Воскресный оффтоп: Эннио Морриконе играет в шахматы
*
Исходный текст и фото - chess-news.ru/node/25754 .
*Оригинал на сайте The Paris Review.
*
Перевод с английского - Chess-News.
Эннио Морриконе является автором наиболее известных музыкальных произведений кинематографа. К нему обращались такие мэтры, как Серджио Леоне, Пьер Паоло Пазолини, Брайан де Пальма и многие другие режиссёры. Особенно Морриконе зарекомендовал себя как автор музыки к американским вестернам, его творения позволили создать самобытный стиль этих кинолент. В 2007 году Морриконе получил "Оскар" за вклад в развитие киноиндустрии, а в 2016-м стал лауреатом той же награды за музыку к фильму "Омерзительная восьмёрка" (в ноябре 2018-го Морриконе исполнилось 90 лет - CN). В своём интервью он делится с читателями размышлениями о ещё одной своей страсти - шахматах.
Коллаж из фотографий на том же сайте: Gonzalo Tello. Chess photo: David Lapetina (CC BY-SA 3.0).
Эннио Морриконе: Ну что, сыграем партийку?
Алессандро Де Роза: Чем играть, я бы предпочёл, чтобы вы научили меня, как это делать.
[Морриконе достаёт очень красивую шахматную доску, которая лежит у композитора на столе в гостиной, где мы и сидим.]
АР: С какого хода начнёте?
ЭМ: Я обычно начинаю ходом ферзевой пешки, так что, пожалуй, так и сыграю, хотя однажды известный шахматист Стефано Татаи советовал начинать партию ходом 1.е4, который сильно напоминает мне исполнение генерал-баса.
АР: Мы что, уже и о музыке говорим?
ЭМ: Ну, в каком-то смысле да…Со временем я понял, что между шахматами и нотной грамотой, значками и длительностью звучания существует тесная связь. В шахматах есть двухмерная доска, а игроки располагают временем, чтобы сделать правильный ход. К тому же игра наполнена комбинациями по горизонталям и вертикалям, разными графическими узорами, примерно как музыкальные ноты образуют гармоническое звучание. Кто-то даже сравнит очертания манёвров фигур с партиями разнообразных инструментов в оркестре. Играющий чёрными имеет в своём распоряжении десяток возможностей на первом ходу, после чего очередь вновь переходит к белым. Затем количество возможных ходов неизмеримо возрастает по мере развития событий на доске. Это наталкивает вот на какую мысль. Между музыкой и шахматами можно провести аналогии - если, конечно, они кому-то покажутся любопытными, - и успех в одном из этих видов деятельности довольно часто связан с достижениями в другой. Неудивительно, что среди лучших шахматистов немало математиков и музыкантов. Взять хотя бы Марка Тайманова - выдающегося пианиста и шахматиста; стоит упомянуть Жана-Филиппа Рамо, Сергея Прокофьева, Джона Кейджа, а также моих друзей Альдо Клементи и Эджисто Макки. Шахматы связаны с математикой, а математика имеет тесные связи с музыкой, как утверждал Пифагор. Это более, чем верно для музыки Клементи, ведь его произведения основаны на тоновых рядах, цифрах и комбинациях… тех же ключевых элементах, что и в шахматах.
Шахматы, музыка и математика - это творческие занятия. Они основаны на графических и логических процедурах, а также предполагают вероятность и случайность.
АР: Что вас так привлекает в этой игре?
ЭМ: Иногда там присутствует неопределённость. Ход, который не соответствует общей логике, просчитать трудно. Один из величайших шахматистов в истории, Михаил Таль, одержал немало побед с помощью ходов, выбивавших его соперников из колеи, не оставляя им времени, чтобы найти опровержения. Настоящий ас, Бобби Фишер, пожалуй, мой любимый шахматист, придумывал неожиданные и удивительные решения. Эти игроки шли на риск, повинуясь инстинкту. Я же, наоборот, опираюсь на логику расчёта.
Скажу так: шахматы - лучшая игра именно потому, что она не является в полной мере игрой. На кон ставится всё - правила морали, жизни, осмотрительность и готовность сражаться до последней капли крови, решительность в достижении результата, причём победа должна достаться честно - благодаря таланту, а не по одной только воле случая. На самом деле, когда держишь в руках эти крохотные деревянные фигурки, в них вселяется та энергия, которую ты стремишься им передать. В шахматах своя жизнь с её испытаниями. Это самый беспощадный спорт, который только можно себе представить. Его можно сравнить с боксом, хотя шахматы гораздо более сложное и благородное занятие.
Должен признаться, что, когда я работал над музыкой к последнему фильму Квентина Тарантино "Омерзительная восьмёрка", читая сценарий, понимал напряжение, растущее между героями, и мне показалось, что это можно сравнить с возникающими в ходе шахматной партии эмоциями.
В отличие от того, что происходит в фильмах Тарантино, в этом спорте нет крови или физического насилия. Но шахматная игра полна страстей. Наоборот, шахматы буквально наполнены каким-то хаотичным и молчаливым напряжением. Некоторые даже утверждают, что шахматы - это молчаливая музыка, так что игра немного напоминает мне создание музыкального произведения.
Вообще-то, кстати говоря, я сочинил к туринской Шахматной олимпиаде 2006 года "Гимн шахматистов".
АР: Если взять ваших коллег-композиторов и директора, с кем вы чаще всего играли?
ЭМ: Я сыграл несколько партий с Теренсом Маликом, хотя должен признать, что играл гораздо лучше, чем он. Интереснее складывались партии против Эджисто Макки, в то время как Альдо Клементи был чрезвычайно трудным противником. Если не ошибаюсь, из десяти партий он одержал победы в шести. Он совершенно точно играл лучше, чем я, к тому же до сих пор вспоминаю, как он рассказывал мне о той знаменитой партии против Джона Кейджа! Я не присутствовал тогда, но партия прямо стала легендарной в музыкальном мире.
АР: Соревнование логики и хаоса. Как вам удаётся следить за тем, что происходит в мире шахмат?
ЭМ: Я знаю несколько профессиональных шахматистов и слежу за их выступлениями в различных турнирах, когда появляется возможность. Долгие годы я регулярно получал итальянские журналы, посвящённые шахматам. Как-то даже случайно дважды оплатил годовую подписку! И всё-таки, несмотря на моё упорство и страстную любовь к шахматам, играю в них всё меньше. В последнее время сражаюсь с шахматным роботом Мефисто на электронной доске.
АР: Звучит словно дьявольские шахматы.
ЭМ: И не говорите. Я проигрываю. Кажется, мне удалось выиграть не больше десятка партий за всё время, иногда получались ничьи - "рыбы", как мы говорим на жаргоне, однако обычно Мефисто берёт верх.
Раньше всё было иначе. Когда мои дети жили в Риме, я часто с ними играл. Делал всё возможное, чтобы передать им мою любовь к шахматам, и с годами Андреа стал играть лучше меня.
АР: Правда ли, что вы играли против гроссмейстера Бориса Спасского?
ЭМ: Да, было дело, около десяти лет назад в Турине. Вероятно, это было наивысшим достижением моей шахматной карьеры.
АР: Вы выиграли?
ЭМ: Нет, сыграли вничью. Очередная "половинка". Отличная получилась партия, как говорили те, кто наблюдал за ней со стороны. За нашими спинами собрались буквально все зрители турнира - в тот момент играющих осталось только двое. Позже Спасский признался, что играл, не особо напрягаясь. Это было и так понятно, иначе результат точно оказался бы иным, но я всё равно очень горжусь собой. До сих пор храню запись партии в моей студии на шахматной доске.
Начал он с королевского гамбита - ужасный ход и очень трудный для меня. Благодаря этому ему удалось завладеть инициативой, но на своём пятом ходу я попробовал применить новинку Бобби Фишера - заклятого соперника Спасского, - и удалось запатовать именитого гроссмейстера. Мы были вынуждены повторить ходы три раза, что было достаточно для ничьей.
Позже я пытался воспроизвести незаписанный финал партии, даже просил помочь Альвизе Цикики, но совершенно очевидно, что в тот момент эмоции буквально переполняли меня, так что последние шесть или семь ходов вспомнить не удалось. Очень жаль.
АР: У вас есть какая-то наработанная стратегия?
ЭМ: Какое-то время я играл блиц, выбирал молниеносный контроль, где удавалось добиваться хороших результатов, но потом дела пошли хуже. Я играл с такими звёздами, как Каспаров и Карпов, проигрывал вчистую. Встречался за доской и с Юдит Полгар, которая в то время была беременна...
Полюбите пианистку... Фото - Chessbase.com
В Будапеште удалось сыграть с Петером Леко. Это были замечательные встречи. Леко был достаточно благороден, чтобы предложить реванш после того, как в дебюте я совершил глупую ошибку. Вторая партия тоже закончилась неудачно, но я хотя бы проиграл её не так бездарно.
Со временем я понял, что существует интеллект, который проявляется лишь во время партии и совершенно никак не связан со способностями человека мыслить повседневно.
АР: Специальный интеллект.
ЭМ: Да, я часто встречался с игроками, с которыми у меня не было абсолютно ничего общего, однако они оказывались просто удивительными шахматистами. Тот же Спасский, к примеру, выглядел своим парнем и душкой в обычной жизни, но за доской демонстрировал яростную решимость победить.
[За разговором Эннио съел почти все мои фигуры.]
АР: Как началось ваше увлечение шахматами?
ЭМ: Это была чистая случайность. Однажды, когда я был ещё ребенком, мне в руки попал шахматный учебник. Полистав немного, я решил приобрести книгу. Некоторое время изучал её, а затем начал играть с Мариккьоло, Пузатери и Корнаккьоне, моими приятелями и соседями по дому, где мы с родителями тогда жили, в Трастевере. Мы даже организовывали турниры! Я стал частенько пропускать занятия музыкой. Однажды отец заметил это и велел мне прекратить. Я подчинился.
Годами не брал в руки шахматы, однако где-то в 1955-м вернулся к игре вновь. Мне тогда было 27-28 лет, но играть было уже непросто. Записался на турнир в Риме. Просто представьте - всё это время я вообще не занимался! До сих пор помню своего тогдашнего соперника, который приехал из Сан-Джованни. Разыграл он сицилианскую защиту. Я тогда совершил ряд грубых ошибок и позорно проиграл, но стало понятно - мне захотелось вернуться к шахматам.
Я занимался с Татаи, мастером, который двенадцать раз становился чемпионом Италии. Завоевать "большой" титул он не сумел, не дотянув до нужного результата пол-очка в турнире, организованном в Венеции много лет назад. Брал я уроки у Альвизе Цикики, а затем, наконец, у Янньелло, кандидата в мастера, преподававшего шахматы не только мне, но и всей моей семье. Именно с ним я занимался, когда сумел успешно выступить в квалификационном турнире и получить доступ во второй национальный дивизион. Мне почти удалось достичь рейтинга 1700, хорошего уровня, хотя у чемпионов мира этот показатель, в среднем, составляет 2800, а у Каспарова он был 2851.
АР: Времени зря вы не теряли. Вы однажды даже заявили, что готовы обменять "Оскар" на звание чемпиона мира. В наше время подобное заявление вовсе не выглядит чем-то шокирующим, ведь в активе у вас две статуэтки, а не одна. Но в любом случае эти слова меня поразили.
[Улыбается.]
ЭМ: Если бы я не стал композитором, наверное, хотел бы стать шахматистом, но игроком высокого уровня, кем-то, кто борется за звание чемпиона мира. В этом случае действительно стоило бы отказаться от моей музыкальной и композиторской карьеры. Но это было невозможно. Как невозможно воплотить мою детскую мечту стать врачом. Медицину я даже не начал изучать, а вот над шахматами работал много, хотя в то время это было уже делать слишком поздно. Вот и случилось так, что я вынужден был стать музыкантом.
АР: Сожалеете по этому поводу?
ЭМ: Я счастлив добиться успеха в музыке, хотя гадаю, что бы могло произойти, стань я шахматистом или врачом. Сумел бы я тогда добиться таких же результатов? Иногда говорю себе, что смог бы. Верю, что всего себя отдал бы для достижения цели и мог бы добиться успеха, потому что я готов посвятить жизнь своему делу и люблю то, что делаю. Возможно, профессия оказалась бы не "моей", но я бы точно всё делал старательно, так что не пришлось бы размениваться на невнятные карьерные перспективы.
АР: Когда вы захотели стать композитором? Это было призвание?
ЭМ: Нет, должен признаться, что это был постепенный процесс. Как я уже сказал, в детстве у меня было две мечты - вначале стать врачом, а позже - шахматистом. И в обеих этих областях я хотел добиться выдающихся результатов, однако мой отец Марио, профессиональный трубач, не разделял моих устремлений. Однажды он дал мне трубу и сказал, что с помощью этого инструмента сумел содержать семью. Ту же роль в моей семье он предрекал мне. Отец помог поступить в консерваторию по классу трубы, а композицией я занялся лишь через несколько лет. Я блестяще закончил курсы по гармонии, и все мои наставники рекомендовали двигаться дальше по этому пути.
Так что призванием это не назовёшь, скорее адаптация к потребностям, превосходившим меня. А вот любовь к работе и увлечение ею пришли по мере того, как я становился профессионалом.
*
Исходный текст и фото - chess-news.ru/node/25754 .
*Оригинал на сайте The Paris Review.
*
Перевод с английского - Chess-News.
Эннио Морриконе является автором наиболее известных музыкальных произведений кинематографа. К нему обращались такие мэтры, как Серджио Леоне, Пьер Паоло Пазолини, Брайан де Пальма и многие другие режиссёры. Особенно Морриконе зарекомендовал себя как автор музыки к американским вестернам, его творения позволили создать самобытный стиль этих кинолент. В 2007 году Морриконе получил "Оскар" за вклад в развитие киноиндустрии, а в 2016-м стал лауреатом той же награды за музыку к фильму "Омерзительная восьмёрка" (в ноябре 2018-го Морриконе исполнилось 90 лет - CN). В своём интервью он делится с читателями размышлениями о ещё одной своей страсти - шахматах.
Коллаж из фотографий на том же сайте: Gonzalo Tello. Chess photo: David Lapetina (CC BY-SA 3.0).
Эннио Морриконе: Ну что, сыграем партийку?
Алессандро Де Роза: Чем играть, я бы предпочёл, чтобы вы научили меня, как это делать.
[Морриконе достаёт очень красивую шахматную доску, которая лежит у композитора на столе в гостиной, где мы и сидим.]
АР: С какого хода начнёте?
ЭМ: Я обычно начинаю ходом ферзевой пешки, так что, пожалуй, так и сыграю, хотя однажды известный шахматист Стефано Татаи советовал начинать партию ходом 1.е4, который сильно напоминает мне исполнение генерал-баса.
АР: Мы что, уже и о музыке говорим?
ЭМ: Ну, в каком-то смысле да…Со временем я понял, что между шахматами и нотной грамотой, значками и длительностью звучания существует тесная связь. В шахматах есть двухмерная доска, а игроки располагают временем, чтобы сделать правильный ход. К тому же игра наполнена комбинациями по горизонталям и вертикалям, разными графическими узорами, примерно как музыкальные ноты образуют гармоническое звучание. Кто-то даже сравнит очертания манёвров фигур с партиями разнообразных инструментов в оркестре. Играющий чёрными имеет в своём распоряжении десяток возможностей на первом ходу, после чего очередь вновь переходит к белым. Затем количество возможных ходов неизмеримо возрастает по мере развития событий на доске. Это наталкивает вот на какую мысль. Между музыкой и шахматами можно провести аналогии - если, конечно, они кому-то покажутся любопытными, - и успех в одном из этих видов деятельности довольно часто связан с достижениями в другой. Неудивительно, что среди лучших шахматистов немало математиков и музыкантов. Взять хотя бы Марка Тайманова - выдающегося пианиста и шахматиста; стоит упомянуть Жана-Филиппа Рамо, Сергея Прокофьева, Джона Кейджа, а также моих друзей Альдо Клементи и Эджисто Макки. Шахматы связаны с математикой, а математика имеет тесные связи с музыкой, как утверждал Пифагор. Это более, чем верно для музыки Клементи, ведь его произведения основаны на тоновых рядах, цифрах и комбинациях… тех же ключевых элементах, что и в шахматах.
Шахматы, музыка и математика - это творческие занятия. Они основаны на графических и логических процедурах, а также предполагают вероятность и случайность.
АР: Что вас так привлекает в этой игре?
ЭМ: Иногда там присутствует неопределённость. Ход, который не соответствует общей логике, просчитать трудно. Один из величайших шахматистов в истории, Михаил Таль, одержал немало побед с помощью ходов, выбивавших его соперников из колеи, не оставляя им времени, чтобы найти опровержения. Настоящий ас, Бобби Фишер, пожалуй, мой любимый шахматист, придумывал неожиданные и удивительные решения. Эти игроки шли на риск, повинуясь инстинкту. Я же, наоборот, опираюсь на логику расчёта.
Скажу так: шахматы - лучшая игра именно потому, что она не является в полной мере игрой. На кон ставится всё - правила морали, жизни, осмотрительность и готовность сражаться до последней капли крови, решительность в достижении результата, причём победа должна достаться честно - благодаря таланту, а не по одной только воле случая. На самом деле, когда держишь в руках эти крохотные деревянные фигурки, в них вселяется та энергия, которую ты стремишься им передать. В шахматах своя жизнь с её испытаниями. Это самый беспощадный спорт, который только можно себе представить. Его можно сравнить с боксом, хотя шахматы гораздо более сложное и благородное занятие.
Должен признаться, что, когда я работал над музыкой к последнему фильму Квентина Тарантино "Омерзительная восьмёрка", читая сценарий, понимал напряжение, растущее между героями, и мне показалось, что это можно сравнить с возникающими в ходе шахматной партии эмоциями.
Click to viewВ отличие от того, что происходит в фильмах Тарантино, в этом спорте нет крови или физического насилия. Но шахматная игра полна страстей. Наоборот, шахматы буквально наполнены каким-то хаотичным и молчаливым напряжением. Некоторые даже утверждают, что шахматы - это молчаливая музыка, так что игра немного напоминает мне создание музыкального произведения.
Вообще-то, кстати говоря, я сочинил к туринской Шахматной олимпиаде 2006 года "Гимн шахматистов".
АР: Если взять ваших коллег-композиторов и директора, с кем вы чаще всего играли?
ЭМ: Я сыграл несколько партий с Теренсом Маликом, хотя должен признать, что играл гораздо лучше, чем он. Интереснее складывались партии против Эджисто Макки, в то время как Альдо Клементи был чрезвычайно трудным противником. Если не ошибаюсь, из десяти партий он одержал победы в шести. Он совершенно точно играл лучше, чем я, к тому же до сих пор вспоминаю, как он рассказывал мне о той знаменитой партии против Джона Кейджа! Я не присутствовал тогда, но партия прямо стала легендарной в музыкальном мире.
АР: Соревнование логики и хаоса. Как вам удаётся следить за тем, что происходит в мире шахмат?
ЭМ: Я знаю несколько профессиональных шахматистов и слежу за их выступлениями в различных турнирах, когда появляется возможность. Долгие годы я регулярно получал итальянские журналы, посвящённые шахматам. Как-то даже случайно дважды оплатил годовую подписку! И всё-таки, несмотря на моё упорство и страстную любовь к шахматам, играю в них всё меньше. В последнее время сражаюсь с шахматным роботом Мефисто на электронной доске.
АР: Звучит словно дьявольские шахматы.
ЭМ: И не говорите. Я проигрываю. Кажется, мне удалось выиграть не больше десятка партий за всё время, иногда получались ничьи - "рыбы", как мы говорим на жаргоне, однако обычно Мефисто берёт верх.
Раньше всё было иначе. Когда мои дети жили в Риме, я часто с ними играл. Делал всё возможное, чтобы передать им мою любовь к шахматам, и с годами Андреа стал играть лучше меня.
АР: Правда ли, что вы играли против гроссмейстера Бориса Спасского?
ЭМ: Да, было дело, около десяти лет назад в Турине. Вероятно, это было наивысшим достижением моей шахматной карьеры.
АР: Вы выиграли?
ЭМ: Нет, сыграли вничью. Очередная "половинка". Отличная получилась партия, как говорили те, кто наблюдал за ней со стороны. За нашими спинами собрались буквально все зрители турнира - в тот момент играющих осталось только двое. Позже Спасский признался, что играл, не особо напрягаясь. Это было и так понятно, иначе результат точно оказался бы иным, но я всё равно очень горжусь собой. До сих пор храню запись партии в моей студии на шахматной доске.
Начал он с королевского гамбита - ужасный ход и очень трудный для меня. Благодаря этому ему удалось завладеть инициативой, но на своём пятом ходу я попробовал применить новинку Бобби Фишера - заклятого соперника Спасского, - и удалось запатовать именитого гроссмейстера. Мы были вынуждены повторить ходы три раза, что было достаточно для ничьей.
Позже я пытался воспроизвести незаписанный финал партии, даже просил помочь Альвизе Цикики, но совершенно очевидно, что в тот момент эмоции буквально переполняли меня, так что последние шесть или семь ходов вспомнить не удалось. Очень жаль.
АР: У вас есть какая-то наработанная стратегия?
ЭМ: Какое-то время я играл блиц, выбирал молниеносный контроль, где удавалось добиваться хороших результатов, но потом дела пошли хуже. Я играл с такими звёздами, как Каспаров и Карпов, проигрывал вчистую. Встречался за доской и с Юдит Полгар, которая в то время была беременна...
Полюбите пианистку... Фото - Chessbase.com
В Будапеште удалось сыграть с Петером Леко. Это были замечательные встречи. Леко был достаточно благороден, чтобы предложить реванш после того, как в дебюте я совершил глупую ошибку. Вторая партия тоже закончилась неудачно, но я хотя бы проиграл её не так бездарно.
Со временем я понял, что существует интеллект, который проявляется лишь во время партии и совершенно никак не связан со способностями человека мыслить повседневно.
АР: Специальный интеллект.
ЭМ: Да, я часто встречался с игроками, с которыми у меня не было абсолютно ничего общего, однако они оказывались просто удивительными шахматистами. Тот же Спасский, к примеру, выглядел своим парнем и душкой в обычной жизни, но за доской демонстрировал яростную решимость победить.
[За разговором Эннио съел почти все мои фигуры.]
АР: Как началось ваше увлечение шахматами?
ЭМ: Это была чистая случайность. Однажды, когда я был ещё ребенком, мне в руки попал шахматный учебник. Полистав немного, я решил приобрести книгу. Некоторое время изучал её, а затем начал играть с Мариккьоло, Пузатери и Корнаккьоне, моими приятелями и соседями по дому, где мы с родителями тогда жили, в Трастевере. Мы даже организовывали турниры! Я стал частенько пропускать занятия музыкой. Однажды отец заметил это и велел мне прекратить. Я подчинился.
Годами не брал в руки шахматы, однако где-то в 1955-м вернулся к игре вновь. Мне тогда было 27-28 лет, но играть было уже непросто. Записался на турнир в Риме. Просто представьте - всё это время я вообще не занимался! До сих пор помню своего тогдашнего соперника, который приехал из Сан-Джованни. Разыграл он сицилианскую защиту. Я тогда совершил ряд грубых ошибок и позорно проиграл, но стало понятно - мне захотелось вернуться к шахматам.
Я занимался с Татаи, мастером, который двенадцать раз становился чемпионом Италии. Завоевать "большой" титул он не сумел, не дотянув до нужного результата пол-очка в турнире, организованном в Венеции много лет назад. Брал я уроки у Альвизе Цикики, а затем, наконец, у Янньелло, кандидата в мастера, преподававшего шахматы не только мне, но и всей моей семье. Именно с ним я занимался, когда сумел успешно выступить в квалификационном турнире и получить доступ во второй национальный дивизион. Мне почти удалось достичь рейтинга 1700, хорошего уровня, хотя у чемпионов мира этот показатель, в среднем, составляет 2800, а у Каспарова он был 2851.
АР: Времени зря вы не теряли. Вы однажды даже заявили, что готовы обменять "Оскар" на звание чемпиона мира. В наше время подобное заявление вовсе не выглядит чем-то шокирующим, ведь в активе у вас две статуэтки, а не одна. Но в любом случае эти слова меня поразили.
[Улыбается.]
ЭМ: Если бы я не стал композитором, наверное, хотел бы стать шахматистом, но игроком высокого уровня, кем-то, кто борется за звание чемпиона мира. В этом случае действительно стоило бы отказаться от моей музыкальной и композиторской карьеры. Но это было невозможно. Как невозможно воплотить мою детскую мечту стать врачом. Медицину я даже не начал изучать, а вот над шахматами работал много, хотя в то время это было уже делать слишком поздно. Вот и случилось так, что я вынужден был стать музыкантом.
АР: Сожалеете по этому поводу?
ЭМ: Я счастлив добиться успеха в музыке, хотя гадаю, что бы могло произойти, стань я шахматистом или врачом. Сумел бы я тогда добиться таких же результатов? Иногда говорю себе, что смог бы. Верю, что всего себя отдал бы для достижения цели и мог бы добиться успеха, потому что я готов посвятить жизнь своему делу и люблю то, что делаю. Возможно, профессия оказалась бы не "моей", но я бы точно всё делал старательно, так что не пришлось бы размениваться на невнятные карьерные перспективы.
АР: Когда вы захотели стать композитором? Это было призвание?
ЭМ: Нет, должен признаться, что это был постепенный процесс. Как я уже сказал, в детстве у меня было две мечты - вначале стать врачом, а позже - шахматистом. И в обеих этих областях я хотел добиться выдающихся результатов, однако мой отец Марио, профессиональный трубач, не разделял моих устремлений. Однажды он дал мне трубу и сказал, что с помощью этого инструмента сумел содержать семью. Ту же роль в моей семье он предрекал мне. Отец помог поступить в консерваторию по классу трубы, а композицией я занялся лишь через несколько лет. Я блестяще закончил курсы по гармонии, и все мои наставники рекомендовали двигаться дальше по этому пути.
Так что призванием это не назовёшь, скорее адаптация к потребностям, превосходившим меня. А вот любовь к работе и увлечение ею пришли по мере того, как я становился профессионалом.
*