Юлия Якушева: Смотрите! Может быть, так спасают мир
Статья по мотивам фильма Грега Келли и Эрика Фосса "По ту сторону слов: Фотографы войны"
(статья написана для проекта Frontline Россия)
Им бы остаться без работы. Им бы не найти занятия "по профессии" на всей планете. И от того заняться врачеванием, модой, литературой, стать хирургами, политиками, художниками-мультипликаторами - как они бы и хотели, если бы смогли заново прожить свою жизнь. Они - это фотографы войны, фотографы беды и всего того, на что не хочется смотреть. В фильме Грега Келли и Эрика Фосса "За гранью слов: Фотографы войны" они рассказывают о профессии, которая во многих смыслах оказывается "слишком", чтобы посвятить ей всю свою жизнь, впрочем, уже посвященную.
"Фотография не может изменить мир. Но она может помочь: если один снимок может разбудить одного человека, который решит, например, посвятить свою жизнь помощи голодающим детям Африки, - работа выполнена", - верят они, снова и снова щелкая затвором фотоаппарата. И каждый раз, отбирая снимки, они задаются одним и тем же вопросом: "Стоит ли вообще показывать их кому бы то ни было?" Такой же вопрос я задала некоторым своим коллегам и друзьям. Однозначного ответа нет. Но обсуждение должно состояться.
Кто знает, что в мире умирают от голода дети?
Кто знает, что в военных конфликтах гибнут тысячи людей?
Кто знает, что один человек может жестоко убить другого?
Кто понимает?
"Они", видевшие все это многократно, наверное, понимают больше других. "Мы" особо не вникаем… Некоторые зарубежные психологи и исследователи журналистики полагают, что в разных культурах страдания переживают по-разному. Мне сложно сформулировать и сравнить наш (с оговорками) способ переживания. Но студенты факультетов журналистики редко приходят на показы таких вот фильмов, журналисты не снимают их про фотографов, фотографы не признаются, каково им. А видеоролик с изнасилованием школьника - показывать или нет? Фотографию убитого Усамы бен Ладена - показывать или нет? И если показывать - или нет, - то как объясняться? Показывать ли, нет ли, но говорить об этом точно нужно. И если бы удалось это обсудить, например, с героями фильма Келли и Фосса, беседа могла бы получиться примерно такой...
Жан-Франсуа Лерой, фотограф: Когда я задаюсь вопросом, показывать ли аудитории ужасные снимки, такие, например, где пинают, как мяч, человеческую голову, я отвечаю - да. Это мой долг - знать. Это наш общий долг - понимать, что происходит в мире, в котором мы живем. И, слава богу, фотографы помогают нам в этом.
Анна Кабикова, журналист: С профессиональной журналистской точки зрения мне кажется, как бы кощунственно, может быть, это ни звучало, что здесь работает механизм греческой трагедии: страшное в сочетании с эстетикой изображения позволяет испытать катарсис, чистое и сильное чувство сопереживания другим людям.
Джеймс Нахтвей, фотограф: Эти снимки нарушают душевное спокойствие, они затрагивают что-то глубинное.
Татьяна Макарова, журналист: Вовсе не обязательно фотографировать горы трупов и фрагменты человеческих тел, чтобы показать весь ужас происходящего. Кадры с мест трагедий и катастроф обязательно должны оказывать сильное воздействие на человеческое сознание. А иначе какой смысл вообще в журналистике? Но при этом не следует эксплуатировать нездоровый интерес к крови, мучениям, телесному уродству. Воздействие должно быть иного характера, осуществляться на более высоком уровне и взывать к другим струнам души. Первый пример, который пришел в голову: протез, прислоненный к стене детской, может быть гораздо страшнее, чем искалеченный ребенок. Во-первых, такой кадр не эксплуатирует вышеозначенные темы, во-вторых, оставляет простор для фантазии, что нередко составляет половину впечатлений.
Филипп Джонс Гриффитс, фотограф: Я стараюсь, чтобы в снимке было что-то человечное, что-то, что вызывает чувства. Например, деформированные маленькие тела двух близнецов - обнимающих друг друга. Или нерожденный изуродованный малыш, закрывающий руками глаза, словно он не хочет видеть этот мир и понимать, что с ним не так.
Питер Хоуи, фотограф: Нет смысла публиковать фотографии настолько отвратительные и отталкивающие, чтобы хотелось не глядя перевернуть страницу. В этом нет никакого смысла.
Полина Мякинченко, журналист: СМИ нужны не для того, чтобы шокировать, а чтобы информировать и провоцировать дискуссию. Нужные чувства у зрителя или читателя можно вызвать, и не показывая кишки и кровищу. Нужно держаться в рамках, потому что здесь тоже действует правило "не навреди".
Хорст Фаас, редактор: Что делать со снимками, где играют в футбол с человеческой головой? Может быть, им место в книге об ужасах войны, но не в ежедневной газете.
Андрей Метелкин, директор информационного агентства: Массовая аудитория не должна видеть кадры реальных кошмаров - ноги, руки, головы. Потому, что зрители начинают привыкать к крови. Фотоматериалы о реалиях жизни быть должны, но для фиксирования событий, как исторических фактов. Этим и должны заниматься профессиональные фотографы. Но их материал должен делиться на публикуемый и специальный.
Юлия Демина, тележурналист: Мне кажется, что зритель должен видеть шокирующую и ужасающую реальность, жизнь как она есть. Хватит смотреть всякую хрень на ТНТ, пора осмотреться и понять в каком мире мы живём, задуматься! Конечно, доступ к подобным материалам для детей должен быть ограничен.
Девид Лизон, фотограф: Считается, что если люди часто видят ужасающие снимки, они становятся нечувствительными. Я бы сказал скорее, если люди не увидят этих фотографий, они с большей вероятностью могут стать бесчувственными.
Анна Кабикова, журналист: Речь идет только о фактах, о реальности, зафиксированной "как есть". В таких ситуациях лично я абсолютно против постановочных кадров. Я думаю, что когда речь идет о жизни, боли и смерти, журналист не имеет права пренебрегать доверием.
Филипп Джонс Гриффитс, фотограф: Люди доверяют фотографу. Достоверность - это основное, чего ждут от фотографии. Наша профессия - фотограф, не художник.
Юлия Донцова, журналист: Мне кажется, даже когда показывают плачущих людей крупным планом, это уже неэтично по отношению к ним. Я думаю, что у профессионального фотографа всегда есть возможность осмыслить реальность символически, передать атмосферу и ощущение горя, не показывая при этом раненых. Могу привести пример: снимки из Чернобыля, где валяются школьные тетрадки, игрушки... Мне кажется, это очень сильно влияет на зрителя.
Питер Тернлей, фотограф: Наибольшее правдоподобие реальности, которое я могу предложить… это помочь увидеть и понять то, что понять нелегко.
Жан-Франсуа Лерой, фотограф: Снимок должен быть мощным, действенным. Когда я вижу на фотографии умирающего от голода ребенка, я хочу быть тронут самим этим фактом, а не талантом фотографа.
Павел Голушко, писатель: Нужно авторам снимков задать вопрос: стали бы они фотографировать обезображенный взрывом обнаженный труп своей матери, жены, ребенка и выкладывать его в интернет, например. Достаточно сфотографировать панику, раненых людей, взять интервью у очевидцев... В мире столько крови и в фильмах и новостях, и интернете, что сейчас даже ребенок может представить, какая картинка вырисовывается на месте трагедии...
Гари Найт, фотограф: Я никогда не показывал и не покажу фотографии умирающих детей во время гражданской войны в Заире (сейч. Конго) кому бы то ни было. Это совершенно не нужно. Я не могу представить зрелище хуже.
Наира Давлашян, журналист: Несомненно, устрашающая и шокирующая реальность в общем должна быть показана. Иначе, теряется весь смысл существования нашей профессии. Массовая аудитория должна знать о том, что происходит в мире и хорошего, и плохого. Но! Тут есть тонкая грань (назовем ее "журналистской этикой") между журналистикой и желанием заработать рейтинг. Я считаю, что следует выбирать менее шокирующие, но все-таки экспрессивные кадры. Я не поддерживаю журналистов, которые стремятся показать моей бабушке трупы и оторванные головы… Если кого-то интересует какая-то катастрофа более подробно, для этого существуют специализированные СМИ, архивы. Например, фотография Бен Ладена с простреленной головой, по крайней мере, без ретуши, не должна появиться в массовых СМИ.
Надежда Кузнецова, редактор новостей: Меня всегда передергивает от крупных планов пятен крови на асфальте или залитых кровью людей, а самое неприятное впечатление произвела фотография Усамы бен Ладена. Мне было бы достаточно письменного подтверждения его смерти.
Каэл Элфорд, фотограф: Эти жуткие кадры никому не нужны в голове до конца дней. Я знаю, потому что они навсегда застряли в моей.
Диана Хачатрян, журналист: Я считаю, что человек имеет право на информацию! Причем от самой безобидной до шокирующей и ужасающей. Другое дело, что у человека должен быть выбор: пульт с кнопками каналов, например. В случае с фотографиями с мест трагедий читатель или зритель должен взвешивать возможности своей психики. Для этого необходимо создать ситуацию выбора, при котором он будет знать, что этот канал, журнал, газета показывают все как есть, без приукрашиваний.
* * *
Вот и поговорили. Жаль, что не лично. Впрочем, задать самому себе неудобный вопрос никогда не помешает. Фильм "Фотографы войны" я посмотрела несколько раз. Все-таки, я думаю, они скорее хотят спасти мир, чем разоблачить его. Спасти, по крайней мере, от равнодушия. На месте стихийного бедствия, техногенной катастрофы, на поле боя события происходят непосредственно здесь и сейчас. Это не картинка (пусть даже страшная) в журнале, это не фотография на выставке. Там не рассуждают, стоит ли людям показывать, что творится, или нет. "Если бы каждый мог увидеть собственными глазами, хотя бы один раз, что делает белый фосфор с лицом ребенка, какую нестерпимую боль приносит одна пуля, или как осколок снаряда вырывает ногу..." - говорит американский фотожурналист и военный корреспондент Джеймс Нахтвей по поводу фильма с его участием "Военный фотограф" Кристиана Фрая. - "Если бы все мы могли пережить этот страх хотя бы один раз, мы бы поняли, что ничто не может оправдать причинения таких страданий даже одному человеку, а тем более тысячам".
Но все не могут быть там, где боль, страдания и нищета. Поэтому туда идут фотографы.
(статья написана для проекта Frontline Россия)
Им бы остаться без работы. Им бы не найти занятия "по профессии" на всей планете. И от того заняться врачеванием, модой, литературой, стать хирургами, политиками, художниками-мультипликаторами - как они бы и хотели, если бы смогли заново прожить свою жизнь. Они - это фотографы войны, фотографы беды и всего того, на что не хочется смотреть. В фильме Грега Келли и Эрика Фосса "За гранью слов: Фотографы войны" они рассказывают о профессии, которая во многих смыслах оказывается "слишком", чтобы посвятить ей всю свою жизнь, впрочем, уже посвященную.
"Фотография не может изменить мир. Но она может помочь: если один снимок может разбудить одного человека, который решит, например, посвятить свою жизнь помощи голодающим детям Африки, - работа выполнена", - верят они, снова и снова щелкая затвором фотоаппарата. И каждый раз, отбирая снимки, они задаются одним и тем же вопросом: "Стоит ли вообще показывать их кому бы то ни было?" Такой же вопрос я задала некоторым своим коллегам и друзьям. Однозначного ответа нет. Но обсуждение должно состояться.
Кто знает, что в мире умирают от голода дети?
Кто знает, что в военных конфликтах гибнут тысячи людей?
Кто знает, что один человек может жестоко убить другого?
Кто понимает?
"Они", видевшие все это многократно, наверное, понимают больше других. "Мы" особо не вникаем… Некоторые зарубежные психологи и исследователи журналистики полагают, что в разных культурах страдания переживают по-разному. Мне сложно сформулировать и сравнить наш (с оговорками) способ переживания. Но студенты факультетов журналистики редко приходят на показы таких вот фильмов, журналисты не снимают их про фотографов, фотографы не признаются, каково им. А видеоролик с изнасилованием школьника - показывать или нет? Фотографию убитого Усамы бен Ладена - показывать или нет? И если показывать - или нет, - то как объясняться? Показывать ли, нет ли, но говорить об этом точно нужно. И если бы удалось это обсудить, например, с героями фильма Келли и Фосса, беседа могла бы получиться примерно такой...
Жан-Франсуа Лерой, фотограф: Когда я задаюсь вопросом, показывать ли аудитории ужасные снимки, такие, например, где пинают, как мяч, человеческую голову, я отвечаю - да. Это мой долг - знать. Это наш общий долг - понимать, что происходит в мире, в котором мы живем. И, слава богу, фотографы помогают нам в этом.
Анна Кабикова, журналист: С профессиональной журналистской точки зрения мне кажется, как бы кощунственно, может быть, это ни звучало, что здесь работает механизм греческой трагедии: страшное в сочетании с эстетикой изображения позволяет испытать катарсис, чистое и сильное чувство сопереживания другим людям.
Джеймс Нахтвей, фотограф: Эти снимки нарушают душевное спокойствие, они затрагивают что-то глубинное.
Татьяна Макарова, журналист: Вовсе не обязательно фотографировать горы трупов и фрагменты человеческих тел, чтобы показать весь ужас происходящего. Кадры с мест трагедий и катастроф обязательно должны оказывать сильное воздействие на человеческое сознание. А иначе какой смысл вообще в журналистике? Но при этом не следует эксплуатировать нездоровый интерес к крови, мучениям, телесному уродству. Воздействие должно быть иного характера, осуществляться на более высоком уровне и взывать к другим струнам души. Первый пример, который пришел в голову: протез, прислоненный к стене детской, может быть гораздо страшнее, чем искалеченный ребенок. Во-первых, такой кадр не эксплуатирует вышеозначенные темы, во-вторых, оставляет простор для фантазии, что нередко составляет половину впечатлений.
Филипп Джонс Гриффитс, фотограф: Я стараюсь, чтобы в снимке было что-то человечное, что-то, что вызывает чувства. Например, деформированные маленькие тела двух близнецов - обнимающих друг друга. Или нерожденный изуродованный малыш, закрывающий руками глаза, словно он не хочет видеть этот мир и понимать, что с ним не так.
Питер Хоуи, фотограф: Нет смысла публиковать фотографии настолько отвратительные и отталкивающие, чтобы хотелось не глядя перевернуть страницу. В этом нет никакого смысла.
Полина Мякинченко, журналист: СМИ нужны не для того, чтобы шокировать, а чтобы информировать и провоцировать дискуссию. Нужные чувства у зрителя или читателя можно вызвать, и не показывая кишки и кровищу. Нужно держаться в рамках, потому что здесь тоже действует правило "не навреди".
Хорст Фаас, редактор: Что делать со снимками, где играют в футбол с человеческой головой? Может быть, им место в книге об ужасах войны, но не в ежедневной газете.
Андрей Метелкин, директор информационного агентства: Массовая аудитория не должна видеть кадры реальных кошмаров - ноги, руки, головы. Потому, что зрители начинают привыкать к крови. Фотоматериалы о реалиях жизни быть должны, но для фиксирования событий, как исторических фактов. Этим и должны заниматься профессиональные фотографы. Но их материал должен делиться на публикуемый и специальный.
Юлия Демина, тележурналист: Мне кажется, что зритель должен видеть шокирующую и ужасающую реальность, жизнь как она есть. Хватит смотреть всякую хрень на ТНТ, пора осмотреться и понять в каком мире мы живём, задуматься! Конечно, доступ к подобным материалам для детей должен быть ограничен.
Девид Лизон, фотограф: Считается, что если люди часто видят ужасающие снимки, они становятся нечувствительными. Я бы сказал скорее, если люди не увидят этих фотографий, они с большей вероятностью могут стать бесчувственными.
Анна Кабикова, журналист: Речь идет только о фактах, о реальности, зафиксированной "как есть". В таких ситуациях лично я абсолютно против постановочных кадров. Я думаю, что когда речь идет о жизни, боли и смерти, журналист не имеет права пренебрегать доверием.
Филипп Джонс Гриффитс, фотограф: Люди доверяют фотографу. Достоверность - это основное, чего ждут от фотографии. Наша профессия - фотограф, не художник.
Юлия Донцова, журналист: Мне кажется, даже когда показывают плачущих людей крупным планом, это уже неэтично по отношению к ним. Я думаю, что у профессионального фотографа всегда есть возможность осмыслить реальность символически, передать атмосферу и ощущение горя, не показывая при этом раненых. Могу привести пример: снимки из Чернобыля, где валяются школьные тетрадки, игрушки... Мне кажется, это очень сильно влияет на зрителя.
Питер Тернлей, фотограф: Наибольшее правдоподобие реальности, которое я могу предложить… это помочь увидеть и понять то, что понять нелегко.
Жан-Франсуа Лерой, фотограф: Снимок должен быть мощным, действенным. Когда я вижу на фотографии умирающего от голода ребенка, я хочу быть тронут самим этим фактом, а не талантом фотографа.
Павел Голушко, писатель: Нужно авторам снимков задать вопрос: стали бы они фотографировать обезображенный взрывом обнаженный труп своей матери, жены, ребенка и выкладывать его в интернет, например. Достаточно сфотографировать панику, раненых людей, взять интервью у очевидцев... В мире столько крови и в фильмах и новостях, и интернете, что сейчас даже ребенок может представить, какая картинка вырисовывается на месте трагедии...
Гари Найт, фотограф: Я никогда не показывал и не покажу фотографии умирающих детей во время гражданской войны в Заире (сейч. Конго) кому бы то ни было. Это совершенно не нужно. Я не могу представить зрелище хуже.
Наира Давлашян, журналист: Несомненно, устрашающая и шокирующая реальность в общем должна быть показана. Иначе, теряется весь смысл существования нашей профессии. Массовая аудитория должна знать о том, что происходит в мире и хорошего, и плохого. Но! Тут есть тонкая грань (назовем ее "журналистской этикой") между журналистикой и желанием заработать рейтинг. Я считаю, что следует выбирать менее шокирующие, но все-таки экспрессивные кадры. Я не поддерживаю журналистов, которые стремятся показать моей бабушке трупы и оторванные головы… Если кого-то интересует какая-то катастрофа более подробно, для этого существуют специализированные СМИ, архивы. Например, фотография Бен Ладена с простреленной головой, по крайней мере, без ретуши, не должна появиться в массовых СМИ.
Надежда Кузнецова, редактор новостей: Меня всегда передергивает от крупных планов пятен крови на асфальте или залитых кровью людей, а самое неприятное впечатление произвела фотография Усамы бен Ладена. Мне было бы достаточно письменного подтверждения его смерти.
Каэл Элфорд, фотограф: Эти жуткие кадры никому не нужны в голове до конца дней. Я знаю, потому что они навсегда застряли в моей.
Диана Хачатрян, журналист: Я считаю, что человек имеет право на информацию! Причем от самой безобидной до шокирующей и ужасающей. Другое дело, что у человека должен быть выбор: пульт с кнопками каналов, например. В случае с фотографиями с мест трагедий читатель или зритель должен взвешивать возможности своей психики. Для этого необходимо создать ситуацию выбора, при котором он будет знать, что этот канал, журнал, газета показывают все как есть, без приукрашиваний.
* * *
Вот и поговорили. Жаль, что не лично. Впрочем, задать самому себе неудобный вопрос никогда не помешает. Фильм "Фотографы войны" я посмотрела несколько раз. Все-таки, я думаю, они скорее хотят спасти мир, чем разоблачить его. Спасти, по крайней мере, от равнодушия. На месте стихийного бедствия, техногенной катастрофы, на поле боя события происходят непосредственно здесь и сейчас. Это не картинка (пусть даже страшная) в журнале, это не фотография на выставке. Там не рассуждают, стоит ли людям показывать, что творится, или нет. "Если бы каждый мог увидеть собственными глазами, хотя бы один раз, что делает белый фосфор с лицом ребенка, какую нестерпимую боль приносит одна пуля, или как осколок снаряда вырывает ногу..." - говорит американский фотожурналист и военный корреспондент Джеймс Нахтвей по поводу фильма с его участием "Военный фотограф" Кристиана Фрая. - "Если бы все мы могли пережить этот страх хотя бы один раз, мы бы поняли, что ничто не может оправдать причинения таких страданий даже одному человеку, а тем более тысячам".
Но все не могут быть там, где боль, страдания и нищета. Поэтому туда идут фотографы.