В Далеке.
Он поставил чашку с горячим чаем на стол и посмотрел в окно: желтели окна соседних домов, безмятежно падал снег. Ее пока не было - надо было приготовить ужин, чтобы к ее приходу все было готово. Он улыбнулся и аккуратно поднялся. Мир на секунду качнулся - как может качнуться только очень большой и очень легкий шар, если его слегка толкнуть, но все быстро прошло.
Он чистил картошку: сегодня будет жаренное мясо с картофельным пюре. Думал про пасту, но всяческие макароны они ели часто, надоели.
Работало радио, обсуждали какую-то ерунду.
Помниться, они шли по улице под легким, словно сказочно-новогодним снегом и он вдруг остановился, перехватил ее рукав и немного резко повернул ее к себе.
- Знаешь, я тебя очень люблю.
Она просто улыбнулась. Снежинки таяли на ее коже и оставили чернильные точки туши на века. Она привстала на носочки и коснулась его губ своими. И мир на секунду качнулся…
Мясо шипело на сковородке, приобретая приятный оттенок готовности. Он порезал маринованные огурчики тонкими палочками: так удобней есть. Еще чуть-чуть и все можно будет красиво разложить на большой круглой тарелке. Он посмотрел на часы: она уже подходит к дому.
Помниться, они поругались, и он ушел в ночь, хлопнув дверью. Он ходил по улицам недалеко от дома, дышал полной грудью, чтобы успокоить клокочущую внутри груди и живота злость, накалявшуюся до умозатмевающей ярости. Минут через сорок вернулся, тихо открыв входную дверь. Она стряпала что-то. Он снял пальто, прошел на кухню и обнял ее сзади, прижал к себе. Она преодолела силу его объятий, повернулась к нему лицом и долго молча смотрела ему в глаза, что-то высматривая там. А потом он наклонился и прижался к ее лицу своим. И мир на секунду качнулся…
Все готово. Тонкостенные бокалы стоят рядом с торжественно вытянувшейся бутылкой вина. Свечи посматривают на сервировку чуть свысока, мерцая огоньками. В двери срежет железа о железо - она открывает дверь. Он идет в прихожую, берет ее лицо в ладони, словно ключевую воду, и припадает к ней, словно хочет напиться. Потом помогает раздеться и зовет к столу. Она быстро скрывается в ванной, плющит водой, возвращается. Они садятся за стол
- За тебя.
Бокалы соприкасаются с легким цоканьем, они смотрят друг другу в глаза. И мир на секунду качнулся…
Он чувствует щекой противную поверхность линолеума - как будто липкую или пыльную. Открывает глаза - темно, но видна ножка стола и табуретки. К нему подходит кот и немного свысока проводит шершавым языком по носу, мол, вставай, хватит валяться.
Он встает, фокусирует взгляд: чай еще стоит на столе и почти не остыл. Значит, обморок был не глубоким. Ему трудновато: ноги и спина побаливают, что не удивительно в его 87 лет. Он садиться на стул и снова пьет чай. Он знает, что сегодня он упадет, чтобы уже никогда не встать. И догонит ее - он отстал всего на пару дней; видимо, ему дали время завершить кое-какие дела, оставшиеся на земле, уладить формальности. Он посмотрел на сероватую в темноте фотографию их семьи: трое красавцев-сыновей с женами, десять внуков от 25 до 7 лет, трое правнуков - совсем еще карапузов. А в центре они - совсем уже старенькие; вся семья улыбается, лучится. Он счастливо улыбнулся, поставил чашку, закрыл глаза.
И мир качнулся…
Он чистил картошку: сегодня будет жаренное мясо с картофельным пюре. Думал про пасту, но всяческие макароны они ели часто, надоели.
Работало радио, обсуждали какую-то ерунду.
Помниться, они шли по улице под легким, словно сказочно-новогодним снегом и он вдруг остановился, перехватил ее рукав и немного резко повернул ее к себе.
- Знаешь, я тебя очень люблю.
Она просто улыбнулась. Снежинки таяли на ее коже и оставили чернильные точки туши на века. Она привстала на носочки и коснулась его губ своими. И мир на секунду качнулся…
Мясо шипело на сковородке, приобретая приятный оттенок готовности. Он порезал маринованные огурчики тонкими палочками: так удобней есть. Еще чуть-чуть и все можно будет красиво разложить на большой круглой тарелке. Он посмотрел на часы: она уже подходит к дому.
Помниться, они поругались, и он ушел в ночь, хлопнув дверью. Он ходил по улицам недалеко от дома, дышал полной грудью, чтобы успокоить клокочущую внутри груди и живота злость, накалявшуюся до умозатмевающей ярости. Минут через сорок вернулся, тихо открыв входную дверь. Она стряпала что-то. Он снял пальто, прошел на кухню и обнял ее сзади, прижал к себе. Она преодолела силу его объятий, повернулась к нему лицом и долго молча смотрела ему в глаза, что-то высматривая там. А потом он наклонился и прижался к ее лицу своим. И мир на секунду качнулся…
Все готово. Тонкостенные бокалы стоят рядом с торжественно вытянувшейся бутылкой вина. Свечи посматривают на сервировку чуть свысока, мерцая огоньками. В двери срежет железа о железо - она открывает дверь. Он идет в прихожую, берет ее лицо в ладони, словно ключевую воду, и припадает к ней, словно хочет напиться. Потом помогает раздеться и зовет к столу. Она быстро скрывается в ванной, плющит водой, возвращается. Они садятся за стол
- За тебя.
Бокалы соприкасаются с легким цоканьем, они смотрят друг другу в глаза. И мир на секунду качнулся…
Он чувствует щекой противную поверхность линолеума - как будто липкую или пыльную. Открывает глаза - темно, но видна ножка стола и табуретки. К нему подходит кот и немного свысока проводит шершавым языком по носу, мол, вставай, хватит валяться.
Он встает, фокусирует взгляд: чай еще стоит на столе и почти не остыл. Значит, обморок был не глубоким. Ему трудновато: ноги и спина побаливают, что не удивительно в его 87 лет. Он садиться на стул и снова пьет чай. Он знает, что сегодня он упадет, чтобы уже никогда не встать. И догонит ее - он отстал всего на пару дней; видимо, ему дали время завершить кое-какие дела, оставшиеся на земле, уладить формальности. Он посмотрел на сероватую в темноте фотографию их семьи: трое красавцев-сыновей с женами, десять внуков от 25 до 7 лет, трое правнуков - совсем еще карапузов. А в центре они - совсем уже старенькие; вся семья улыбается, лучится. Он счастливо улыбнулся, поставил чашку, закрыл глаза.
И мир качнулся…