насилие и другие преступления на плечи пострадавших и находить в случившемся вину самой жертвы. Более того, даже люди, пережившие психологическую травму, обычно находят, за что себя обвинить. Принимая на себя ответственность за случившееся, люди сохраняют в какой-то степени ощущение контроля над своей жизнью.
Можно предположить, что для женщин-журналистов этот аспект может быть источником дополнительного психологического стресса - кроме "первичной" травмы, полученной в военной зоне, ей, возможно, придется столкнуться с непониманием и обвинениями в нарушении "гендерной роли" уже в мирной обстановке.
Большинство журналистов, как женщин, так и мужчин, справляются с травматическими последствиями самостоятельно - и исследование Файнштейна, проведенное на военных журналистах, показало, что женщины в этой области не уступают мужчинам. Сама профессия, хоть и подвергает репортеров повышенному риску психологической травматизации, предоставляет и средства для того, чтобы успешнее справиться с травмой. Структурирование хаотической действительности во внятном рассказе или сюжете, предоставление пострадавшим возможности проговорить пережитый опыт и, возможно, обратить его на пользу другим - все это помогает хоть частично восстановить ощущение контроля над происходящим и придает событиям некоторую осмысленность (тот психологический факт, что в преодолении кризиса женщины больше, нежели мужчины, склонны к обсуждению и проговариванию переживаемых проблем, можно также учитывать в обсуждениях гендерных различий в журналистике).
Тем не менее, хотелось бы, чтобы в случае возникновения психологических трудностей после опасного задания журналисты не рисковали быть обвиненными в непрофессионализме и не оставались бы один на один со своими проблемами. Зачастую приходится замалчивать и подавлять свой травматический опыт, вместо того, чтобы прорабатывать его, а это может приводить к дезадаптивным попыткам совладания с негативными эмоциями - чрезмерному употреблению алкоголя и сигарет, развитию эмоциональной отстраненности, неудовлетворенности собой и работой. Важно, чтобы обращаться за психологической поддержкой после тяжелого задания было не зазорно. Но еще более важно, чтобы было, куда обращаться за такой поддержкой.
Возможно, журналистика будущего, к которой призывают исследования Центра "Дарт", - та, что уделяет внимание не только мгновенному реагированию на травматические происшествия, боль и отчаяние, но и рассказу о том, как люди преодолевают последствия катастроф и конфликтов; та, что делает акцент не на описании ужасов, а на поиске силы и ресурсов в самых безнадежных ситуациях; та, в которой журналисты принимают в расчет собственные эмоции и не боятся их обсуждать - ближе к "женской" журналистике?
О. Кравцова