Управление неуправляемым: проблема глобального рассредоточения власти/ часть1
Статья Джеймса Розенау "Управление неуправляемым: проблема глобального рассредоточения власти". Дж. Розенау - профессор международных отношений Университета Джорджа Вашингтона (США), один из наболее известных современных исследователей мировой политики. Розенау - автор ряда работ, посвященных проблемам взаимосвязи внешней и внутренней политики, трансформации международных отношений, транснациональному управлению и глобализации. Перевод осуществлен студентом III курса кафедры мировой и российской политики С. Евтушенко под редакцией ст. преп., к.п.н. Чихарева И.А.
Сферы компетенции
Ранее я определил те сущности, в которых власть локализована в данный момент и посредством которых она может рассредотачиваться, как «сферы»[2]. Существует бесчисленное количество СК. Не только локальный, национальный и глобальный уровни изобилуют этими сферами, но в любой области они распространяются в огромных и трудно подсчитываемых количествах[3]. Некоторые из этих СК содержат разветвленные сети влияния; другие представляют собой узкие, специализированные организации интересов; некоторые действуют внутри общества и добиваются влияния в пределах государственных границ, в то время как другие являются транснациональными по масштабу и имеют подразделения в нескольких странах; некоторые - неформальные сообщества одинаково мыслящих граждан, тогда как другие - формальные, признанные международным сообществом государства; некоторые из них - корпорации, другие - неправительственные организации. По сути, все СК, о которых идет речь здесь, это либо правительства, либо, в прямом смысле этого термина, неправительственные организации (НПО).
Распространение СК и широкомасштабное рассредоточение власти создали предпосылки для нового мирового порядка. Предшествующее этому новому порядку, который развивался с конца Холодной войны в 1991 году, мироустройство было организовано и управлялось суверенными государствами, глобальной структурой, которая была создана Вестфальским договором 1648 года и впоследствии укоренилась в качестве основы мирового взаимодействия. С тех пор ни одно государство не принимало на себя полномочий верховной власти; система государств приобрела качество анархической системы, структура которой варьируется в зависимости от числа великих держав. На протяжении большей части своей истории система государств рассматривалась как многополярная, включающая в себя от трёх до пяти ведущих держав. После Второй мировой войны система трансформировалась в биполярную, так как СССР и Соединённые Штаты проявили себя как единственные сверхдержавы. В отсутствие какой-либо верховной власти, как на протяжении многополярного, так и на протяжении биполярного периода истории анархической системы государств, конфликты разрешались либо через дипломатию, либо путём войн.
С 1991 года глобальные структуры подверглись трансформации, в которой государствоцентричная система была ослаблена появлением новой, многоцентричной системы, чрезвычайно расширившейся с увеличением разнообразия СК. В то время как некоторые аналитики обоснованно предлагали рассматривать этот новый глобальный порядок как «гетерархию»[4], я назвал ее «раздвоенной (bifurcated) системой», в которой государствоцентричный и многоцентричный миры иногда сотрудничают, часто конфликтуют и всегда взаимодействуют[5]. Появление многоцентричного мира в значительной степени имеет свои истоки в новых микроэлектронных технологиях, которые предоставили индивиду и обществу больше независимости. Глобальное телевидение, Интернет, факс, сотовый телефон и масса других технологий, развивающихся с 1991 года, привели, как однажды было отмечено в журнале «Экономист», к «смерти времени и расстояний». Эти технологии, вкупе с массовым передвижением людей по всему миру - всех, от туриста до террориста - и повсеместной тенденцией развития образования[6], стимулировали ускорение темпов глобализации и всестороннее распространение СК.
Отличительная и самая главная характеристика любой СК - то, что она подразумевает выработку директив её руководством и согласие сторонников[7]. Директивы обычно формируются и издаются политическими органами, из которых одни формально конституированы, но большинство других не ограничены чёткими процедурными правилами и поэтому могут приспосабливать свой порядок действий к обстоятельствам, с которыми они сталкиваются. Оба механизма принятия решений подвержены противоречиям и фракционным распрям, но их успех в преодолении трудных ситуаций зависит от степени, в которой те, на кого направлены директивы, готовы повиноваться им. Лояльность отличает СК, которые способны функционировать и продвигаться к своим целям. Это подразумевает, что люди знают где, в каких случаях и каким образом и как отвечать на запросы о лояльности, имеют склонность к этому, колеблющуюся в зависимости от укоренённости привычки повиноваться, затрагиваемых вопросов, степени приверженности целям СК и ресурсов, доступных как СК, так и «повинующимся».
Лояльность
Быть лояльным директивам - значит действовать в соответствии с различными мотивами. Они могут быть результатом тщательных рассуждений, глубоко укоренившейся привычки, чувства принуждения, бесспорного и долгосрочного обязательства, жёстких идеологических принципов и массы других движущих сил, которые могут взаимодействовать с другими, усиливать друг друга. Иными словами, повиновение может быть намеренным или ненамеренным, сознательным или подсознательным, незамедлительным или колеблющимся.
Существенно, однако, что лояльность не является автоматической. Какой бы укоренившейся ни была привычка повиноваться и безотносительно к степени, с которой эти обычаи подсознательны, множество различных обстоятельств может привести индивидов к сопротивлению директивам и уклонению от повиновения, что является первопричиной возникновения барьеров управляемости. Эффективность СК зависит от того, насколько они могут требовать лояльности от своих членов/сторонников. Чем менее формальна основа их организации, тем больше будет у них трудностей с построением системы повиновения. И даже наиболее формально организованные СК, нации-государства, могут относиться к нижней части континуума лояльности. Действительно, последние события в Гаити и Венесуэле показывают, что общественные беспорядки могут парализовать способность государства добиваться лояльности.
Это является следствием того, что лояльность глубоко относительна. Эффективна она или нет, зависит целиком от отношений между теми, кто руководит СК, и подчинёнными. Как предполагается, лояльность может формироваться огромным числом переменных, из которых одни проистекают от действий властей, а другие коренятся в ориентациях и поведении подчинённых.
Власть супердержавы
Рассмотренное через призму властных отношений широкое распространение СК подчёркивает строгие ограничения в способности супердержавы добиваться подчинения, необходимого, чтобы поддерживать порядок в глобальном масштабе или, по крайней мере, реализовывать свои цели в ряде ситуаций. Соединённые Штаты обладают достаточной военной мощью для того, чтобы подчинить себе любые иные СК, но большинство ситуаций в мире, с которыми они должны справиться, не поддаются силовому воздействию. Бомбы и армии не смогут заставить союзников объединиться в коалиции на добровольной основе, принести желаемый результат на международных выборах, противодействовать противникам перевооружения или создания альянсов, заставить лидеров отправиться за границу, чтобы выразить свою поддержку, склонить центральные банки снизить или повысить свои валютные курсы, учредить демократические институты там, где они ранее никогда не существовали, поощрять правительства в снижении тарифных барьеров, обеспечить предпочтительное голосование в международных организациях, провоцировать общественное сопротивление радикальной политике, проводимой недавно пришедшими к власти иностранными лидерами, остановить или повернуть вспять распространение эпидемий - стоит упомянуть только малое число ситуаций, в которых Соединённые Штаты в настоящее время не могут использовать свои военные ресурсы и в отношении которых они властны не более, чем любая другая страна.
Действительно ли отсутствие супердержавы образует вакуумы власти, политические пространства, в которых нет акторов или групп акторов, способных эффективно осуществлять власть? Ничуть: повсеместное распространение СК предвещает уменьшение влияния бывшей супердержавы и более широкое соперничество за внимание и лояльность тех, кто будет впоследствии подчиняться. Маловероятно, что на глобальной арене будет доминировать скука, потому что различные СК используют разные пути, выходя на авансцену и пытаясь в своей деятельности привлечь на свою сторону других субъектов, мыслящих схожим образом. Властный вакуум возникает тогда, когда хаос преобладает, контуры власти не определены, нет актора, который смог бы издавать директивы в надежде на достижение повиновения. В отсутствие супердержавы ключевым вопросом будет скорее следующий: смогут ли лидеры СК отправлять власть, делегированную им сторонниками и использовать возможности по мобилизации поддержки, которая им необходима?
Власть в атерриториальных мирах
Пределы генерирования и поддержания власти не ограничиваются компетенцией сверхдержавы. Способность всех государств осуществлять контроль снизилась по мере ускорения глобализации. Движущие силы глобализации многочисленны и разнообразны[8], но в совокупности они ослабляют способность государств управлять потоками людей, денег, трудом, торговлей, загрязнением, идеями, преступностью и наркотрафиком, проходящими через их границы. Более того, распространение СК и ослабление государства снижают значимость территории и устоявшихся границ. Действительно, территория - отечество, родина - по-прежнему вызывает безусловно важное чувство привязанности у людей повсюду, но оно более гибкое и менее обязывающее, чем это имело место до момента ускорения темпов глобализации в конце холодной войны, в 1989-91 годах. Сейчас возможна - и, по-видимому, всё более и более вероятна - связь людей с не-территориальным, воображаемым или виртуальным миром, где они чувствуют тесную связь с другими людьми, которые, независимо от того, где они живут, мыслят, разделяя основополагающие взгляды на движущие силы, поддерживающие и развивающие глобализацию.
Я пытался подчеркнуть эти не-территориальные связи через следующую формулировку, которая постулирует двенадцать гипотетических миров - четыре локальных мира, четыре глобальных мира и четыре персональных мира - и утверждаю, что большую часть времени установки людей приковывают их к одному из миров. Четыре локальных мира - это Мягкая локальность, Жёсткая локальность, Исключающая локальность и Утверждающая локальность, все они разделяют ориентацию на ситуации, события и тенденции, которые находятся рядом с нами, являются близкими или внутренними, хотя и различаются в известной степени, которую отражают их соответствующие наименования[9]. Четыре глобальных мира - это Утверждающая глобальность, Жёсткая глобальность, Специфическая глобальность и Территориальная глобальность, ориентированные на дальние, расположенные на расстоянии или внешние ситуации, события или тенденции, хотя и различающиеся в зависимости от того, что предполагают их названия[10]. Четыре персональных мира - это Отчуждённость в циничности, Отчуждённость в нелегальности, Пассивность в зависимости от обстоятельств и Выключенная пассивность, все они лишены ориентации на любой локальный или глобальный мир, хотя это отсутствие вовлечённости происходит от различных источников, что отражено в их названиях[11]. Перемещение из мира в мир возможно, но является редким, и в некоторых случаях предпосылки для существования двух или более миров настолько взаимоисключающи, что перемещение невозможно[12]. Двенадцать миров не включают в себя СК. Будучи скорее структурами ментальными, чем эмпирическими, они не имеют формальных или неформальных организаций или лидеров, которые издавали бы директивы и искали повиновения своих сторонников. Однако аналитически они служат основой для исследования СК, их формирования и распространения, указывают на значимость не-территориальности и связанного с ней вызова координации глобальных процессов. Например, те, кто придерживается описанной доктрины, говорят, что мир в Жёсткой локальности может быть основой для новых СК, формирующихся вокруг той или иной экологической проблемы.
Организационный взрыв
Широкое распространение организаций на всех уровнях общества, во всех сферах деятельности и во всех частях света является результатом большого количества движущих сил, действующих в настоящий момент на мировой арене. Возможно, важнейшей движущей силой является то, что я называю «революцией способностей»[13] - увеличение способности людей во всех сферах жизни знать свои преимущества и понимать, где они лучше всего применяются в конкуренции, отличающей как никогда насыщенную глобальную среду. Результат такого расширения способностей - это, среди прочих, быстрый рост числа организаций, людей, объединяющихся, чтобы обеспечить продвижение к своим целям. Общая забота о правах человека и экологические проблемы - главные источники организационного взрыва. Действительно, политическая повестка дня расширяется пропорционально небывалой сложности современной жизни, результатом чего является возникновение организаций почти в каждой сфере человеческой деятельности, как охватывающих крупномасштабную проблематику, так и ограниченных частными вопросами в узко определенных областях. И по определению, конечно, каждая новая организация рождает СК, обременённую задачами защиты и продвижения общих интересов своих сторонников.
Само собой разумеется, что организационный взрыв является центральной причиной, лежащей в основе всепроникающих процессов, посредством которых власть подвергается постоянному рассредоточению. Но эти процессы были бы не настолько всепроникающи, если бы людям повсюду - молодым и старым, богатым и бедным, управленцам и рабочим, образованным и необразованным, консерваторам и либералам, чёрным и белым - не хватало бы навыков, необходимых для того, чтобы осознать свои цели и достичь их. Революция способностей всемирна по масштабам, и она основывается на растущей способности индивидов знать, когда, где и как им включаться в совместную деятельность, и понимать, что их совместные действия требуют готовности подчиняться лидерам, издающим направляющие директивы. Конечно, как отмечалось, подобная готовность не должна быть автоматической. Директивы могут противоречить другим СК, по отношению к которым человек также обладает определёнными обязательствами; они могут казаться неразумными или контрпродуктивными; необдуманными или злонамеренными; но, тем не менее, они имеют место и, как бы то ни было, в течение долгого времени позволяют индивидам считать совместные действия организованными; в конечном счёте, некоторые директивы подвергаются достаточной модификации, чтобы вызывать повсеместное повиновение у части тех, кто вовлечён в совместную деятельность. Несомненно, можно легко доказать, что способность СК мобилизовывать организационную поддержку становится всё более и более проблематичной по мере того, как революция способностей всё более внедряется и распространяется.
Это совершенно не предполагает того, что революция способностей повсюду вовлекает людей в процесс объединения вокруг одних и тех же ценностей и интересов. Глобальный уровень наполнен разнообразными СК именно потому, что проблемы и ценности, на которых они основаны, различны. Более того, революция способностей является влиятельным источником организационного взрыва в силу того, что люди стали более осведомлены о своих собственных культурах, ценностях и/или своих не-территориальных ориентациях (осознание, которое, в свою очередь, служит тому, чтобы побуждать их объединяться с другими людьми, настроенными так же).
Влияние электронных технологий
Как ранее отмечалось, Интернет, факс и огромное количество других недавно появившихся электронных технологий имели большое значение для организационного взрыва. Различные технологии не только значительно сократили время и расстояние, сделав, таким образом, отдаленное очень близким (и наоборот)[14], но в текущий момент они также привели к горизонтальным связям, к уплотнению большинства организационных структур, что, в свою очередь, имело своим результатом передачу полномочий членам этих структур. Некоторые типы организаций ещё сохраняют высокую степень иерархии, но большинство организаций доинтернетовской эпохи, и почти все новые организации основываются на более горизонтальных контурах власти, в которых индивиды могут оказывать больше влияния на директивы и сам процесс управления в их организации. Их меньшая иерархичность может сделать организации более открытыми и демократичными, а может и не сделать, но их увеличивающаяся горизонтальность делает их одновременно гибкими и уязвимыми, более подверженными сменам курса или, в худшем случае, более склонными к ситуации паралича управленческих решений. Последние тенденции в Соединённых Штатах - стремление акционеров изменять политику и руководство корпораций - являются примером-квинтэссенцией последствий, которые могут последовать за снижением организационной иерархии.
Иными словами, организации всё в большей степени приобретают способность информировать и мобилизовывать своих сторонников - так же, как и рекрутировать новых. Напротив, сторонники способны более эффективно мобилизовывать оппозицию политике их организации, тем самым внося вклад в глобальные противоречия. Действительно, нередкие внутриорганизационные споры могут привести к расколу, и, таким образом, к расширению тенденции по разукрупнению и дальнейшему уплотнению глобального уровня действительности.
Управление неуправляемым
Если постулируется организационный взрыв, снижение уровня иерархии и рассредоточение власти в мировых масштабах - не такая уж и необдуманная предпосылка, несмотря на некоторые исключения из этих процессов - то немедленно возникает вопрос: как можно извне регулировать этот беспорядок и управлять им на постоянно уплотняющемся глобальном уровне? Иными словами, в каких рамках может быть достигнут хотя бы небольшой объём внешнего регулирования? Или глобальный уровень настолько насыщен разнообразными СК, что они не могут быть подчинены эффективному управлению? Действительно, учитывая плотность глобального взаимодействия, возможно ли предположить хотя бы малую долю их координации, не говоря об управлении ими?
Находясь под впечатлением от процессов развития на глобальном уровне, преждевременно, однако, предлагать отрицательный ответ на эти вопросы. Свидетельства человеческой изобретательности слишком впечатляющи, чтобы заключать, что координация уплотнённого глобального уровня с неизбежностью не будет иметь успеха. По самой крайней мере, одно склоняет к поиску альтернативных ответов. Некоторые основания для положительного ответа легко различимы. Во-первых, неверно постулировать регулирование в глобальных масштабах - глобальное правительство (government) - как критерий обеспечения порядка на глобальном уровне. Мир слишком сложен и разнообразен, чтобы глобальное правительство, представляющее собой единую глобальную власть, было образовано. Но критерий глобальной управляемости (governance) как механизма координации более предпочтителен. Как я уже отмечал ранее,
«…управляемость не является синонимом правительства. Оба предполагают целевое поведение, целеориентированную деятельность, системы правил; но правительство предполагает деятельность, поддержанную формальной властью, полицейской силой - чтобы обеспечить реализацию должным образом сформулированного политического курса, в то время как управляемость предполагает деятельность, подкреплённую общими целями, которые могут происходить от легальных и формально предписанных обязательств, а могут и не происходить, и которые не обязательно полагаются на полицейскую силу, чтобы преодолеть сопротивление и добиться лояльности. Управляемость, другими словами, является более широким явлением, чем правительство. Она охватывает правительственные институты, но также включает неформальные, неправительственные механизмы, посредством которых люди и организации в рамках своей сферы компетенции движутся вперёд, удовлетворяют потребности и осуществляют свои желания»[15].
Говоря более кратко, по определению все СК управляют «в рамках своих соответствующих и часто пересекающихся областей интересов. Таким образом, “управляемость” может существовать и существует внутри, поперёк и вне границ юрисдикции суверенных государств, и “глобальная управляемость” предполагает в мире констелляции СК, а не форму мирового правительства»[16].
Во-вторых, механизмы регуляции, необходимые для эффективной управляемости, не должны быть централизованы для того, чтобы поддерживать координацию между ними. Эффективная управляемость может быть децентрализованной настолько, насколько и СК, к контролю над которыми стремятся. С этой точки зрения, едва ли может показаться удивительным, что транснациональные режимы развивались в различных сферах деятельности, от защиты китов до движения против распространения противопехотных мин, от валютной системы до организации, предназначенной осуществлять контроль над производством и распределением нефти, от усилий по снижению коррупции до попыток минимизировать загрязнение и так далее во многих других аспектах человеческой жизни[17]. Но подобные режимы обычно хрупки, ибо состоят из таких субъектов, как правительства, корпорации, группы интересов, которые действуют каждая в своей области. Следовательно, большинство систем характеризуются внутренней напряжённостью и продолжительными конфликтами между соперничающими группами. По сути, они состоят из одной или более СК, которые стремятся к лояльности части сторонников, которые также поддерживают свои собственные СК, формируют сложную структуру, которая чаще делает повиновение директивам системы непостоянным и слабым.
Независимо от того, какими могут быть их связи с системами, некоторые из ныне существующих СК являются локальными по своим масштабам; другие - национальными; ещё одни - интернациональными; но все являются транснациональными в том смысле, что их сторонники могут перемещаться и перемещаются через национальные границы для того, чтобы осуществлять или защищать цели их СК. Подобным же образом, некоторые СК действуют согласованно и эффективно, в то время как другие расколоты внутренней напряжённостью и конфликтами[18], а третьи лишены финансовых ресурсов, лишь приближаясь к уплотнённому глобальному уровню отношений. Короче говоря, бесчисленное множество СК характеризуются всесторонней изменчивостью, но эта реальность не должна препятствовать глобальной управляемости, если баланс между изменчивостью и механизмами регуляции будет гармоничным.
Такой баланс на сегодня не преобладает. Почти все многочисленные СК либо преданы своим целям, что делает их невосприимчивыми к внешним механизмам регулирования, либо слишком слабы, чтобы эффективно вызывать согласованное повиновение части своих сторонников, что позволит им осуществлять конструктивную деятельность на глобальном уровне. Тенденция, однако, имеет правильное направление. Интернет не только сильно облегчает и ускоряет способность координации СК с другими группами, чьи цели или интересы частично совпадают с их собственными, но всё в большей и большей степени требует, чтобы прозрачность и подотчётность были действенны на широком поле глобального уровня отношений (тенденция, которая, как кажется, с необходимостью приведёт, в конечном счёте, к гораздо более высокой степени координации). Некоторые независимые СК, несомненно, всегда останутся вне матрицы координации - такие, как криминальные синдикаты или террористические группы - но индивидуалисты составляют малую долю в глобальной управляемости по сравнению с расширяющимися размерами матрицы координации.
Теория сложности
Более того, в последние годы была разработана теория и методология исследования, которая облегчает построение разнообразных траекторий развития систем. В моем понимании, в центре теории сложности находится комплексная адаптивная система - не кластер несвязанных действий, но система; не простая система, но комплексная; и не статичный, неизменный набор структур, но комплексная адаптивная система. Подобная система отличается от набора взаимосвязанных частей, каждая из которых потенциально способна быть автономным субъектом, который, действуя самостоятельно, может влиять на других, и либо связан шаблонным поведением (по мере того, как они поддерживает повседневную рутину), либо ломает обычный порядок, когда новые вызовы требуют новых ответов и новых стратегий. Взаимосвязанность субъектов - это то, что делает из них систему. Способность субъектов ломать обычный порядок и, таким образом, вызывать непривычные процессы обратной связи - то, что делает систему комплексной (в простой системе все субъекты действуют в соответствии с предписанными схемами). Способность субъектов совместно справиться с новыми вызовами - то, что делает их адаптивной системой. Итак, подобными системами являются современный город, нация-государство, международная система. Как любые комплексные адаптивные системы в природном мире, субъекты, осуществляющие деятельность в мировом масштабе, сведены в системное целое, составленное шаблонными структурами, которые постоянно подвергаются трансформации, являющейся результатом обратных процессов, которые вызваны их внешним окружением или внутренними стимулами, побуждающими субъектов ломать свой обычный установившийся порядок.
Рассредоточение власти в глобальных рамках является наиболее типичным примером комплексной адаптивной системы. Уплотнение глобального уровня отношений наряду с постоянно увеличивающимся числом и разнообразием СК обуславливает сложность в глобальных масштабах. Но теория сложности утверждает, что, несмотря на их количество и разнообразие, они с течением времени развиваются совместно, становясь, в связи с этим, всё более и более адаптированными друг к другу и, при таком образе действий, достигают такой степени координации, что во всё большей степени могут быть расположены к регулированию.
Как узнать, движется ли глобальная система в этом направлении? Существует методология оценки этого движения. Субъектно-ориентированное моделирование, используя имитационные модели, даёт возможность тем, кто владеет этими методиками (которыми я не владею) увидеть взаимодействие и обратные процессы, посредством которых многочисленные и разнообразные СК взаимодействуют друг с другом по мере того, как они справляются с вызовами и пользуются благоприятным стечением обстоятельств. Например, приход бизнес-лидеров к выводу, что их организации более способны противостоять изменениям и эффективно работать в глобальном экономическом окружении посредством децентрализации своей деятельности, - не простое совпадение.
Конечно же, нет никаких сверхъестественных моментов, присущих теории сложности или её методологии. Процессы совместного развития и адаптации медленны и чрезвычайно объёмны, так что предположительно - или даже вероятно - они не будут подвержены регуляции в той степени, которой можно желать. Кроме того, определённые принципы построения зачатков глобальной управляемости могут быть обнаружены в разных формах, от СК, обеспокоенных правами человека, до корпораций, заключивших Глобальный пакт, от образования глобальной сети правительств, борющихся с терроризмом, до международных судебных органов, от попыток сохранить существующий режим распространения ядерного оружия до обращений к транснациональным проблемам окружающей среды, от увеличивающихся в своём числе предложений по реформе ООН до растущего стремления разных стран в различных регионах объединяться, чтобы решать общие проблемы[19].
Подводя итогиГоворя кратко, рассредоточенная власть в глобальном масштабе не то же самое, что глобальный хаос. Она, скорее, структурирована, и частично поддаётся регуляции. Вероятность развития всепроникающих механизмов регулирования может не быть очень большой, но потенциал для многих и многих из них, становящихся реальностью, существует, даже притом, что иногда кажется, что мир находится на грани полнейшего беспорядка. Естественно, даже удобно концентрироваться на ситуациях, отмеченных кризисами и беспорядком. Тем не менее, продолжающееся рассредоточение и распространение СК не должны не приниматься в расчёт при оценке перспектив мира без супердержав. Отсутствие супердержавы не обязательно замедляет тенденции к повышению управляемости на глобальном уровне.
--------------------------------------------------------------------------------
[1] Подготовлено для представления на ежегодной конференции Международного общества новой институциональной экономической науки, Тусон, Аризона (30 сентября - 3 октября 2004 года).
[2] См. James N. Rosenau, Along the Domestic-Foreign Frontier: Exploring Governance in a Turbulent World (Cambridge: Cambridge University Press, 1997), Chap. 8.
[3] Количество трудно оцениваемо, потому что многие - возможно даже большинство - новых СК не сообщают о своем создании в учреждения, занимающиеся соответствующими подсчётами.
[4] См., например, Satoshi Miura, “Heterarchy in World Politics: Circularity, Distributed Authority, and Networks”, работу, представленную на ежегодной встрече Ассоциации международных исследований (Монреаль, 17-20 марта 2004 года), и Anthony McGrew, “Power shift: from National Government to Global Governance?”в David Held (ed.), A Globalizing World? Culture, Economics, Politics (London: Routledge, 2000), pp. 127-67. МакГрю определяет (р. 163) гетерархию как «систему, в которой политическая власть поделена и разделена между уровнями управления и в которой многие организации выполняют задачу управления».
[5] Для всестороннего рассмотрения «разветвлённой системы» см.: James N. Rosenau, Turbulence in World Politics: A Theory of Change and Continuity (Princeton: Princeton University Press, 1990), Chap. 10.
[6]Ibid., pp.
[7] Предполагая разнообразие типов формальных и неформальных СК, кажется предпочтительным обратиться к людям, которых они включают, при помощи общего наименования «сторонники», нежели чем члены, служащие или граждане.
[8] См. James N. Rosenau, Distant Proximities: Dynamics Beyond Globalization (Princeton: Princeton University Press, 2003), Chap. 3.
[9] См. Rosenau, Distant Proximities, Chap. 4.
[10] Относительно разработки концепции четырёх глобальных миров см.: Rosenau, Distant Proximities, Chap. 5.
[11] Четыре персональных мира обстоятельно обрисованы в: Rosenau, Distant Proximities, Chap. 6.
[12]James N. Rosenau, Distant Proximities, Chap. 7.
[13] Мою самую последнюю формулировку революции способностей можно найти в: Rosenau, Distant Proximities, Chap. 10.
[14] Rosenau, Distant Proximities, passim.
[15] James N. Rosenau, “Governance, Order, and Change in World Politics,” в: James N. Rosenau and Ernst-Otto Czempiel (eds.), Governance Without Government: Order and Change in World Politics (New York: Cambridge University Press, 1992), p. 4.
[16]Yale H. Ferguson, “Illusions of Superpower,” Asian Journal of Political Science, Vol. 11 (December 2003), p. 32 (курсив оригинала).
[17] Относительно ранней и широкой формулировки понятия «системы» см.: Stephen D. Krasner (ed.), International Regimes (Ithaca: Cornell University Press, 1983).
[18] См., например, Felicity Barringer, “Bitter Division for Sierra Club on Immigration,” New York Times, March 16, 2004, p. A1.
[19] Относительно разногласий по поводу того, что постепенно возникает межправительственная глобальная архитектура см.: Amitai Etzioni, From Empire to Community: A New Approach to International Relations (New York: Palgrave, 2004).
Сферы компетенции
Ранее я определил те сущности, в которых власть локализована в данный момент и посредством которых она может рассредотачиваться, как «сферы»[2]. Существует бесчисленное количество СК. Не только локальный, национальный и глобальный уровни изобилуют этими сферами, но в любой области они распространяются в огромных и трудно подсчитываемых количествах[3]. Некоторые из этих СК содержат разветвленные сети влияния; другие представляют собой узкие, специализированные организации интересов; некоторые действуют внутри общества и добиваются влияния в пределах государственных границ, в то время как другие являются транснациональными по масштабу и имеют подразделения в нескольких странах; некоторые - неформальные сообщества одинаково мыслящих граждан, тогда как другие - формальные, признанные международным сообществом государства; некоторые из них - корпорации, другие - неправительственные организации. По сути, все СК, о которых идет речь здесь, это либо правительства, либо, в прямом смысле этого термина, неправительственные организации (НПО).
Распространение СК и широкомасштабное рассредоточение власти создали предпосылки для нового мирового порядка. Предшествующее этому новому порядку, который развивался с конца Холодной войны в 1991 году, мироустройство было организовано и управлялось суверенными государствами, глобальной структурой, которая была создана Вестфальским договором 1648 года и впоследствии укоренилась в качестве основы мирового взаимодействия. С тех пор ни одно государство не принимало на себя полномочий верховной власти; система государств приобрела качество анархической системы, структура которой варьируется в зависимости от числа великих держав. На протяжении большей части своей истории система государств рассматривалась как многополярная, включающая в себя от трёх до пяти ведущих держав. После Второй мировой войны система трансформировалась в биполярную, так как СССР и Соединённые Штаты проявили себя как единственные сверхдержавы. В отсутствие какой-либо верховной власти, как на протяжении многополярного, так и на протяжении биполярного периода истории анархической системы государств, конфликты разрешались либо через дипломатию, либо путём войн.
С 1991 года глобальные структуры подверглись трансформации, в которой государствоцентричная система была ослаблена появлением новой, многоцентричной системы, чрезвычайно расширившейся с увеличением разнообразия СК. В то время как некоторые аналитики обоснованно предлагали рассматривать этот новый глобальный порядок как «гетерархию»[4], я назвал ее «раздвоенной (bifurcated) системой», в которой государствоцентричный и многоцентричный миры иногда сотрудничают, часто конфликтуют и всегда взаимодействуют[5]. Появление многоцентричного мира в значительной степени имеет свои истоки в новых микроэлектронных технологиях, которые предоставили индивиду и обществу больше независимости. Глобальное телевидение, Интернет, факс, сотовый телефон и масса других технологий, развивающихся с 1991 года, привели, как однажды было отмечено в журнале «Экономист», к «смерти времени и расстояний». Эти технологии, вкупе с массовым передвижением людей по всему миру - всех, от туриста до террориста - и повсеместной тенденцией развития образования[6], стимулировали ускорение темпов глобализации и всестороннее распространение СК.
Отличительная и самая главная характеристика любой СК - то, что она подразумевает выработку директив её руководством и согласие сторонников[7]. Директивы обычно формируются и издаются политическими органами, из которых одни формально конституированы, но большинство других не ограничены чёткими процедурными правилами и поэтому могут приспосабливать свой порядок действий к обстоятельствам, с которыми они сталкиваются. Оба механизма принятия решений подвержены противоречиям и фракционным распрям, но их успех в преодолении трудных ситуаций зависит от степени, в которой те, на кого направлены директивы, готовы повиноваться им. Лояльность отличает СК, которые способны функционировать и продвигаться к своим целям. Это подразумевает, что люди знают где, в каких случаях и каким образом и как отвечать на запросы о лояльности, имеют склонность к этому, колеблющуюся в зависимости от укоренённости привычки повиноваться, затрагиваемых вопросов, степени приверженности целям СК и ресурсов, доступных как СК, так и «повинующимся».
Лояльность
Быть лояльным директивам - значит действовать в соответствии с различными мотивами. Они могут быть результатом тщательных рассуждений, глубоко укоренившейся привычки, чувства принуждения, бесспорного и долгосрочного обязательства, жёстких идеологических принципов и массы других движущих сил, которые могут взаимодействовать с другими, усиливать друг друга. Иными словами, повиновение может быть намеренным или ненамеренным, сознательным или подсознательным, незамедлительным или колеблющимся.
Существенно, однако, что лояльность не является автоматической. Какой бы укоренившейся ни была привычка повиноваться и безотносительно к степени, с которой эти обычаи подсознательны, множество различных обстоятельств может привести индивидов к сопротивлению директивам и уклонению от повиновения, что является первопричиной возникновения барьеров управляемости. Эффективность СК зависит от того, насколько они могут требовать лояльности от своих членов/сторонников. Чем менее формальна основа их организации, тем больше будет у них трудностей с построением системы повиновения. И даже наиболее формально организованные СК, нации-государства, могут относиться к нижней части континуума лояльности. Действительно, последние события в Гаити и Венесуэле показывают, что общественные беспорядки могут парализовать способность государства добиваться лояльности.
Это является следствием того, что лояльность глубоко относительна. Эффективна она или нет, зависит целиком от отношений между теми, кто руководит СК, и подчинёнными. Как предполагается, лояльность может формироваться огромным числом переменных, из которых одни проистекают от действий властей, а другие коренятся в ориентациях и поведении подчинённых.
Власть супердержавы
Рассмотренное через призму властных отношений широкое распространение СК подчёркивает строгие ограничения в способности супердержавы добиваться подчинения, необходимого, чтобы поддерживать порядок в глобальном масштабе или, по крайней мере, реализовывать свои цели в ряде ситуаций. Соединённые Штаты обладают достаточной военной мощью для того, чтобы подчинить себе любые иные СК, но большинство ситуаций в мире, с которыми они должны справиться, не поддаются силовому воздействию. Бомбы и армии не смогут заставить союзников объединиться в коалиции на добровольной основе, принести желаемый результат на международных выборах, противодействовать противникам перевооружения или создания альянсов, заставить лидеров отправиться за границу, чтобы выразить свою поддержку, склонить центральные банки снизить или повысить свои валютные курсы, учредить демократические институты там, где они ранее никогда не существовали, поощрять правительства в снижении тарифных барьеров, обеспечить предпочтительное голосование в международных организациях, провоцировать общественное сопротивление радикальной политике, проводимой недавно пришедшими к власти иностранными лидерами, остановить или повернуть вспять распространение эпидемий - стоит упомянуть только малое число ситуаций, в которых Соединённые Штаты в настоящее время не могут использовать свои военные ресурсы и в отношении которых они властны не более, чем любая другая страна.
Действительно ли отсутствие супердержавы образует вакуумы власти, политические пространства, в которых нет акторов или групп акторов, способных эффективно осуществлять власть? Ничуть: повсеместное распространение СК предвещает уменьшение влияния бывшей супердержавы и более широкое соперничество за внимание и лояльность тех, кто будет впоследствии подчиняться. Маловероятно, что на глобальной арене будет доминировать скука, потому что различные СК используют разные пути, выходя на авансцену и пытаясь в своей деятельности привлечь на свою сторону других субъектов, мыслящих схожим образом. Властный вакуум возникает тогда, когда хаос преобладает, контуры власти не определены, нет актора, который смог бы издавать директивы в надежде на достижение повиновения. В отсутствие супердержавы ключевым вопросом будет скорее следующий: смогут ли лидеры СК отправлять власть, делегированную им сторонниками и использовать возможности по мобилизации поддержки, которая им необходима?
Власть в атерриториальных мирах
Пределы генерирования и поддержания власти не ограничиваются компетенцией сверхдержавы. Способность всех государств осуществлять контроль снизилась по мере ускорения глобализации. Движущие силы глобализации многочисленны и разнообразны[8], но в совокупности они ослабляют способность государств управлять потоками людей, денег, трудом, торговлей, загрязнением, идеями, преступностью и наркотрафиком, проходящими через их границы. Более того, распространение СК и ослабление государства снижают значимость территории и устоявшихся границ. Действительно, территория - отечество, родина - по-прежнему вызывает безусловно важное чувство привязанности у людей повсюду, но оно более гибкое и менее обязывающее, чем это имело место до момента ускорения темпов глобализации в конце холодной войны, в 1989-91 годах. Сейчас возможна - и, по-видимому, всё более и более вероятна - связь людей с не-территориальным, воображаемым или виртуальным миром, где они чувствуют тесную связь с другими людьми, которые, независимо от того, где они живут, мыслят, разделяя основополагающие взгляды на движущие силы, поддерживающие и развивающие глобализацию.
Я пытался подчеркнуть эти не-территориальные связи через следующую формулировку, которая постулирует двенадцать гипотетических миров - четыре локальных мира, четыре глобальных мира и четыре персональных мира - и утверждаю, что большую часть времени установки людей приковывают их к одному из миров. Четыре локальных мира - это Мягкая локальность, Жёсткая локальность, Исключающая локальность и Утверждающая локальность, все они разделяют ориентацию на ситуации, события и тенденции, которые находятся рядом с нами, являются близкими или внутренними, хотя и различаются в известной степени, которую отражают их соответствующие наименования[9]. Четыре глобальных мира - это Утверждающая глобальность, Жёсткая глобальность, Специфическая глобальность и Территориальная глобальность, ориентированные на дальние, расположенные на расстоянии или внешние ситуации, события или тенденции, хотя и различающиеся в зависимости от того, что предполагают их названия[10]. Четыре персональных мира - это Отчуждённость в циничности, Отчуждённость в нелегальности, Пассивность в зависимости от обстоятельств и Выключенная пассивность, все они лишены ориентации на любой локальный или глобальный мир, хотя это отсутствие вовлечённости происходит от различных источников, что отражено в их названиях[11]. Перемещение из мира в мир возможно, но является редким, и в некоторых случаях предпосылки для существования двух или более миров настолько взаимоисключающи, что перемещение невозможно[12]. Двенадцать миров не включают в себя СК. Будучи скорее структурами ментальными, чем эмпирическими, они не имеют формальных или неформальных организаций или лидеров, которые издавали бы директивы и искали повиновения своих сторонников. Однако аналитически они служат основой для исследования СК, их формирования и распространения, указывают на значимость не-территориальности и связанного с ней вызова координации глобальных процессов. Например, те, кто придерживается описанной доктрины, говорят, что мир в Жёсткой локальности может быть основой для новых СК, формирующихся вокруг той или иной экологической проблемы.
Организационный взрыв
Широкое распространение организаций на всех уровнях общества, во всех сферах деятельности и во всех частях света является результатом большого количества движущих сил, действующих в настоящий момент на мировой арене. Возможно, важнейшей движущей силой является то, что я называю «революцией способностей»[13] - увеличение способности людей во всех сферах жизни знать свои преимущества и понимать, где они лучше всего применяются в конкуренции, отличающей как никогда насыщенную глобальную среду. Результат такого расширения способностей - это, среди прочих, быстрый рост числа организаций, людей, объединяющихся, чтобы обеспечить продвижение к своим целям. Общая забота о правах человека и экологические проблемы - главные источники организационного взрыва. Действительно, политическая повестка дня расширяется пропорционально небывалой сложности современной жизни, результатом чего является возникновение организаций почти в каждой сфере человеческой деятельности, как охватывающих крупномасштабную проблематику, так и ограниченных частными вопросами в узко определенных областях. И по определению, конечно, каждая новая организация рождает СК, обременённую задачами защиты и продвижения общих интересов своих сторонников.
Само собой разумеется, что организационный взрыв является центральной причиной, лежащей в основе всепроникающих процессов, посредством которых власть подвергается постоянному рассредоточению. Но эти процессы были бы не настолько всепроникающи, если бы людям повсюду - молодым и старым, богатым и бедным, управленцам и рабочим, образованным и необразованным, консерваторам и либералам, чёрным и белым - не хватало бы навыков, необходимых для того, чтобы осознать свои цели и достичь их. Революция способностей всемирна по масштабам, и она основывается на растущей способности индивидов знать, когда, где и как им включаться в совместную деятельность, и понимать, что их совместные действия требуют готовности подчиняться лидерам, издающим направляющие директивы. Конечно, как отмечалось, подобная готовность не должна быть автоматической. Директивы могут противоречить другим СК, по отношению к которым человек также обладает определёнными обязательствами; они могут казаться неразумными или контрпродуктивными; необдуманными или злонамеренными; но, тем не менее, они имеют место и, как бы то ни было, в течение долгого времени позволяют индивидам считать совместные действия организованными; в конечном счёте, некоторые директивы подвергаются достаточной модификации, чтобы вызывать повсеместное повиновение у части тех, кто вовлечён в совместную деятельность. Несомненно, можно легко доказать, что способность СК мобилизовывать организационную поддержку становится всё более и более проблематичной по мере того, как революция способностей всё более внедряется и распространяется.
Это совершенно не предполагает того, что революция способностей повсюду вовлекает людей в процесс объединения вокруг одних и тех же ценностей и интересов. Глобальный уровень наполнен разнообразными СК именно потому, что проблемы и ценности, на которых они основаны, различны. Более того, революция способностей является влиятельным источником организационного взрыва в силу того, что люди стали более осведомлены о своих собственных культурах, ценностях и/или своих не-территориальных ориентациях (осознание, которое, в свою очередь, служит тому, чтобы побуждать их объединяться с другими людьми, настроенными так же).
Влияние электронных технологий
Как ранее отмечалось, Интернет, факс и огромное количество других недавно появившихся электронных технологий имели большое значение для организационного взрыва. Различные технологии не только значительно сократили время и расстояние, сделав, таким образом, отдаленное очень близким (и наоборот)[14], но в текущий момент они также привели к горизонтальным связям, к уплотнению большинства организационных структур, что, в свою очередь, имело своим результатом передачу полномочий членам этих структур. Некоторые типы организаций ещё сохраняют высокую степень иерархии, но большинство организаций доинтернетовской эпохи, и почти все новые организации основываются на более горизонтальных контурах власти, в которых индивиды могут оказывать больше влияния на директивы и сам процесс управления в их организации. Их меньшая иерархичность может сделать организации более открытыми и демократичными, а может и не сделать, но их увеличивающаяся горизонтальность делает их одновременно гибкими и уязвимыми, более подверженными сменам курса или, в худшем случае, более склонными к ситуации паралича управленческих решений. Последние тенденции в Соединённых Штатах - стремление акционеров изменять политику и руководство корпораций - являются примером-квинтэссенцией последствий, которые могут последовать за снижением организационной иерархии.
Иными словами, организации всё в большей степени приобретают способность информировать и мобилизовывать своих сторонников - так же, как и рекрутировать новых. Напротив, сторонники способны более эффективно мобилизовывать оппозицию политике их организации, тем самым внося вклад в глобальные противоречия. Действительно, нередкие внутриорганизационные споры могут привести к расколу, и, таким образом, к расширению тенденции по разукрупнению и дальнейшему уплотнению глобального уровня действительности.
Управление неуправляемым
Если постулируется организационный взрыв, снижение уровня иерархии и рассредоточение власти в мировых масштабах - не такая уж и необдуманная предпосылка, несмотря на некоторые исключения из этих процессов - то немедленно возникает вопрос: как можно извне регулировать этот беспорядок и управлять им на постоянно уплотняющемся глобальном уровне? Иными словами, в каких рамках может быть достигнут хотя бы небольшой объём внешнего регулирования? Или глобальный уровень настолько насыщен разнообразными СК, что они не могут быть подчинены эффективному управлению? Действительно, учитывая плотность глобального взаимодействия, возможно ли предположить хотя бы малую долю их координации, не говоря об управлении ими?
Находясь под впечатлением от процессов развития на глобальном уровне, преждевременно, однако, предлагать отрицательный ответ на эти вопросы. Свидетельства человеческой изобретательности слишком впечатляющи, чтобы заключать, что координация уплотнённого глобального уровня с неизбежностью не будет иметь успеха. По самой крайней мере, одно склоняет к поиску альтернативных ответов. Некоторые основания для положительного ответа легко различимы. Во-первых, неверно постулировать регулирование в глобальных масштабах - глобальное правительство (government) - как критерий обеспечения порядка на глобальном уровне. Мир слишком сложен и разнообразен, чтобы глобальное правительство, представляющее собой единую глобальную власть, было образовано. Но критерий глобальной управляемости (governance) как механизма координации более предпочтителен. Как я уже отмечал ранее,
«…управляемость не является синонимом правительства. Оба предполагают целевое поведение, целеориентированную деятельность, системы правил; но правительство предполагает деятельность, поддержанную формальной властью, полицейской силой - чтобы обеспечить реализацию должным образом сформулированного политического курса, в то время как управляемость предполагает деятельность, подкреплённую общими целями, которые могут происходить от легальных и формально предписанных обязательств, а могут и не происходить, и которые не обязательно полагаются на полицейскую силу, чтобы преодолеть сопротивление и добиться лояльности. Управляемость, другими словами, является более широким явлением, чем правительство. Она охватывает правительственные институты, но также включает неформальные, неправительственные механизмы, посредством которых люди и организации в рамках своей сферы компетенции движутся вперёд, удовлетворяют потребности и осуществляют свои желания»[15].
Говоря более кратко, по определению все СК управляют «в рамках своих соответствующих и часто пересекающихся областей интересов. Таким образом, “управляемость” может существовать и существует внутри, поперёк и вне границ юрисдикции суверенных государств, и “глобальная управляемость” предполагает в мире констелляции СК, а не форму мирового правительства»[16].
Во-вторых, механизмы регуляции, необходимые для эффективной управляемости, не должны быть централизованы для того, чтобы поддерживать координацию между ними. Эффективная управляемость может быть децентрализованной настолько, насколько и СК, к контролю над которыми стремятся. С этой точки зрения, едва ли может показаться удивительным, что транснациональные режимы развивались в различных сферах деятельности, от защиты китов до движения против распространения противопехотных мин, от валютной системы до организации, предназначенной осуществлять контроль над производством и распределением нефти, от усилий по снижению коррупции до попыток минимизировать загрязнение и так далее во многих других аспектах человеческой жизни[17]. Но подобные режимы обычно хрупки, ибо состоят из таких субъектов, как правительства, корпорации, группы интересов, которые действуют каждая в своей области. Следовательно, большинство систем характеризуются внутренней напряжённостью и продолжительными конфликтами между соперничающими группами. По сути, они состоят из одной или более СК, которые стремятся к лояльности части сторонников, которые также поддерживают свои собственные СК, формируют сложную структуру, которая чаще делает повиновение директивам системы непостоянным и слабым.
Независимо от того, какими могут быть их связи с системами, некоторые из ныне существующих СК являются локальными по своим масштабам; другие - национальными; ещё одни - интернациональными; но все являются транснациональными в том смысле, что их сторонники могут перемещаться и перемещаются через национальные границы для того, чтобы осуществлять или защищать цели их СК. Подобным же образом, некоторые СК действуют согласованно и эффективно, в то время как другие расколоты внутренней напряжённостью и конфликтами[18], а третьи лишены финансовых ресурсов, лишь приближаясь к уплотнённому глобальному уровню отношений. Короче говоря, бесчисленное множество СК характеризуются всесторонней изменчивостью, но эта реальность не должна препятствовать глобальной управляемости, если баланс между изменчивостью и механизмами регуляции будет гармоничным.
Такой баланс на сегодня не преобладает. Почти все многочисленные СК либо преданы своим целям, что делает их невосприимчивыми к внешним механизмам регулирования, либо слишком слабы, чтобы эффективно вызывать согласованное повиновение части своих сторонников, что позволит им осуществлять конструктивную деятельность на глобальном уровне. Тенденция, однако, имеет правильное направление. Интернет не только сильно облегчает и ускоряет способность координации СК с другими группами, чьи цели или интересы частично совпадают с их собственными, но всё в большей и большей степени требует, чтобы прозрачность и подотчётность были действенны на широком поле глобального уровня отношений (тенденция, которая, как кажется, с необходимостью приведёт, в конечном счёте, к гораздо более высокой степени координации). Некоторые независимые СК, несомненно, всегда останутся вне матрицы координации - такие, как криминальные синдикаты или террористические группы - но индивидуалисты составляют малую долю в глобальной управляемости по сравнению с расширяющимися размерами матрицы координации.
Теория сложности
Более того, в последние годы была разработана теория и методология исследования, которая облегчает построение разнообразных траекторий развития систем. В моем понимании, в центре теории сложности находится комплексная адаптивная система - не кластер несвязанных действий, но система; не простая система, но комплексная; и не статичный, неизменный набор структур, но комплексная адаптивная система. Подобная система отличается от набора взаимосвязанных частей, каждая из которых потенциально способна быть автономным субъектом, который, действуя самостоятельно, может влиять на других, и либо связан шаблонным поведением (по мере того, как они поддерживает повседневную рутину), либо ломает обычный порядок, когда новые вызовы требуют новых ответов и новых стратегий. Взаимосвязанность субъектов - это то, что делает из них систему. Способность субъектов ломать обычный порядок и, таким образом, вызывать непривычные процессы обратной связи - то, что делает систему комплексной (в простой системе все субъекты действуют в соответствии с предписанными схемами). Способность субъектов совместно справиться с новыми вызовами - то, что делает их адаптивной системой. Итак, подобными системами являются современный город, нация-государство, международная система. Как любые комплексные адаптивные системы в природном мире, субъекты, осуществляющие деятельность в мировом масштабе, сведены в системное целое, составленное шаблонными структурами, которые постоянно подвергаются трансформации, являющейся результатом обратных процессов, которые вызваны их внешним окружением или внутренними стимулами, побуждающими субъектов ломать свой обычный установившийся порядок.
Рассредоточение власти в глобальных рамках является наиболее типичным примером комплексной адаптивной системы. Уплотнение глобального уровня отношений наряду с постоянно увеличивающимся числом и разнообразием СК обуславливает сложность в глобальных масштабах. Но теория сложности утверждает, что, несмотря на их количество и разнообразие, они с течением времени развиваются совместно, становясь, в связи с этим, всё более и более адаптированными друг к другу и, при таком образе действий, достигают такой степени координации, что во всё большей степени могут быть расположены к регулированию.
Как узнать, движется ли глобальная система в этом направлении? Существует методология оценки этого движения. Субъектно-ориентированное моделирование, используя имитационные модели, даёт возможность тем, кто владеет этими методиками (которыми я не владею) увидеть взаимодействие и обратные процессы, посредством которых многочисленные и разнообразные СК взаимодействуют друг с другом по мере того, как они справляются с вызовами и пользуются благоприятным стечением обстоятельств. Например, приход бизнес-лидеров к выводу, что их организации более способны противостоять изменениям и эффективно работать в глобальном экономическом окружении посредством децентрализации своей деятельности, - не простое совпадение.
Конечно же, нет никаких сверхъестественных моментов, присущих теории сложности или её методологии. Процессы совместного развития и адаптации медленны и чрезвычайно объёмны, так что предположительно - или даже вероятно - они не будут подвержены регуляции в той степени, которой можно желать. Кроме того, определённые принципы построения зачатков глобальной управляемости могут быть обнаружены в разных формах, от СК, обеспокоенных правами человека, до корпораций, заключивших Глобальный пакт, от образования глобальной сети правительств, борющихся с терроризмом, до международных судебных органов, от попыток сохранить существующий режим распространения ядерного оружия до обращений к транснациональным проблемам окружающей среды, от увеличивающихся в своём числе предложений по реформе ООН до растущего стремления разных стран в различных регионах объединяться, чтобы решать общие проблемы[19].
Подводя итогиГоворя кратко, рассредоточенная власть в глобальном масштабе не то же самое, что глобальный хаос. Она, скорее, структурирована, и частично поддаётся регуляции. Вероятность развития всепроникающих механизмов регулирования может не быть очень большой, но потенциал для многих и многих из них, становящихся реальностью, существует, даже притом, что иногда кажется, что мир находится на грани полнейшего беспорядка. Естественно, даже удобно концентрироваться на ситуациях, отмеченных кризисами и беспорядком. Тем не менее, продолжающееся рассредоточение и распространение СК не должны не приниматься в расчёт при оценке перспектив мира без супердержав. Отсутствие супердержавы не обязательно замедляет тенденции к повышению управляемости на глобальном уровне.
--------------------------------------------------------------------------------
[1] Подготовлено для представления на ежегодной конференции Международного общества новой институциональной экономической науки, Тусон, Аризона (30 сентября - 3 октября 2004 года).
[2] См. James N. Rosenau, Along the Domestic-Foreign Frontier: Exploring Governance in a Turbulent World (Cambridge: Cambridge University Press, 1997), Chap. 8.
[3] Количество трудно оцениваемо, потому что многие - возможно даже большинство - новых СК не сообщают о своем создании в учреждения, занимающиеся соответствующими подсчётами.
[4] См., например, Satoshi Miura, “Heterarchy in World Politics: Circularity, Distributed Authority, and Networks”, работу, представленную на ежегодной встрече Ассоциации международных исследований (Монреаль, 17-20 марта 2004 года), и Anthony McGrew, “Power shift: from National Government to Global Governance?”в David Held (ed.), A Globalizing World? Culture, Economics, Politics (London: Routledge, 2000), pp. 127-67. МакГрю определяет (р. 163) гетерархию как «систему, в которой политическая власть поделена и разделена между уровнями управления и в которой многие организации выполняют задачу управления».
[5] Для всестороннего рассмотрения «разветвлённой системы» см.: James N. Rosenau, Turbulence in World Politics: A Theory of Change and Continuity (Princeton: Princeton University Press, 1990), Chap. 10.
[6]Ibid., pp.
[7] Предполагая разнообразие типов формальных и неформальных СК, кажется предпочтительным обратиться к людям, которых они включают, при помощи общего наименования «сторонники», нежели чем члены, служащие или граждане.
[8] См. James N. Rosenau, Distant Proximities: Dynamics Beyond Globalization (Princeton: Princeton University Press, 2003), Chap. 3.
[9] См. Rosenau, Distant Proximities, Chap. 4.
[10] Относительно разработки концепции четырёх глобальных миров см.: Rosenau, Distant Proximities, Chap. 5.
[11] Четыре персональных мира обстоятельно обрисованы в: Rosenau, Distant Proximities, Chap. 6.
[12]James N. Rosenau, Distant Proximities, Chap. 7.
[13] Мою самую последнюю формулировку революции способностей можно найти в: Rosenau, Distant Proximities, Chap. 10.
[14] Rosenau, Distant Proximities, passim.
[15] James N. Rosenau, “Governance, Order, and Change in World Politics,” в: James N. Rosenau and Ernst-Otto Czempiel (eds.), Governance Without Government: Order and Change in World Politics (New York: Cambridge University Press, 1992), p. 4.
[16]Yale H. Ferguson, “Illusions of Superpower,” Asian Journal of Political Science, Vol. 11 (December 2003), p. 32 (курсив оригинала).
[17] Относительно ранней и широкой формулировки понятия «системы» см.: Stephen D. Krasner (ed.), International Regimes (Ithaca: Cornell University Press, 1983).
[18] См., например, Felicity Barringer, “Bitter Division for Sierra Club on Immigration,” New York Times, March 16, 2004, p. A1.
[19] Относительно разногласий по поводу того, что постепенно возникает межправительственная глобальная архитектура см.: Amitai Etzioni, From Empire to Community: A New Approach to International Relations (New York: Palgrave, 2004).