Менеджмент в литературе: профессиональная этика экспертов
Одна из моих любимых, причем еще с детства, книг - "О всех созданиях - больших и малых" Джеймса Хэрриота. Это история английского ветеринара, практикующего в Йоркшире, в середине прошлого века. Это одна из лучших книг про людей и отношения между ними, причем написанная увлекательно и с юмором.
Вот вам маленькая история про экспертов для неторопливого прочтения в субботний дачный день.
***
"Нет, авторы учебников ничего об этом не писали", - подумал я, когда очередной порыв ветра швырнул в зияющий дверной проем вихрь снежных хлопьев и они облепили мою голую спину. Я лежал ничком на булыжном полу в навозной жиже, моя рука по плечо уходила в недра тужащейся коровы, а ступни скольэили по камням в поисках опоры. Я был обнажен по пояс, а талый снег мешался на моей коже с грязью и засохшей кровью. Фермер держал надо мной коптящую керосиновую лампу, и за пределами этого дрожащего кружка света я ничего не видел.
Нет, в учебниках ни слова не говорилось о том, как на ощупь отыскивать в темноте нужные веревки и инструменты, как обеспечивать асептику с помощью полуведра еле теплой воды. И о камнях, впивающихся в грудь, - о них тоже не упоминалось. И о том, как мало-помалу немеют руки, как отказывает мышца за мышцей и перестают слушаться пальцы, сжатые в тесном пространстве.
И нигде ни слова о нарастающей усталости, о щемящем ощущении безнадежности, о зарождающейся панике.
Я вспомнил картинку в учебнике ветеринарного акушерства. Корова невозмутимо стоит на сияющем белизной полу, а элегантный ветеринар в незапятнанном специальном комбинезоне вводит руку разве что по запястье. Он безмятежно улыбается, фермер его работники безмятежно улыбаются, даже корова безмятежно улыбается. Ни навоза, ни крови, ни пота - только чистота и улыбки.
Ветеринар на картинке со вкусом позавтракал и теперь заглянул в соседний дом к телящейся корове просто развлечения ради - так сказать, на десерт. Его не подняли с теплой постели в два часа ночи, он не трясся, борясь со сном, двенадцать миль по оледенелому проселку, пока наконец лучи фар не уперлись в ворота одинокой фермы. Он не карабкался по крутому снежному склону к заброшенному сараю, где лежала его пациентка.
Я попытался продвинуть руку еще на дюйм. Голова теленка была запрокинута, и я кончиками пальцев с трудом проталкивал тонкую веревочную петлю к его нижней челюсти. Моя рука была зажата между боком теленка и тазовой костью коровы. При каждой схватке руку сдавливало так, что не было сил терпеть. Потом корова расслаблялась, и я проталкивал петлю еще на дюйм. Надолго ли меня хватит? Если в ближайшие минуты я не зацеплю челюсть, теленка мне не извлечь... Я застонал, стиснул зубы и выиграл еще полдюйма.
В дверь снова ударил ветер, и мне почудилось, что я слышу, как снежные хлопья шипят на моей раскаленной, залитой потом спине. Пот покрывал мой лоб и стекал в глаза при каждом новом усилии.
Во время тяжелого отела всегда наступает момент, когда перестаешь верить, что у тебя что-нибудь получится. И я уже дошел до этой точки.
У меня в мозгу начали складываться убедительные фразы: "Пожалуй, эту корову лучше забить. Тазовое отверстие у нее такое маленькое и узкое, что теленок все равно не пройдет". Или: "Она очень упитанна и, в сущности, мясной породы, так не лучше ли вам вызвать мясника?" А может быть, так: "Положение плода крайне неудачно. Будь тазовое отверстие пошире, повернуть голову теленка не составило бы труда, но в данном случае это совершенно невозможно".
Конечно, я мог бы прибегнуть к эмбриотомии: захватить шею теленка проволокой и отпилить голову. Сколько раз подобные отелы завершались тем, что пол усеивали ноги, голова, кучки внутренностей! Есть немало толстых справочников, посвященных способам расчленения теленка на части в материнской утробе.
Но ни один из них тут не подходил - ведь теленок был жив! Один раз ценой большого напряжения мне удалось коснуться пальцем уголка его рта, и я даже вздрогнул от неожиданности: язык маленького существа затрепетал от моего прикосновения. Телята в таком положении обычно гибнут из-за слишком крутого изгиба шеи и мощного сжатия при потугах. Но в этом теленке еще теплилась искра жизни, и, значит, появиться на свет он должен был целым, а не по кусочкам.
Я направился к ведру с совсем уже остывшей окровавленной водой и молча намылил руки по плечо. Потом снова улегся на поразительно твердый булыжник, упер пальцы ног в ложбинки между камнями, смахнул пот с глаз и в сотый раз засунул внутрь коровы руку, которая казалась мне тонкой, как макаронина. Ладонь прошла по сухим ножкам теленка, шершавым, словно наждачная бумага, добралась до изгиба шеи, до уха, а затем ценой невероятных усилий протиснулась вдоль мордочки к нижней челюсти, которая теперь превратилась в главную цель моей жизни.
Просто не верилось, что вот уже почти два часа я напрягаю все свои уже убывающие силы, чтобы надеть на эту челюсть маленькую петлю, Я испробовал и прочие способы - заворачивал ногу, зацеплял край глазницы тупым крючком и легонько тянул, - но был вынужден вновь вернуться к петле.
С самого начала все складывалось из рук вон плохо. Фермер, мистер Динсдейл, долговязый, унылый, молчаливый человек, казалось, всегда ожидал от судьбы какой-нибудь пакости. Он следил за моими усилиями вместе с таким же долговязым, унылым, молчаливым сыном, и оба мрачнели все больше.
Но хуже всего был дядюшка. Войдя в этот сарай на холме, я с удивлением обнаружил там быстроглазого старичка в шапке пирожком, уютно примостившегося на связке соломы с явным намерением поразвлечься.
- Вот что, молодой человек, - заявил он, набивая трубку.- Я мистеру Динсдейлу брат, а ферма у меня в Листондейле.
Я положил свою сумку и кивнул.
- Здравствуйте. Моя фамилия Хэрриот.
Старичок хитро прищурился:
- У нас ветеринар мистер Брумфилд. Небось, слышали? Его всякий знает. Замечательный ветеринар. А уж при отеле лучше никого не найти, Я еще ни разу не видел, чтобы он спасовал.
Я кое-как улыбнулся. В любое другое время я был бы только рад выслушать похвалы по адресу коллеги - но не теперь, нет, не теперь. По правде говоря, его слова отозвались в моих ушах похоронным звоном.
- Боюсь, я ничего не слышал про мистера Брумфилда,- ответил я, снимая пиджак и с большой неохотой стаскивая рубашку.- Но я тут недавно.
- Не слышали про мистера Брумфилда! - ужаснулся дядюшка.- Ну так это вам чести не делает. В Листондейле им не нахвалятся, можете мне поверить! Он негодующе умолк, поднес спичку к трубке и оглядел мой торс, уже покрывавшийся гусиной кожей. - Мистер Брумфилд раздевается, что твой боксер. Уж и мускулы у него - загляденье!
На меня вдруг накатила волна томительной слабости, ноги словно налились свинцом, и я почувствовал, что никуда не гожусь. Когда я принялся раскладывать на чистом полотенце свои веревки и инструменты, старичок снова заговорил:
- А вы-то давно практикуете?
- Месяцев семь.
- Семь месяцев! - Дядюшка снисходительно улыбнулся, придавил пальцем табак и выпустил облако вонючего сизого дыма.- Ну важнее всего опыт, это я всегда говорю. Мистер Брумфилд пользует мою скотину десять лет, и он в своем деле мастак. К чему она, книжная-то наука? Опыт, опыт, вот в чем суть.
Я подлил в ведро дезинфицирующей жидкости, тщательно намылил руки до плеч и опустился на колени позади коровы.
- Мистер-то Брумфилд допрежь всегда руки особым жиром мажет,- сообщал дядюшка, удовлетворенно посасывая трубку.- Он говорит, что обходиться только мылом с водой никак нельзя: наверняка занесешь заразу.
Я провел предварительное обследование. Это решающий момент для любого ветеринара, когда его призывают к телящейся корове. Еще несколько секунд и я буду знать, надену ли я пиджак через пятнадцать минут, или мне предстоят часы и часы изнурительного труда.
На этот раз все оказалось даже хуже, чем можно было ожидать: голова плода обращена назад, а моя рука сдавлена так, словно я обследую телку, а не корову, телящуюся во второй раз. И все сухо - "воды", по-видимому, отошли уже несколько часов назад. Она паслась высоко в холмах, и схватки начались за неделю до срока. Вот почему ее и привели в этот разрушенный сарай. Но как бы то ни было, а в постель я вернусь не скоро.
- Ну и что же вы обнаружили, молодой человек? - раздался пронзительный голос дядюшки. - Голова назад повернута, а? Так, значит, особых хлопот вам не будет. Мистер Брумфилд с ними запросто расправляется: повернет теленка и вытаскивает его задними ногами вперед, я сам видел.
Я уже успел наслушаться подобной ерунды. Несколько месяцев практики научили меня, что все фермеры - большие специалисты, пока дело касается соседской скотины. Если заболеет их собственная корова, они тут же бросаются к телефону и вызывают ветеринара, но о чужой рассуждают как знатоки и сыплют всяческими полезными советами. И особенно меня поразило, что к таким советам прислушиваются с куда большим интересом, чем к указаниям ветеринара. Вот и теперь Динсдейлы внимали разглагольствованиям дядюшки с глубоким почтением - он явно был признанным оракулом.
- А еще, - продолжал мудрец, - можно собрать парней покрепче, с веревками, да разом и выдернуть его, как там у него голова ни повернута.
Продолжая свои маневры, я прохрипел:
- Боюсь, в таком тесном пространстве повернуть всего теленка невозможно. А если его выдернуть, не выправив положения головы, таз коровы будет обязательно поврежден.
Динсдейлы ухмыльнулись: они явно считали, что я увиливаю, подавленный превосходством дядюшки.
И вот теперь, два часа спустя, я готов был сдаться. Два часа я ерзал и ворочался на грязном булыжнике, а Динсдейлы следили за мной в угрюмом молчании под нескончаемый аккомпанемент дядюшкиных советов и замечаний. Красное лицо дядюшки сияло, маленькие глазки весело блестели - давно уже ему не доводилось так отлично проводить время. Конечно, взбираться на холм было куда как нелегко, но оно того стоило. Его оживление не угасало, он смаковал каждую минуту.
Я замер с зажмуренными глазами и открытым ртом, ощущая коросту грязи на лице. Дядюшка зажал трубку в руке и наклонился ко мне со своего соломенного трона.
- Выдохлись, молодой человек, - сказал он с глубоким удовлетворением. - Вот чтоб мистер Брумфилд спасовал, я еще не видывал. Ну да он человек опытный. К тому же силач силачом. Уж он-то никогда не устает.
Ярость разлилась по моим жилам, как глоток неразбавленного спирта. Самым правильным, конечно, было бы вскочить, опрокинуть ведро с бурой водой дядюшке на голову, сбежать с холма и уехать - уехать навсегда, подальше от Йоркшира, от дядюшки, от Динсдейлов, от их проклятой коровы.
Вместо этого я стиснул зубы, напряг ноги, нажал из последних сил и, сам себе не веря, почувствовал, как петля скользнула за маленькие острые резцы в рот теленка. Очень осторожно, затаив дыхание, я левой рукой потянул тонкую веревку, и петля под моими пальцами затянулась. Наконец-то мне удалось зацепить эту челюсть!
Теперь я мог что-то предпринять.
- Возьмите конец веревки, мистер Динсдейл, и тяните, только ровно и не сильно. Я отожму теленка назад, и, если вы в это время будете тянуть, голова повернется.
- Ну а как веревка соскользнет? - с надеждой осведомился дядюшка.
Я не стал отвечать, а прижал ладонь к плечу теленка, надавил и почувствовал, как маленькое тельце отодвигается вглубь против волны очередной схватки.
- Тяните, мистер Динсдейл, только ровно, не дергая,- скомандовал я, а про себя добавил: "Господи, только бы не соскользнула, только бы не соскользнула!"
Голова поворачивалась! Вдоль моей руки распрямлялась шея, вот моего локтя коснулось ухо. Я отпустил плечо и ухватил мордочку. Оберегая стенку влагалища от зубов малыша, я вел голову, пока она не легла на передние ноги, как ей и полагалось.
Тут я торопливо ослабил петлю и передвинул ее за уши.
- А теперь, как только она натужится, тяните за голову!
- Да нет, за ноги надо тянуть! - крикнул дядюшка.
- Тяните за голову, черт вас дери! - рявкнул я во всю глотку и с радостью заметил, что дядюшка оскорбление вернулся на свою солому.
Вот показалась голова, за ней без труда выскользнуло туловище. Теленок лежал на булыжнике неподвижно. Глаза у него остекленели, язык был синий и распухший.
- Сдох, конечно! - проворчал дядюшка, возобновляя атаку.
Я очистил рот теленка от слизи, изо всех сил подул ему в горло и принялся делать искусственное дыхание. После трех-четырех нажатий теленок судорожно вздохнул, и веки его задергались. Скоро он уже начал дышать нормально и пошевелил ногой.
Дядюшка снял шапку и недоверчиво поскреб в затылке.
- Жив, скажите на милость! А я уж думал, что он не выдержит: сколько же это вы времени возились!
Тем не менее пыл его поугас, зажатая в зубах трубка была пуста.
- Ну вот что теперь требуется малышу, - сказал я, ухватив теленка за передние ноги и подтащил к морде матери.
Корова лежала на боку, устало положив голову на булыжник, полузакрыв глаза, ничего не замечая вокруг, и тяжело дышала. Но стоило ей почувствовать возле морды тельце теленка, как она преобразилась: глаза ее широко раскрылись и она принялась шумно его обнюхивать. С каждой секундой ее интерес возрастал: она перекатилась на грудь, тычась мордой в теленка и утробно урча, а затем начала тщательно его вылизывать. В таких случаях сама природа обеспечивает стимулирующий массаж, и под грубыми сосочками материнского языка, растиравшими его шкурку, малыш выгнул спину и минуту спустя встряхнул головой и попытался сесть.
Я улыбнулся до ушей. Мне никогда не надоедало вновь и вновь быть свидетелем этого маленького чуда, и, казалось, оно не может приесться, сколько бы раз его ни наблюдать. Я попытался соскрести с кожи присохшие кровь и грязь, но толку было мало. Туалет придется отложить до возвращения домой. Рубашку я натягивал с таким ощущением, словно меня долго били толстой дубиной. Все тело болело и ныло. Во рту пересохло, губы слиплись.
Возле меня замаячила высокая унылая фигура.
- Может, дать попить? - спросил мистер Динсдейл.
Корка грязи на моем лице пошла трещинами от благодарной улыбки. Перед глазами возникло видение большой чашки горячего чая, щедро сдобренного виски.
- Вы очень любезны, мистер Динсдейл, я с удовольствием выпью чего-нибудь горяченького. Это были нелегкие два часа.
- Да нет, - сказал мистер Динсдейл, не отводя от меня пристального взгляда, - может, дать корове попить?
- Ну да, конечно, разумеется, конечно, - забормотал я.- Обязательно дайте ей попить.
Я собрал свое имущество и, спотыкаясь, выбрался из сарая. Снаружи была темная ночь, и резкий ветер швырнул мне в глаза колючий снег. Спускаясь по темному склону, я в последний раз услышал голос дядюшки, визгливый и торжествующий:
- А мистер Брумфилд против того, чтобы поить после отела. Говорит, что эдак можно желудок застудить.
В любой деятельности такие дядюшки-эксперты найдутся, начиная от бытовых дел, например, строительства и ремонта или общения в автосервисе, и заканчивая дорогим консалтингом.
Вот вам маленькая история про экспертов для неторопливого прочтения в субботний дачный день.
***
"Нет, авторы учебников ничего об этом не писали", - подумал я, когда очередной порыв ветра швырнул в зияющий дверной проем вихрь снежных хлопьев и они облепили мою голую спину. Я лежал ничком на булыжном полу в навозной жиже, моя рука по плечо уходила в недра тужащейся коровы, а ступни скольэили по камням в поисках опоры. Я был обнажен по пояс, а талый снег мешался на моей коже с грязью и засохшей кровью. Фермер держал надо мной коптящую керосиновую лампу, и за пределами этого дрожащего кружка света я ничего не видел.
Нет, в учебниках ни слова не говорилось о том, как на ощупь отыскивать в темноте нужные веревки и инструменты, как обеспечивать асептику с помощью полуведра еле теплой воды. И о камнях, впивающихся в грудь, - о них тоже не упоминалось. И о том, как мало-помалу немеют руки, как отказывает мышца за мышцей и перестают слушаться пальцы, сжатые в тесном пространстве.
И нигде ни слова о нарастающей усталости, о щемящем ощущении безнадежности, о зарождающейся панике.
Я вспомнил картинку в учебнике ветеринарного акушерства. Корова невозмутимо стоит на сияющем белизной полу, а элегантный ветеринар в незапятнанном специальном комбинезоне вводит руку разве что по запястье. Он безмятежно улыбается, фермер его работники безмятежно улыбаются, даже корова безмятежно улыбается. Ни навоза, ни крови, ни пота - только чистота и улыбки.
Ветеринар на картинке со вкусом позавтракал и теперь заглянул в соседний дом к телящейся корове просто развлечения ради - так сказать, на десерт. Его не подняли с теплой постели в два часа ночи, он не трясся, борясь со сном, двенадцать миль по оледенелому проселку, пока наконец лучи фар не уперлись в ворота одинокой фермы. Он не карабкался по крутому снежному склону к заброшенному сараю, где лежала его пациентка.
Я попытался продвинуть руку еще на дюйм. Голова теленка была запрокинута, и я кончиками пальцев с трудом проталкивал тонкую веревочную петлю к его нижней челюсти. Моя рука была зажата между боком теленка и тазовой костью коровы. При каждой схватке руку сдавливало так, что не было сил терпеть. Потом корова расслаблялась, и я проталкивал петлю еще на дюйм. Надолго ли меня хватит? Если в ближайшие минуты я не зацеплю челюсть, теленка мне не извлечь... Я застонал, стиснул зубы и выиграл еще полдюйма.
В дверь снова ударил ветер, и мне почудилось, что я слышу, как снежные хлопья шипят на моей раскаленной, залитой потом спине. Пот покрывал мой лоб и стекал в глаза при каждом новом усилии.
Во время тяжелого отела всегда наступает момент, когда перестаешь верить, что у тебя что-нибудь получится. И я уже дошел до этой точки.
У меня в мозгу начали складываться убедительные фразы: "Пожалуй, эту корову лучше забить. Тазовое отверстие у нее такое маленькое и узкое, что теленок все равно не пройдет". Или: "Она очень упитанна и, в сущности, мясной породы, так не лучше ли вам вызвать мясника?" А может быть, так: "Положение плода крайне неудачно. Будь тазовое отверстие пошире, повернуть голову теленка не составило бы труда, но в данном случае это совершенно невозможно".
Конечно, я мог бы прибегнуть к эмбриотомии: захватить шею теленка проволокой и отпилить голову. Сколько раз подобные отелы завершались тем, что пол усеивали ноги, голова, кучки внутренностей! Есть немало толстых справочников, посвященных способам расчленения теленка на части в материнской утробе.
Но ни один из них тут не подходил - ведь теленок был жив! Один раз ценой большого напряжения мне удалось коснуться пальцем уголка его рта, и я даже вздрогнул от неожиданности: язык маленького существа затрепетал от моего прикосновения. Телята в таком положении обычно гибнут из-за слишком крутого изгиба шеи и мощного сжатия при потугах. Но в этом теленке еще теплилась искра жизни, и, значит, появиться на свет он должен был целым, а не по кусочкам.
Я направился к ведру с совсем уже остывшей окровавленной водой и молча намылил руки по плечо. Потом снова улегся на поразительно твердый булыжник, упер пальцы ног в ложбинки между камнями, смахнул пот с глаз и в сотый раз засунул внутрь коровы руку, которая казалась мне тонкой, как макаронина. Ладонь прошла по сухим ножкам теленка, шершавым, словно наждачная бумага, добралась до изгиба шеи, до уха, а затем ценой невероятных усилий протиснулась вдоль мордочки к нижней челюсти, которая теперь превратилась в главную цель моей жизни.
Просто не верилось, что вот уже почти два часа я напрягаю все свои уже убывающие силы, чтобы надеть на эту челюсть маленькую петлю, Я испробовал и прочие способы - заворачивал ногу, зацеплял край глазницы тупым крючком и легонько тянул, - но был вынужден вновь вернуться к петле.
С самого начала все складывалось из рук вон плохо. Фермер, мистер Динсдейл, долговязый, унылый, молчаливый человек, казалось, всегда ожидал от судьбы какой-нибудь пакости. Он следил за моими усилиями вместе с таким же долговязым, унылым, молчаливым сыном, и оба мрачнели все больше.
Но хуже всего был дядюшка. Войдя в этот сарай на холме, я с удивлением обнаружил там быстроглазого старичка в шапке пирожком, уютно примостившегося на связке соломы с явным намерением поразвлечься.
- Вот что, молодой человек, - заявил он, набивая трубку.- Я мистеру Динсдейлу брат, а ферма у меня в Листондейле.
Я положил свою сумку и кивнул.
- Здравствуйте. Моя фамилия Хэрриот.
Старичок хитро прищурился:
- У нас ветеринар мистер Брумфилд. Небось, слышали? Его всякий знает. Замечательный ветеринар. А уж при отеле лучше никого не найти, Я еще ни разу не видел, чтобы он спасовал.
Я кое-как улыбнулся. В любое другое время я был бы только рад выслушать похвалы по адресу коллеги - но не теперь, нет, не теперь. По правде говоря, его слова отозвались в моих ушах похоронным звоном.
- Боюсь, я ничего не слышал про мистера Брумфилда,- ответил я, снимая пиджак и с большой неохотой стаскивая рубашку.- Но я тут недавно.
- Не слышали про мистера Брумфилда! - ужаснулся дядюшка.- Ну так это вам чести не делает. В Листондейле им не нахвалятся, можете мне поверить! Он негодующе умолк, поднес спичку к трубке и оглядел мой торс, уже покрывавшийся гусиной кожей. - Мистер Брумфилд раздевается, что твой боксер. Уж и мускулы у него - загляденье!
На меня вдруг накатила волна томительной слабости, ноги словно налились свинцом, и я почувствовал, что никуда не гожусь. Когда я принялся раскладывать на чистом полотенце свои веревки и инструменты, старичок снова заговорил:
- А вы-то давно практикуете?
- Месяцев семь.
- Семь месяцев! - Дядюшка снисходительно улыбнулся, придавил пальцем табак и выпустил облако вонючего сизого дыма.- Ну важнее всего опыт, это я всегда говорю. Мистер Брумфилд пользует мою скотину десять лет, и он в своем деле мастак. К чему она, книжная-то наука? Опыт, опыт, вот в чем суть.
Я подлил в ведро дезинфицирующей жидкости, тщательно намылил руки до плеч и опустился на колени позади коровы.
- Мистер-то Брумфилд допрежь всегда руки особым жиром мажет,- сообщал дядюшка, удовлетворенно посасывая трубку.- Он говорит, что обходиться только мылом с водой никак нельзя: наверняка занесешь заразу.
Я провел предварительное обследование. Это решающий момент для любого ветеринара, когда его призывают к телящейся корове. Еще несколько секунд и я буду знать, надену ли я пиджак через пятнадцать минут, или мне предстоят часы и часы изнурительного труда.
На этот раз все оказалось даже хуже, чем можно было ожидать: голова плода обращена назад, а моя рука сдавлена так, словно я обследую телку, а не корову, телящуюся во второй раз. И все сухо - "воды", по-видимому, отошли уже несколько часов назад. Она паслась высоко в холмах, и схватки начались за неделю до срока. Вот почему ее и привели в этот разрушенный сарай. Но как бы то ни было, а в постель я вернусь не скоро.
- Ну и что же вы обнаружили, молодой человек? - раздался пронзительный голос дядюшки. - Голова назад повернута, а? Так, значит, особых хлопот вам не будет. Мистер Брумфилд с ними запросто расправляется: повернет теленка и вытаскивает его задними ногами вперед, я сам видел.
Я уже успел наслушаться подобной ерунды. Несколько месяцев практики научили меня, что все фермеры - большие специалисты, пока дело касается соседской скотины. Если заболеет их собственная корова, они тут же бросаются к телефону и вызывают ветеринара, но о чужой рассуждают как знатоки и сыплют всяческими полезными советами. И особенно меня поразило, что к таким советам прислушиваются с куда большим интересом, чем к указаниям ветеринара. Вот и теперь Динсдейлы внимали разглагольствованиям дядюшки с глубоким почтением - он явно был признанным оракулом.
- А еще, - продолжал мудрец, - можно собрать парней покрепче, с веревками, да разом и выдернуть его, как там у него голова ни повернута.
Продолжая свои маневры, я прохрипел:
- Боюсь, в таком тесном пространстве повернуть всего теленка невозможно. А если его выдернуть, не выправив положения головы, таз коровы будет обязательно поврежден.
Динсдейлы ухмыльнулись: они явно считали, что я увиливаю, подавленный превосходством дядюшки.
И вот теперь, два часа спустя, я готов был сдаться. Два часа я ерзал и ворочался на грязном булыжнике, а Динсдейлы следили за мной в угрюмом молчании под нескончаемый аккомпанемент дядюшкиных советов и замечаний. Красное лицо дядюшки сияло, маленькие глазки весело блестели - давно уже ему не доводилось так отлично проводить время. Конечно, взбираться на холм было куда как нелегко, но оно того стоило. Его оживление не угасало, он смаковал каждую минуту.
Я замер с зажмуренными глазами и открытым ртом, ощущая коросту грязи на лице. Дядюшка зажал трубку в руке и наклонился ко мне со своего соломенного трона.
- Выдохлись, молодой человек, - сказал он с глубоким удовлетворением. - Вот чтоб мистер Брумфилд спасовал, я еще не видывал. Ну да он человек опытный. К тому же силач силачом. Уж он-то никогда не устает.
Ярость разлилась по моим жилам, как глоток неразбавленного спирта. Самым правильным, конечно, было бы вскочить, опрокинуть ведро с бурой водой дядюшке на голову, сбежать с холма и уехать - уехать навсегда, подальше от Йоркшира, от дядюшки, от Динсдейлов, от их проклятой коровы.
Вместо этого я стиснул зубы, напряг ноги, нажал из последних сил и, сам себе не веря, почувствовал, как петля скользнула за маленькие острые резцы в рот теленка. Очень осторожно, затаив дыхание, я левой рукой потянул тонкую веревку, и петля под моими пальцами затянулась. Наконец-то мне удалось зацепить эту челюсть!
Теперь я мог что-то предпринять.
- Возьмите конец веревки, мистер Динсдейл, и тяните, только ровно и не сильно. Я отожму теленка назад, и, если вы в это время будете тянуть, голова повернется.
- Ну а как веревка соскользнет? - с надеждой осведомился дядюшка.
Я не стал отвечать, а прижал ладонь к плечу теленка, надавил и почувствовал, как маленькое тельце отодвигается вглубь против волны очередной схватки.
- Тяните, мистер Динсдейл, только ровно, не дергая,- скомандовал я, а про себя добавил: "Господи, только бы не соскользнула, только бы не соскользнула!"
Голова поворачивалась! Вдоль моей руки распрямлялась шея, вот моего локтя коснулось ухо. Я отпустил плечо и ухватил мордочку. Оберегая стенку влагалища от зубов малыша, я вел голову, пока она не легла на передние ноги, как ей и полагалось.
Тут я торопливо ослабил петлю и передвинул ее за уши.
- А теперь, как только она натужится, тяните за голову!
- Да нет, за ноги надо тянуть! - крикнул дядюшка.
- Тяните за голову, черт вас дери! - рявкнул я во всю глотку и с радостью заметил, что дядюшка оскорбление вернулся на свою солому.
Вот показалась голова, за ней без труда выскользнуло туловище. Теленок лежал на булыжнике неподвижно. Глаза у него остекленели, язык был синий и распухший.
- Сдох, конечно! - проворчал дядюшка, возобновляя атаку.
Я очистил рот теленка от слизи, изо всех сил подул ему в горло и принялся делать искусственное дыхание. После трех-четырех нажатий теленок судорожно вздохнул, и веки его задергались. Скоро он уже начал дышать нормально и пошевелил ногой.
Дядюшка снял шапку и недоверчиво поскреб в затылке.
- Жив, скажите на милость! А я уж думал, что он не выдержит: сколько же это вы времени возились!
Тем не менее пыл его поугас, зажатая в зубах трубка была пуста.
- Ну вот что теперь требуется малышу, - сказал я, ухватив теленка за передние ноги и подтащил к морде матери.
Корова лежала на боку, устало положив голову на булыжник, полузакрыв глаза, ничего не замечая вокруг, и тяжело дышала. Но стоило ей почувствовать возле морды тельце теленка, как она преобразилась: глаза ее широко раскрылись и она принялась шумно его обнюхивать. С каждой секундой ее интерес возрастал: она перекатилась на грудь, тычась мордой в теленка и утробно урча, а затем начала тщательно его вылизывать. В таких случаях сама природа обеспечивает стимулирующий массаж, и под грубыми сосочками материнского языка, растиравшими его шкурку, малыш выгнул спину и минуту спустя встряхнул головой и попытался сесть.
Я улыбнулся до ушей. Мне никогда не надоедало вновь и вновь быть свидетелем этого маленького чуда, и, казалось, оно не может приесться, сколько бы раз его ни наблюдать. Я попытался соскрести с кожи присохшие кровь и грязь, но толку было мало. Туалет придется отложить до возвращения домой. Рубашку я натягивал с таким ощущением, словно меня долго били толстой дубиной. Все тело болело и ныло. Во рту пересохло, губы слиплись.
Возле меня замаячила высокая унылая фигура.
- Может, дать попить? - спросил мистер Динсдейл.
Корка грязи на моем лице пошла трещинами от благодарной улыбки. Перед глазами возникло видение большой чашки горячего чая, щедро сдобренного виски.
- Вы очень любезны, мистер Динсдейл, я с удовольствием выпью чего-нибудь горяченького. Это были нелегкие два часа.
- Да нет, - сказал мистер Динсдейл, не отводя от меня пристального взгляда, - может, дать корове попить?
- Ну да, конечно, разумеется, конечно, - забормотал я.- Обязательно дайте ей попить.
Я собрал свое имущество и, спотыкаясь, выбрался из сарая. Снаружи была темная ночь, и резкий ветер швырнул мне в глаза колючий снег. Спускаясь по темному склону, я в последний раз услышал голос дядюшки, визгливый и торжествующий:
- А мистер Брумфилд против того, чтобы поить после отела. Говорит, что эдак можно желудок застудить.
В любой деятельности такие дядюшки-эксперты найдутся, начиная от бытовых дел, например, строительства и ремонта или общения в автосервисе, и заканчивая дорогим консалтингом.