плетется историческое полотно, где уток его, где основа
Узловая за разводами дождя
необъявленная станция к утру
закачается, плечами поводя.
Вот плечистая - на каждом по ведру.
Собираются за водным рубежом
и накатят, нарисуются из мглы
не оточенным простым карандашом,
мягким ластиком смягчённые углы.
И сознанье заплывает в рукава.
Заплывает как намокшая трава,
засыпающая серая плотва.
Участок
Мимо растений летних кто-то идёт - открой
забранный за штакетник угол земли сырой.
Кто-то гремит бидоном. Плещется керосин
в кухонке рядом с домом. Запах неотразим.
Лист бузины прилипнет. Мыльной полно воды.
Жду, что меня окликнет голос из темноты.
Бережно и халатно время прошло - и ладно.
Метками имена.
Наша земля квадратна, слабо заселена.
Землю заговорю. Каждую ночь смотрю
через забор дощатый.
Я, её сын внучатый.
Кудама
Земля-чернобурка зарылась в снегу.
На ветках шары, на дорогах сугробы.
И кто-то из леса, из самой чащобы
крадётся за нами, а сам ни гу-гу.
Всё ближе подходит цепочкой следов,
в безветрии веток движеньями быстрыми.
Над ним обесточенных сеть проводов
и липкого снега бесшумные выстрелы.
*
А кто случайно снегом не засыпан,
ледовой не затянут полыньёй,
оправданы позорным плебисцитом,
в себя народной приняты семьёй.
Пока живут, себя перемеряя -
перемножая и опять деля,
под ноги правда катится сырая,
как свежая могильная земля.
Как будто больше нет суда над нами,
или глаза не поднимаем мы.
Шатаются разносчики чумы
из дома в дом, между двумя домами.
*
Кто ж не знает, что в этих сотах
мало мёда и много воска?
Много паники в эпизодах.
Холодок вдоль спинного мозга.
Так с отчаяньем входят в долю.
Это наш договор вслепую:
раздели, я всего не стою.
Половина - бери любую.
У меня ещё на примете
непонятные буки, веди,
внуки, дети, звезда над башней
да хороший зверёк домашний,
не известный на этом свете.
*
Раньше грома и ночного блеска,
раньше ливня, хлынувшего прямо,
распахнулась, закачалась рама,
в комнату шагнула занавеска,
открывая бледные на белом
виды оробевшего подлеска,
грифелем осыпанные, мелом.
Все они остались невредимы,
в слепнущем зрачке соединяя
несоединимые картины:
тёмная - подробная - цветная.
*
Темнота, заполнившая разом
обод изумлённого зрачка,
силится пугать последним часом
и не уступает новичка.
Облако, закрывшее луну.
Шире круг, а темнота просторней.
Корни страха, зрительные корни
трогают слепую глубину.
*
Заросшее травою озерцо
следит за комариной пляской.
День марлевой ложится на лицо,
а вечер влажною повязкой.
Перебеляя воздух, дождик-вязь
чуть сеется из вечного запаса.
И целый день, почти не шевелясь,
стоит его рассеянная масса.
Михаил Айзенберг. Рассеянная масса
необъявленная станция к утру
закачается, плечами поводя.
Вот плечистая - на каждом по ведру.
Собираются за водным рубежом
и накатят, нарисуются из мглы
не оточенным простым карандашом,
мягким ластиком смягчённые углы.
И сознанье заплывает в рукава.
Заплывает как намокшая трава,
засыпающая серая плотва.
Участок
Мимо растений летних кто-то идёт - открой
забранный за штакетник угол земли сырой.
Кто-то гремит бидоном. Плещется керосин
в кухонке рядом с домом. Запах неотразим.
Лист бузины прилипнет. Мыльной полно воды.
Жду, что меня окликнет голос из темноты.
Бережно и халатно время прошло - и ладно.
Метками имена.
Наша земля квадратна, слабо заселена.
Землю заговорю. Каждую ночь смотрю
через забор дощатый.
Я, её сын внучатый.
Кудама
Земля-чернобурка зарылась в снегу.
На ветках шары, на дорогах сугробы.
И кто-то из леса, из самой чащобы
крадётся за нами, а сам ни гу-гу.
Всё ближе подходит цепочкой следов,
в безветрии веток движеньями быстрыми.
Над ним обесточенных сеть проводов
и липкого снега бесшумные выстрелы.
*
А кто случайно снегом не засыпан,
ледовой не затянут полыньёй,
оправданы позорным плебисцитом,
в себя народной приняты семьёй.
Пока живут, себя перемеряя -
перемножая и опять деля,
под ноги правда катится сырая,
как свежая могильная земля.
Как будто больше нет суда над нами,
или глаза не поднимаем мы.
Шатаются разносчики чумы
из дома в дом, между двумя домами.
*
Кто ж не знает, что в этих сотах
мало мёда и много воска?
Много паники в эпизодах.
Холодок вдоль спинного мозга.
Так с отчаяньем входят в долю.
Это наш договор вслепую:
раздели, я всего не стою.
Половина - бери любую.
У меня ещё на примете
непонятные буки, веди,
внуки, дети, звезда над башней
да хороший зверёк домашний,
не известный на этом свете.
*
Раньше грома и ночного блеска,
раньше ливня, хлынувшего прямо,
распахнулась, закачалась рама,
в комнату шагнула занавеска,
открывая бледные на белом
виды оробевшего подлеска,
грифелем осыпанные, мелом.
Все они остались невредимы,
в слепнущем зрачке соединяя
несоединимые картины:
тёмная - подробная - цветная.
*
Темнота, заполнившая разом
обод изумлённого зрачка,
силится пугать последним часом
и не уступает новичка.
Облако, закрывшее луну.
Шире круг, а темнота просторней.
Корни страха, зрительные корни
трогают слепую глубину.
*
Заросшее травою озерцо
следит за комариной пляской.
День марлевой ложится на лицо,
а вечер влажною повязкой.
Перебеляя воздух, дождик-вязь
чуть сеется из вечного запаса.
И целый день, почти не шевелясь,
стоит его рассеянная масса.
Михаил Айзенберг. Рассеянная масса