В моей журналистской практике тоже неоднократно происходили случаи, когда приходилось общаться с пострадавшими в катастрофах/родственниками пострадавших и проч., и всегда это даётся мне очень нелегко. Вот случай, который произошёл буквально пару недель назад. Мужчина прогуливался по парку с двумя маленькими детьми, в том же парке проходили занятия по стрельбе из лука. Тренер, показывая детям, как правильно стрелять, ошибся, и стрела улетела в сторону. Она отрикошетила и попала мужчине в шею и прошла насквозь. На глазах у двух малолетних детей папа из здорового молодого человека превратился в калеку. Стрела прошла в миллиметре от сонной артерии, папа оказался в миллиметре от гибели. Когда мне сообщили о произошедшем, мужчина был уже прооперирован и находился в больнице.Он не мог говорить (и не сможет ещё долгое время), он не мог есть, он не мог даже шевелиться. Нам нужно было снять репортаж. Понятно, что поскольку мы работаем на телевидении, выдавать сюжет в эфир без картинки самого мужчины, без комментариев его родственников и проч. едва ли имеет смысл. Передо мной стояла задача поговорить с супругой пострадавшего и попросить ее разрешения на съемку в палате её мужа. Идеальный вариант - она находится рядом с ним, мы снимаем, как она подносит ему воды/еды/проч. и говорит, что всё пройдёт и он обязательно поравится - движение должно быть в кадре. Мы приезжаем в больницу в тот момент, когда мужчине делают перевязку. Супруга при этом присутствует. Как объясняет врач, в первые дни перевязки особенно тяжёлые и болезненные - зрелище, мягко говоря, не самое приятное. Мы дожидаемся окончания и видим перед собой еле стоящую на ногах женщину, которой самой в пору вызывать скорую помощь. У меня в голове не прекращаясь крутятся мысли: еще вчера у нее был здоровый муж, в ее жизни было все хорошо и она вполне вероятно не знала горя; но сегодня она вышла после этой ужасной процедуры, осознавая, что ее муж на грани жизни и смерти и вся ее жизнь вот-вот может разрушиться как карточный домик. И я прекрасно понимаю, что ей совсем не до журналистов, да и не должна она говорить с нами, а уж тем более выставлять на показ всей стране своего еле живого супруга. Но у меня же задание... В итоге все закончилось хорошо: она сказала все, на что хватило сил, пока слезы не полились ручьем, пустила нас на минуту в палату мужа и старалась быть предельно вежливой и деликатной. В итоге сюжет вышел в эфир. Но у меня осталось много вопросов: как себя правильнее вести, о чём говорить можно, а о чём следует промолчать, где проходит грань между журналистским заданием и этикой. Я (как и многие журналистов, я думаю) руководствуюсь в данных случаях лишь интуицией и собственным чувством такта и меры. Поэтому здорово, что есть спецкурсы и тренинги, которые могут обозначить и обратить внимание на какие-то более или менее универсальные моменты. Маргарита Шило
Вот случай, который произошёл буквально пару недель назад. Мужчина прогуливался по парку с двумя маленькими детьми, в том же парке проходили занятия по стрельбе из лука. Тренер, показывая детям, как правильно стрелять, ошибся, и стрела улетела в сторону. Она отрикошетила и попала мужчине в шею и прошла насквозь. На глазах у двух малолетних детей папа из здорового молодого человека превратился в калеку. Стрела прошла в миллиметре от сонной артерии, папа оказался в миллиметре от гибели.
Когда мне сообщили о произошедшем, мужчина был уже прооперирован и находился в больнице.Он не мог говорить (и не сможет ещё долгое время), он не мог есть, он не мог даже шевелиться. Нам нужно было снять репортаж.
Понятно, что поскольку мы работаем на телевидении, выдавать сюжет в эфир без картинки самого мужчины, без комментариев его родственников и проч. едва ли имеет смысл. Передо мной стояла задача поговорить с супругой пострадавшего и попросить ее разрешения на съемку в палате её мужа. Идеальный вариант - она находится рядом с ним, мы снимаем, как она подносит ему воды/еды/проч. и говорит, что всё пройдёт и он обязательно поравится - движение должно быть в кадре.
Мы приезжаем в больницу в тот момент, когда мужчине делают перевязку. Супруга при этом присутствует. Как объясняет врач, в первые дни перевязки особенно тяжёлые и болезненные - зрелище, мягко говоря, не самое приятное. Мы дожидаемся окончания и видим перед собой еле стоящую на ногах женщину, которой самой в пору вызывать скорую помощь.
У меня в голове не прекращаясь крутятся мысли: еще вчера у нее был здоровый муж, в ее жизни было все хорошо и она вполне вероятно не знала горя; но сегодня она вышла после этой ужасной процедуры, осознавая, что ее муж на грани жизни и смерти и вся ее жизнь вот-вот может разрушиться как карточный домик. И я прекрасно понимаю, что ей совсем не до журналистов, да и не должна она говорить с нами, а уж тем более выставлять на показ всей стране своего еле живого супруга. Но у меня же задание...
В итоге все закончилось хорошо: она сказала все, на что хватило сил, пока слезы не полились ручьем, пустила нас на минуту в палату мужа и старалась быть предельно вежливой и деликатной. В итоге сюжет вышел в эфир. Но у меня осталось много вопросов: как себя правильнее вести, о чём говорить можно, а о чём следует промолчать, где проходит грань между журналистским заданием и этикой. Я (как и многие журналистов, я думаю) руководствуюсь в данных случаях лишь интуицией и собственным чувством такта и меры. Поэтому здорово, что есть спецкурсы и тренинги, которые могут обозначить и обратить внимание на какие-то более или менее универсальные моменты.
Маргарита Шило
Reply
Leave a comment